– Почему стрела обычная? – спросил агач у наездника.
– Свои ненароком попали, – проворчал тот, выпрямляясь.
– Отойди, дикарь. – Голос был глубоким, словно океан. Говоривший произносил слова медленно и торжественно.
Лицо все еще сидящего на корточках Эльханта затвердело. Грифон, щелкнув клювом, покосился на остановившегося рядом друида и быстро затопал прочь, сложив крылья и прижав их к спине. Эльхант выпрямился, не обращая больше внимания на сына омелы, опустив голову, пошел прочь. Седобородый проводил его внимательным взглядом.
– Это же тот агач!
Септанта поднял глаза. Одетая в длинную, подпоясанную веревкой рубаху высокая эльфийка с младенцем на руках приблизилась к нему. Позади нее вокруг грифонов стояли другие – и совсем молодые, и старухи, – пятеро солдат, крестьяне и выводок детей.
– Эй вы, что стоите? Или это не он спас вас?
Покачивая спящего младенца, она посмотрела в глаза Эльханта и произнесла:
– Агач – на южном наречии значит «кедр»?
Он кивнул. Трое солдат в кожаных панцирях и с полдюжины крестьян приблизились к ним.
Эльфийка рассматривала дикаря-кедра – не великан, но высокий, длинные руки и ноги, кажется гибким, проворным, хотя сейчас двигается медленно. Соломенные прямые волосы до плеч, глубоко посаженные темно-зеленые глаза, лицо твердое и слегка отстраненное…
– Я, Ирма из туата саил, благодарю тебя, кедр, – произнесла она. – Без тебя мы все сейчас были бы мертвы.
Септанта, лишь раз коротко взглянув на Ирму, скользил взглядом по кострам и детям деревьев вокруг них: нионам, лурисам, витхам, куллам, гортанам. Он прикидывал, сколько здесь собралось воинов, сколько из них тяжело ранены, а сколько еще могут драться…
– Ты слышишь меня, агач? – произнесла Ирма тише. Дикарь был странен – казался разом и рассеянным и сосредоточенным. Он вроде и слышал ее слова, понимал, что она говорит, но в то же время думал о чем-то своем и смотрел по сторонам.
Наконец он, покосившись на эльфийку, кивнул.
Она пристально посмотрела на агача, отвернулась и пошла к ближайшему костру. Солдаты с крестьянами тоже стали расходиться. Один из воинов махнул рукой, затем приложил ладонь к груди и коротко поклонился. Септанта, качнув головой в ответ, побрел между кострами, но не успел сделать и нескольких шагов, как краем взгляда заметил фигуры, выпадавшие из общего фона лагеря – двигавшиеся слишком быстро и целеустремленно.
Он повернулся. Четверо воинов-куллов, обнажив клинки, шли к нему. В наречии жителей Предела Воды «кулл» означало «орех». Их туат состоял в основном из воинов и раньше обитал у подножий Сведенбора. Как бойцы они почти не знали себе равных. Если доиры – дубы – и превосходили их силой, то в ловкости и выносливости лучше куллов не было никого. Это племя стало одним из немногих, которое смогло остановить продвижение кабаньей орды, кочевников орка Горака, хотя после той войны от куллов осталась едва ли пятая часть. Теперь орехи служили охранниками у богатых эльфов, обитающих в кранноге озера Флэй, нанимались в отряды следопытов или разведчиками к железнодеревщикам.
Перед Эльхантом они плавно разошлись и встали, образовав полукруг.
– Ты пойдешь с нами, агач, – произнес один и протянул руку ладонью вверх. – Отдай меч.
Голоса вокруг стихли. Эльхант стоял неподвижно, глядя себе под ноги, словно не видя и не слыша происходящего. В его голове совершалось нечто, незаметное даже ему самому – явные мысли отсутствовали, но сознание впитывало все, что поступало через глаза и уши, отсеивая ненужное, принимая к сведению и утрясая важное, и происходило это очень быстро.
Агач поднял руку; орехи не шелохнулись, хотя восемь зрачков сдвинулись, наблюдая за ней. Перекинув ремень через голову, он снял ножны и положил на землю перед собой. Орехи молча ждали. Эльхант отстегнул от пояса еще одни ножны, короткие, из которых торчала деревянная рукоять ножа, и негромко сказал:
– Это все.
– Хорошо. Теперь отойди назад.
Он отступил на три шага.
Стоящий слева орех, не выпуская меч из правой руки, левой взял кэлгор и с легким удивлением оглядел его.
– Идем, агач. К шатрам.
Септанта пошел вперед, куллы расступились. Двое оказались по бокам от него, двое за спиной. Агач будто не замечал их – он все еще скользил по окружающему слегка рассеянным взглядом, усиленно обдумывая происходящее. Они миновали барда: закутанный в длинный темный плащ на деревянных застежках, тот сидел у костра и нараспев декламировал песню печали. Вокруг собрались солдаты и молча слушали.
Вскоре орехи подвели Эльханта к большому шатру посреди луга. Полог из шкур закрывал вход, рядом стояли двое низкорослых доиров-дубов, молодых воинов с бычьими шеями и мощными выпуклыми лбами. Доиры считались верховным туатом Атланса. Всего племен было дюжина и четыре. Среди них высшие – доиры, витхи, саилы, лурисы и феарны. Пять «средних» и пять «младших» туатов были более слабыми или бедными, но легенды четко указывали, какие именно туаты выше, а какие ниже, и те, кто относился к высшим, естественно, полагали, что легенды не врут.
Эльхант остановился, и старший кулл сказал:
– Ждут его? Это тот дикарь…
– А, да… – пророкотал один из дубов. – Хотя не очень-то он там нужон. Ну ладно, заходите.
Второй охранник вместе с тремя орехами остался снаружи. Старший кулл, Септанта и доир вошли в шатер.
Эльхант остановился перед круглым столом с деревянным столбом в центре, поддерживавшим вершину шатра. На разбросанных по земле шкурах стояли два сундука, наспех сколоченный табурет и низкая лежанка, застланная меховым покрывалом. Септанта расправил плечи и выпрямил спину, почти на голову возвышаясь над вошедшими следом куллом и доиром, поднял подбородок, не шевелясь, – хотя взгляд его переместился дважды: с занимающей табурет Ланы на стоящего по другую сторону стола железнодеревщика в доспехе, но без шлема, а после – на эльфа, про которого агач много слышал, однако не видел пока ни разу.
Воевода объединенного войска туатов Атланса, командовавший теми эльфами, что в конце концов разбили орду Горака, легендарный Монфор Билал сидел, уперев в колени могучие кулаки. На среднем пальце правой руки поблескивало золотое кольцо, запястья были украшены рисунками-татурами.
Септанта полагал, что Билал моложе. Но сейчас он видел перед собой не просто пожилого эльфа, а почти старика, пусть еще и полного сил. Большинство детей деревьев, не считая наездников на грифонах, никогда не стриглись или, по крайней мере, носили длинные волосы – символ свободы и власти. Воевода был почти лыс. Мохнатые седые брови нависали над узкими глазами, от крыльев мясистого носа к уголкам рта двумя дугами тянулись глубокие складки, будто трещины в коре.
– Не нужен он мне здесь, Лана, – хриплым низким голосом произнес Билал, уперся широкими босыми ступнями в шкуры и тяжело поднялся с лежанки. На воеводе были мешковатые штаны и незаправленная белая рубаха.
Старший в отряде куллов, все еще сжимающий в руках оружие Эльханта, стоял слева от него, а доир, у которого была короткая палица, – справа.
– Это он? – спросил Монфор у железнодеревщика.
Только сейчас Септанта смог разглядеть лицо того, кого сбросил с коня – узкое и лишенное всякого выражения. Светлые волосы были зачесаны ото лба к затылку и скорее всего смочены известковой водой, отчего, став жестче, они поднимались волнистой лошадиной гривой.
– Бунтарь, – процедил железнодеревщик, кладя руку на свой шлем, стоящий у края стола. – Конечно, он! Предатель.
– Не предатель, – сказал агач.
Лана презрительно хмурилась. Билал, сцепив пальцы на выпирающем под рубахой животе, неприязненно взглянул на железнодеревщика.
– Лжешь! – рявкнул тот. – Ты…
– Нет, никогда не лгу, – возразил Септанта.
– Риг, он напал на меня, – обратился железнодеревщик к Билалу. – Он помешал отступлению, сбросил меня с коня, из-за него погибли солдаты!
Воевода перевел взгляд с него на агача и спросил:
– А это – правда?
– Да, – произнес Эльхант.
– Значит, бунтарь. Лана, сейчас нет времени звать брегона и устраивать суд над каждым, кто не выполняет приказы и мешает нам. Проследи, чтобы его казнили немедленно.
Доир шагнул к Септанте и получил каблуком зеленого сапога в колено. Удар казался несильным, но охранник с глухим мычанием повалился на шкуры. Эльхант, выдернув ножны с кэлгором из рук кулла и схватившись за столб, прыгнул, поджав ноги. Он пролетел по короткой дуге на столом, отпустив столб, сделал три шага и очутился позади железнодеревщика.