– Раз так, оставайся у меня, Дук Жиото, пока совсем не выздоровеешь, – решил Песко. – Сейчас и вправду времена такие… недобрые. И что между чарами в Форе война – про это я слышал. Цеха дерутся, да. Выходит, раненых много будет, аптекарям моя «кровь» вскорости понадобится. Хотя, может, и наоборот станется: ежели народ из города разбежался, то этим летом ко мне посыльные от аптекарей и не явятся…
Они помолчали, думая каждый о своем.
– Хорошая куртка на тебе, – осторожно произнес Дук. – Такую и в городе не всякий богатей себе позволит.
– Что? – Песко взглянул на него. – А, куртка… Да это мне проезжий один отдал.
– Какой проезжий?
– Мимо нас фургон проезжал, в нем старик и барышня молодая. Внучка его. Богачи, сразу видно, но почему-то без охранников. Старик больной, горячка у него. Остановились здесь, спрашивали, нету ли в селении лекаря. А лекарь… Я и есть местный лекарь. Напоил старика «травяной кровью», он, конечно, сразу ожил. Вот, куртку мне отдал.
– Что ж, у них монет не было заплатить, если богатые? – удивился Жиото.
– Были. Но старик хитрый попался. Нет, он платить не отказывался, но, говорит, давай я у тебя за три золотых весь кувшинчик куплю. Но я ему все отдавать не хотел, сказал: «Господин, вы два глотка сделали, вот за два и платите». А он говорит: «Мелких монет нету, разменяешь?» Врал, наверное, хотел весь кувшин выманить. А тут, понимаешь, Дук, денег совсем не водится. Со мной крестьяне посудой расплачиваются, тряпье всякое тащат, еду или по хозяйству помогают. Нет, у меня, конечно, сбережения есть, но мне… – Песко смущенно улыбнулся. – Куртка мне его приглянулась, так я старику и сказал: нету размена, давайте, господин, ее в оплату. Куртка дорогая. Я ему еще чуток «крови» с собой налил, он мне куртку и оставил.
Дук слушал очень внимательно. Молодая женщина со стариком? Он помнил фургон и то, как его ударили в спину, как он упал на капитана, вонзив меч ему в грудь, как потом его оттащили к обломкам телеги и бросили… И еще помнил две фигуры над собой, голоса: молодой женский и стариковский…
– А барышня, у нее не светлые ли волосы были? – спросил Дук.
Чар уставился на него.
– А тебе зачем?
– Да вот, понимаешь… Сдается мне, что я этих господ знаю. В городе они рядом с лавкой моего хозяина жили, и барышня частенько к нам заходила.
– Ага, светлые, – согласился чар. – Красивая, только грустная очень. Я даже видел, она плакала, пока мы со стариком торговались.
– И куда ж они поехали?
– Тут возле селения только Земляной тракт, а других дорог нету. Вот по нему и поехали, прочь от города.
У Дука сильно закололо в животе, он согнулся и простонал:
– Ох… Опять колется.
– Так пошли, пошли в дом, ляжешь. – Песко обхватил его за плечи, помог подняться, сунул в руки костыль и, придерживая, повел к двери.
– Братик… – стонал Дук, пока чар укладывал его. – Молодой еще совсем, в семинарию его с папашей хотели определить, денег копили… Теперь ни братика, ни папаши, ни денег… Ой, болит как…
– Ладно, дам тебе еще глоток, – сказал чар и ушел за печь. Раздалось шуршание, звяканье, и Песко вернулся.
– «Травяной крови» много пить возбраняется, потому что можно себе вместо пользы вред нанести, – пояснил он, поднося кувшинчик к губам Дука.
У того снова зазвенело в голове, сердце заколотилось – а после боль прошла. Чар продолжал:
– Если перебрать, может приключиться то, что мы, лекари, называем «непредвиденными явлениями».
– Это че за явления такие? – не понял Дук.
– А видения. Видения миров иных.
– Каких миров?
– А тех, что находятся за границами известных нам полей.
– Каких полей? – еще больше удивился Жиото.
– Тех полей, что ведомы нам. А миры за их пределами. Не поймешь ты все одно.
Песко напоил его бульоном, заставил съесть немного хлеба. Начало темнеть. Чар вернулся к своим обычным занятиям, то выходил во двор, то что-то делал в доме. Когда он появлялся в поле зрения, Дук неизменно обращал к нему лицо и следил за хозяином благодарным взглядом. Иногда Жиото, вспоминая про набитый драгоценностями кошель, стонал и морщился, жалея себя.
Когда совсем стемнело, Цветник зажег плошку, поставил на стол миски, кувшин с чашками и позвал Дука ужинать.
– Пить тебе пока нельзя, – сказал он, когда Дук тяжело уселся на лавку. – Да и вино тут дрянное, не вино, а выжимка. Но поесть надо.
Разговаривая, они сидели долго, плошка почти выгорела. Песко рассказал, как учился в семинарии холодного цеха, хотя всегда испытывал страсть к отцовскому ремеслу. Папаша его был аптекарем, но хотел, чтобы сын стал чаром. Потом, когда Песко уже закончил семинарию, отец умер. Аптеку забрали ростовщики за долги, которые, как оказалось, были у старика, часто посещавшего веселые дома и содержавшего двух любовниц в разных концах города. А сын подался в это селение, где как раз нужен был чар. В растениях всяких он хорошо разбирался, да еще у местных кое-чему научился – и сделал в конце концов свою «травяную кровь». Видно было, что Песко ею гордится.
– Вот тебя она как быстро на ноги поставила? – говорил он. – Ну, еще не совсем поставила, но ведь жив ты и скоро совсем бодрым станешь. А ежели б не «кровь» моя – помер бы, и все тут. Ни один лекарь тебя бы не спас, это я тебе говорю, Песко Цветник! От «травяной крови» все само собой срастается, потому что в ней и травы всякие, и еще магия моя домешана.
Стояла глухая тишина, какой в городе никогда не бывает. Время подошло к полуночи, когда они отправились спать. Дук устроился на лежанке, а Песко – на печи.
– Топить сегодня не буду, – сказал он из темноты. – Под утро холодно станет, закутайся получше. Я там второе одеяло положил.
– Спасибо тебе, – откликнулся Жиото.
Они помолчали, а потом Песко произнес:
– Завтра, Дук, я тебе еще чуток «крови» дам хлебнуть. Через день-два ты совсем выздоровеешь. И что дальше будешь делать?
Жиото повернулся, пытаясь устроиться так, чтоб не кололо в животе.
– Не знаю. А куда мне теперь податься? Я уже думал-думал, пока лежал, – выходит, некуда. В город сейчас не сунешься, кареты и лошади моей нету…
– А оставайся здесь, – предложил Песко. – Я тебя учеником сделаю.
– Да я ж ни в магии, ни в травах ничего не смыслю, – удивился Дук.
На печи зашуршало: Песко приподнялся на локте.
– Ты молодой совсем, почти что юнец, – заговорил он со сдержанным волнением. – В твоем возрасте всему быстро обучаются. У меня ж, видишь, ни жены, ни детей, вообще никаких родичей не осталось. Кому тайну «крови» передать, кого обучить, как ее изготавливать? Да ее еще и изучать надо, потому что много таинственного в том, как она на людей влияет, много этих самых «непредвиденных явлений». А ведь «кровь» – дело всей моей жизни, сколько я труда вложил, сколько опытов переделал… Да и все другое, что я знаю, – а я много знаю. У меня книга есть, в нее всякое записываю, все заклинания… и что? Помру – она и затеряется. Крестьяне, дикари эти, растащат, чтоб печи растапливать. Обидно мне. Я ж столько умею всего, столько знаю, а тут… и поговорить не с кем. Здесь все тупоумные. Хотел себе среди мальчишек ученика найти, кто посмышленее, да куда там. Нету среди них смышленых. Крестьяне эти до сих пор думают, что по лесам вокруг Первые Духи бродят. А ты все же городской, у лавочника, говоришь, в услужении был. Значит, поумнее будешь.
Дук подумал-подумал и сказал:
– Можно. А жить у тебя? А еда?
– Ну! – обрадовался Песко. – Это мне тебя Первые Духи послали! Жить поначалу здесь, а после и дом тебе отстроим. Сбережения у меня небольшие, я часто в город езжу, всякие ингредиенты для своих опытов покупаю и трачу на них много, ну и еще горную манну беру у следопытов, которые к нам заходят иногда. Но я крестьянам прикажу – они забесплатно дом отстроят. За еду не беспокойся, прокормимся. После, если захочешь, найдешь себе девку из местных, женишься. Они чаров уважают и боятся, будет она тебя слушаться. Обучу всему, что знаю. А?
– Хорошо, если так, – сказал Жиото. – Мне даже… ну, вроде и любопытственно стало, все эти твои заклинания, травы…