Кантата террора

По третьему каналу фильм – советский, про басмачей тридцатых годов. Вот это мое, родное.

До сих пор вспоминаю, как мы уходили, оставив за собой расстрелянного генерала. Как объявили на нас гон.

Мы знали, что скоро все возможные пути отхода будут перекрыты. И не стали пытаться вырваться обычным путем в Россию, по компасу на север. Двинули на юг, на вражескую территорию. Перешли границу. На себе несли оружие, боеприпасы и чемодан с миллионом ста пятьюдесятью тысячами долларов.

Пробирались горами и ущельями. Маскировались. Экономили еду и воду. Роб повредил ногу и сломал ребро, не удержавшись при переправе через горную речку. Пришлось тащить его тушку на себе. Обвалом нас чуть не накрыло и разбило камнем пулемет у Мамонта – чудо, что он сам остался жив. Чудо, что мы все остались живы.

Мы преодолели владения талибана и выбрались в Узбекистан.

О том, куда идти дальше – споров не было. У нас есть Родина. И мы не собирались оставлять ее. ГСН не погибла. Она возвращалась домой.

У Мамонта и Шатуна были семьи. Благодаря тому, что мы вовремя их предупредили, и такие варианты прорабатывался нами заранее, жены с маленькими детьми смогли эвакуироваться, бросив жилье и имущество. Сумели запутать следы.

Гром до армии имел богатую биографию, пересекался с одной из влиятельных криминальных структур, и случилось так, что ее лидер был обязан ему жизнью. И пришла пора отдавать долги. Через него за часть генеральских денег мы выправили документы, сделали пластические операции, изменив внешность до неузнаваемости. Оставшиеся деньги поделили.

– Ну что, братцы, расходимся, – сказал я. – Так будет лучше. Пора устраиваться в новой жизни.

И мы разошлись. Теперь у каждого свой путь.

Правда договорились об экстренной связи. Схемы отработанные – через Интернет, через почтамты. Каждый из нас должен был иметь возможность в любой момент собрать всю группу.

Потратив большую часть своей доли, я купил однушку в Москве. Устроился механиком на автобазу.

Размеренная жизнь, несложные, хорошо знакомые обязанности. Я был создан не для того, чтобы пускать кровь. Меня всегда привлекали мощные механизмы, перерабатывающие энергию в движение.

Я думал, что смогу выстроить себе убежище. И выйти из игры. Забыть о том, что я капитан спецназа, что у меня за спиной приговор Родины, приговор бандитов. Но вернулись мы в страну, которую сотрясали социальные тектонические сдвиги. Которая висела на волоске.

Я перещелкнул программу.

– Сегодня произошел взрыв на стихийном рынке около метро «Братиславская». Ответственность на себя взяла ставшая популярной в последнее время организации «Альянс действия». К другим новостям. Продолжается голодовка членов оппозиционного движения «Ярмо». Как сказал руководитель Ярилов, он готов умереть за честные выборы.

И вот интервью с известным астрологом – в июне ожидаются погодные аномалии, техногенные катастрофы на Дальнем Востоке и террористические акты в Европейской полосе России.

– Почему прогнозы в последнее время настолько мрачные? – спросила телеведущая.

– Земля избавляется от лишних людей, – улыбнулся снисходительно астролог.

Я со злостью нажал кнопку и отключил зомбоящик. Отбросил пульт на диванную подушку.

Земля избавляется от людей. Вот же сволочь!…

Уже четыре месяца минуло с той кровопролитной питерской акции, когда мы зачистили анархистскую террористическую группу «Планета и воля», виновную в гибели полусотни мирных граждан. Все это время меня не тревожили. Мой опыт воепиет о том, что такое затишье до добра не доводит. Оно в миг обрывается, и тогда все идет вразнос.

А, может, обо мне просто забыли? Я больше не нужен? Изменились методы и приоритеты?

Вряд ли… Интересно, что со мной сделают, когда я стану не нужен? Не думаю, что Куратор спишет меня, как списали бывшие командиры. В нем есть стержень, который не позволяет предавать своих. Поэтому я и согласился с ним работать. Скорее всего, обо мне просто забудут.

Я взял смартфон, на самом деле являющийся сложным и жутко секретным средством связи.

– Ну, чего ж ты все молчишь? – произнес я.

И будто откликнувшись, смартфон вздрогнул, на экран высыпали цифры.

Накликал. Как по волшебству.

Я расшифровал информацию. Ну что ж, вспомнили обо мне. Нужен я еще, старый перечник!

Посмотрел на часы. До встречи с Куратором оставалось полтора часа.

Интуиция не подвела.

Когда все трещит по швам, вспоминают о Земляке и его команде.

***

У Куратора были странные привычки и чудачества. Ответственные встречи он предпочитал назначать не в кабаках и не на конспиративных квартирах. Его, ценителя изящных искусств, тянуло в музеи, выставочные залы.

Вот и сейчас он выбрал Пушкинский музей. Что радовало – на улице жара, а в залах прохлада.

Я неторопливо поднялся по парадной мраморной лестнице, меня обогнала японская делегация – шустрые, быстрые, обвешанные фотоаппаратами.

Теперь в итальянский зал. До встречи оставалось минут пять.

В давние советские времена во многих московских музеях имелись специальные помещения, где сотрудники ОГПУ-НКВД-КГБ из года в год, из десятилетия в десятилетие встречались с источниками информации, как правило, с иностранцами. С той поры много воды утекло. Нет уже этих помещений. А традиции встреч остались.

Зал заполонила делегация американцев, и по мановению руки экскурсовода они послушно и добросовестно, на все заплаченные деньги, пялились на застывшую на веки на постаменте суровую чугунную статую кондотьера Гаттамелата – знаменитого предводителя венецианских наемников. И на фигуру Давида, похожего чем-то на гопника, раздетого для проведения тщательного личного обыска.

Сзади почти неслышно появился Куратор – крепко сколоченный, мужчина лет пятидесяти пяти, похожий на матерого седого бобра, в легких джинсах и рубашке навыпуск. В руке он сжимал потертую барсетку.

– Любуешься? – спросил он.

– Не по себе мне рядом с истуканами.

– С истуканами, – усмехнулся Куратор. – Не сотвори себе кумира… А знаешь, странно получается. Иван Цветаев создавал этот музей как собрание слепков и копий для юношества с целью обучения истории мирового искусства. Тут раньше были только копии. И здесь я всегда пытаюсь понять, что же все же важнее – форма объекта, то самое уникальное искривление пространства, создающее гармонию сфер, и тогда копия имеет полное право на существование наравне с оригиналом. Или важна сама вещь – камень, металл, которых касался автор своей гениальной рукой.

– Важнее, конечно, форма.

– Ты быстр в суждениях.

– Сужу по себе. Я сам копия. Того самого капитана ГРУ Сергея Гончаренко. Реплика. Феникс, восставший из пепла. И вы автор этой метаморфозы.

– За что тебя люблю – так это за нестандартность поверхностных суждений…

Мы преодолели несколько исторических периодов и оказались в греческих залах. Устроились на мягкой скамейке на балкончике, откуда открывался вид на античные скульптуры и копию части колоннады афинского акрополя.

Мимо прошелестела стайка школьников младших классов – как ветер прошел, поднимая вверх, будто шелуху, детские голоса.

– Моя группа расконсервируется? – без всяких дипломатических экивоков взял я быка за рога.