Инвестиго. Из медика в маги. Том 1

– Стоишь, пялишься минут пять. Приход словил? Я сейчас позвоню куда надо!

На меня выплыл какой-то боевой дед с чесночным амбре. Что-то продолжал голосить прямо у лица. Беззубый рот шамкал с возмущением и капелька его слюны залетела мне на висок. Я медленно вытер её пальцем и мир звуков опять захлестнул.

– Простите, мне надо идти, отличный пёс.

Ватными ногами я перелистывал плитку всё быстрее и быстрее. Перешёл на бег. Остановился. Пульс есть. Может это расстройство психики? Но предпосылок не было – гигиена труда всегда была идеальна, а социальный интеллект не настолько низок, чтобы загоняться негативной саморефлексией.

Зазвонил телефон. Экран высветил синим – «Мама». Как не вовремя. Я потянул телефон к уху, чтобы принять вызов и поднял глаза на горизонт. Девятиэтажных зданий больше не было. Ближайшая железная урна позвякивала пустой стеклянной бутылкой.

– Сынок…

Лопнула лампочка на фонаре. Осколки полетели мне под ноги. Я повернулся к витрине какого-то бутика, что впаян в дом, и не увидел своего отражения. Стекло лопнуло. Прикрывшись рукой, я перевёл взгляд обратно. Резкий толчок. Темнота. Схлопнулась. Пустое ничто. Это конец?

* * *

Идеальное состояние. Полный покой и безопасность. Растворяясь в нём, я пока не родил ни одной мысли. Не хотелось вообще как-то напрягаться и что-то делать. Это похоже на воспоминания из детства, где я бегал с мячом, запах скошенной травы, багряный разлив заходящего солнца и дома бабушка с мамой напекли пирогов с грушевым вареньем. Стакан свежего молока… Я не помню этот вкус – ни пирогов, ни молока. Вообще странно. А ещё я забыл запах сена. Всё так плавно вокруг, сопротивления нет. Я расслабился, но ненадолго.

Если сейчас крутятся образы, значит я мыслю. Если мыслю, то жив. А если жив, то где я? Я помню взрыв витрины, осыпающиеся стёкла со столба, звонок матери. Та странная чернота. Что это было? Моё расстройство психики? Тогда как объяснить физические воздействия? Я чувствовал эти осколки. Тактильные, звуковые, проприоцептивные галлюцинации[3 - Проприоцептивные галлюцинации – ощущение несуществующего в реальности движения в ногах, руках и любых других частях тела.] – многовато что-то для ещё недавно здорового студента.

Ладно, разберёмся с этим потом. Пока вопросов больше, чем ответов. Итак, что мы имеем на данный момент? Я не получаю никакой зрительной информации, слуховой тоже – хотя что-то такое приглушённое достигает до сюда – шум воды, стук. Вкус тоже сохранился, но он какой-то странный. Местами солёный, где-то сладкий, больше кислый и горький. Голову как будто раздирает от какофонии вкусов на рецепторах.

Что касается давления извне – оно тоже присутствует. Тактильно ощущаются вибрации. Может быть, меня госпитализировали и сейчас я на аппарате жизнеобеспечения? Зрение и слух пострадали, но в остальном я скорее жив, чем…

Что-то сильно дёрнулось. Мне стало хуже? Везут на операцию. Да, скорее всего. Какой-то громкий звук снаружи. Не разобрать и язык какой-то странный. Опять толчок. Меня поджимает в ногах. Давление нарастает. Видеть бы, что происходит. Чёрт. Да что происходит? Меня куда-то тянет. Вниз головой. Резкий удар. Уронили? Да, меня уронили. Громкий протяжный крик, женский. Это мама? Нет, не очень похоже. Пространство вокруг начало сужаться. Что за херня? Я не хочу! Стоп. Это ветер? Я чувствую ветер кожей головы, самой макушкой. Я что лысый?! И на голове какая-то слизь.

Меня плавно тянуло вниз под аккомпанемент глухих женских криков. И тут я услышал их очень звонко. Почувствовал воздух на своём лице. Толчки продолжались, и чувствительность всего тела возвращалась понемногу. Будто я был в тюбике и меня выжали. Когда я вышел полностью, раздался кашель и первый вдох. Пахло тухлятиной. Тухлой рыбой.

Когда моя нервная система заработала в полную силу, я понял. Это не моё тело. В мозг поступает проекция о гораздо меньших размерах. Сейчас я не больше какой-то мелкой собачки. А всё, что было до этого – роды. Шум воды – это кровь биологической матери, стук – её сердце. Вкусовые раздражения – околоплодные воды. Невозможность дыхания заменялась плацентой, а сейчас мои лёгкие точно качали воздух. Мышцы слабы, не могу даже шеей двигать, а глаза увидели свет, всё мутно. Какой отвратительный запах, боже. Я так беспомощен.

А ещё голоса, много голосов, и мы на улице. Странно, кто в наше время сейчас рожает на улице? Это же антисанитария. Это звук фыркающей лошади? Что-то посыпалось, упало, звон металла, смех. Похоже на рынок. Я лежал на спине. Еле виднелась синева – это небо – и что-то наполовину загораживающее зрение. Перекладина. Скорее всего, доска или что-то такое. Если это рынок, то логично, что я под прилавком. Рыбным, мать его, прилавком. На земле. Весь в каком-то липком говне.

Женщину больше было не слышно. Живот оттягивала пуповина. Никто вокруг не хлопотал, как это бывает при родах. А значит, всем наплевать. Муха села на лоб. Даже смахнуть не могу. Чёрт. Почему никто не подходит? Она же так кричала. Я что в какой-то нецивилизованной стране?

Точно. Я же не сказал, точнее не прокричал, ни звука. Даже если они бессердечные варвары, они не знают, что я живой и думают, что бедняжка отмучилась. Я не смогу долго прожить на холоде и на полу. Даже если пуповина сама отсохнет через неделю, я умру от воспаления лёгких. Та женщина, что меня родила, мертва и уже не может помочь. По-человечески её жаль, но если мыслить категориями психики старого тела – я недостаточно к ней привязался, не прикипел. Большого сожаления не было. Настоящая мать не здесь. Нужно привлечь внимание плачем. Если я так родился, считай заново, то как же моя семья? Мать, отец? Что со старым телом? Она получит какой-то звонок из морга или как это всё будет происходить?

Я помню черноту, пожравшую девятиэтажки, и массовые разрушения. Взрыв? Но была бы ударная волна и цветовая гамма другая. То явление шло из-за горизонта. Оно было очень быстрым, буквально секунды. Где-то за десять минут до мне стало плохо. Всё ли хорошо дома?

Надо выжить. Сейчас не об этом стоит думать. Я родился в каком-то дрянном месте, на самом социальном дне, на рынке, под рыбным прилавком, весь в кишках и в пыли.

Раздался громкий детский плач.

Глава 2

Сейчас я нахожусь в укрытии. Я получил свою порцию грудного молока, а с ней и иммунитет. Это была уже другая женщина. Скорее всего, специальная кормилица. Я не помню, касался ли я кожи биологической матери или нет, но большую часть микрофлоры я получил не от неё.

Прошло около недели и мне не сделали БЦЖ[4 - БЦЖ – вакцина против туберкулёза.] , а значит здравоохранение здесь либо не развито, либо слабый контроль за рождаемостью. Учитывая тот факт, КАК я родился, скорее первое. Если людям настолько насрать на роженицу, значит понятия морали совсем не те, что были при первой жизни.

Вокруг постоянно всполохи движения. Моё зрение адаптируется только на второй месяц, и тогда смогу точно понять, где я. Пока воспринимаю всё на слух. Я точно не один ребёнок здесь. Детские голоса, и довольно много, говорили на непонятном языке. Интересно, смогу ли быстро его выучить, имея сознание взрослого? У меня есть опыт из предыдущей жизни – огромное количество информации – где оно сейчас хранится? Как выглядит сейчас мой мозг? Если я свободно мыслю и апеллирую прошлыми понятиями, то должны быть те же синапсы – откуда они появились на физиологическом уровне? Моё сознание проснулось только на период родов, значит в пренатальном периоде (до рождения) происходила не иначе как оцифровка моего сознания на новый носитель в течение девяти месяцев.

Ещё остаётся вопрос – как быстро я смогу усваивать информацию «молодым» мозгом? В частности местный язык. Ведь известно, что взрослым труднее с этим. Могу ли я считать себя взрослым? Чёрт, с каждым вопросом всё больше неопределённости.

Вообще, непривычно так лежать целыми днями без физической и умственной активности, но ничего не поделаешь. Если так подумать, мне нужно терпеть до времени пока я не смогу свободно общаться и ходить, чтобы объясниться с местными. Нужно будет узнать страну проживания и как-то через местные власти выйти на связь со своими родными. На это точно уйдёт года два-три минимум. Представляю, что там дома творится.Я пока не понял, взрыв это был или другое воздействие. Слишком мало данных – если та область была вся разрушена, то жертв было много.

Я вспомнил, что многоэтажки практически до горизонта были разрушены тёмным полотном в секунды. Однако это был другой город. Мои родные проживали очень далеко от меня.

Ким погиб – пронеслось у меня в мозгу. Как жаль. Больше пяти лет знал его. Странно, я же до этого вообще никого не терял в жизни. Все мои родственники, кроме одной бабушки, были живы до сих пор, и, надеюсь, ещё столько же проживут. А теперь я потерял близкого человека. Я видел смерть и не раз. Там, в прошлой жизни, часто с ней сталкивался, будучи практикантом в больнице и работая помощником дежурного врача скорой помощи.

Те смерти ничего не значили для меня. Больше жалко живых. Молодую жену или старенькую мать в слезах, потерявшую взрослого ребёнка или мужа. Такие сцены всегда тяжелы, но оружие врача – ум, и он должен оставаться острым. Если распустить сопли, как баба, и пойти работать дальше, это скажется на результатах. Нужно уметь отбрасывать на время эти эмоции. Однако после, наедине с собой, они «догоняют» тебя. От того врачебный алкоголизм так распространён. Первое время сильно ранит, потом меньше и как будто издали, но к некоторым вещам никогда не привыкнуть, какая бы человек ни была живучая скотина. Точнее его мозг.

Всё это на ментальном уровне расстроило меня, и физическая оболочка тут же отреагировала.

Боже, я реву как последний сопляк, но я сейчас и есть сопляк. Нет, я кремень! Почему же тогда глаза на мокром месте? Предательское тело захотело эндорфинчиков, чтобы сгладить негатив.

Меня подняли на руки и дали сиську. Кто-то прыгал рядом и заглядывал мне в лицо, очевидно другой ребёнок. Потом подули на затылок и засмеявшись убежали.

Да-да, играйте со мной, я ваша игрушка, пуси-муси.

Тут я перестал сосать, и женщина вопросительно склонилась ко мне, но я тут же возобновил процесс – телу нужен строительный материал.

Я получил первый ответ на один из вопросов. Я отреагировал на негативные мысли плачем, в своём роде защитным механизмом, а значит, часть процессов идёт через призму физиологии новорождённого. Отсюда предположение, что я всё-таки смогу быстро выучить новый язык и вообще быстро усваивать новую информацию. Если это так… Ладно, пока оставим это – я заплакал только второй раз на неделе. Первый раз был для привлечения внимания при рождении, а сейчас при плохих воспоминаниях. Стоит ли это делать чаще, чтобы не вызывать подозрений, и с какой периодичностью? Думаю, не стоить сильно надоедать здешним взрослым – неизвестно, что будет, если их сильно разозлить. Условимся делать это только как напоминание, что я голоден. Уверен, мой поставщик молока отнесётся к этому с пониманием.

Я срыгнул. Маленький ублюдок замарал этот идеал женской красоты, как на глаза теперь показаться? Хотя я же ребёнок и уже обсираюсь как неделю. Фух. Это не считается.

Когда окрепнут сфинктеры, надо будет перестать использовать свой говномёт без предупреждения. Короче, голодаю или хочу кака – плачем. Гениально и просто.

Сейчас дохаваю и отрублюсь – это единственное средство борьбы со скукой. Пока не могу контролировать свои позывы на сон, да и не нужно это. Если подумать, то каждый день ухожу на гибернацию часов на восемнадцать точно. Интересно, много ли энергии я трачу сейчас на мысли в этом теле? Я же столько «сжираю» сейчас нейромедиаторов[5 - Нейромедиаторы – биологически активные химические вещества, посредством которых осуществляется передача электрохимического импульса от нервной клетки через синаптическое пространство между нейронами.], что жуть просто, а разгрузки в виде двигательной активности нет. До этого я буду спать как сурок, может даже больше двадцати часов.

Дайте только подрасти, мышцы, зрение получше и…

Я заснул.

* * *

Прошло две недели, с тех пор как я получил опеку. Зрение пришло в норму, и я смог увидеть и анализировать окружающих. Моя кормилица – полноватая женщина с родинкой у щеки, огрубевшими от физической работы руками и тёплым грудным голосом. Для понимания речи пока мало информации, но пару местоимений и своё имя я уже выучил – Гург. Звучит как отрыжка кота, но со временем можно внедрить в употребление своё настоящее имя, а это недоразумение оставить в прошлом.

Местное наречие было сродни индоевропейской языковой семье. Из этого ответвления мне знакомо пару языков на отлично и ещё один посредственно. Также, я знаю частично латынь, а это существенная часть италийской ветви. С этим проблем не должно быть – главное практика и находится чаще возле тех, кто разговаривает.

Моё место проживания подробно изучить пока не получилось. Если поднимали на руки, то только чтобы покормить и никуда не выносили. Комната была яслями, где виднелись и другие маленькие кровати. Сейчас я был единственным младенцем здесь. Простые, без изысков, стулья, стол, за окном виднелась зелень, очевидно местный сад.

Одежда всех посетителей отличалась от привычной – не было ни джинс, ни кроссовок, ни футболок. Женщины носили удобные и практичные платья и обувь типа балеток, но с подошвой гораздо толще. Из-за жары ребята покрывали голову банданами, а девочка и кормилица платком.

На меня часто забегали поглазеть другие дети, пока не видят взрослые. Они становились кругом и свешивали свои головы через поручни кроватки – тогда то я и успел их рассмотреть.

На вид от шести до девяти лет. Четверо ребят и одна бледноватая маленькая барышня – самая старшая из них. Они часто повторяли моё имя. «Гург! Гург! Гург» – и смеялись. Чтобы их повеселить, я театрально пускал слюни. Раздавался пронзительный визг детского смеха, и вот уже шаги взрослого направлялись в ясли, а детвора, прыская и топоча босыми ногами, убегала прочь.

Электричества здесь не было, но в часы ночных кормлений я видел на столе квадратный светильник со стеклянными дверцами. Очень похоже на старые керосиновые лампы, только светит намного ярче. Редко получалось его рассмотреть получше, так как няня сидела спиной к свету, чтобы мне не било в глаза.

В часы бодрствований я строил планы и предположения, прогонял в уме старые знания, чтобы не забывать, со скуки делал математические упражнения – возводил в квадраты, перемножал двузначные и трёхзначные числа, делил, отнимал, составлял таблицу умножения после девяти и так далее. Без фанатизма, просто чтобы не прокрастинировать.