Голос подавал лишь пару звуков, три буквы, складывающиеся в короткое имя: «Нат».
– Нат, Нат, Нат, Нат, Нат…
Мышцы в руках начало сводить. Пальцами двигать больнее с каждым разом. Кожа покрылась замерзшей коркой. Кровь леденела на руках. Каждое новое движение давалось с мучительной болью.
А в мыслях лишь гудело: Нат, Нат, Нат, Нат, Нат, Нат…
Две луны на черном небосводе медленно сближались. Он должен успеть выкопать его до того, как космические тела соприкоснутся.
Быстрее, быстрее, быстрее…
Стеная от боли в руках, он рыл землю, выбрасывая кровавые ошметки почвы прочь. Весь в грязи, он опускался ниже и ниже. Коленки застыли. Ноги окоченели. Лицо покрылось ледяной испариной.
– Нат, Нат, Нат, Нат, Нат, Нат…
Он закричал.
Облако пара вырвалось изо рта и повисло в воздухе, растворившись в ночной морозной тишине.
– Нат!
Снова крик.
И руки в крови. В земле. В грязи. В снегу.
– Нат!
Пальцы наткнулись на что-то твердое. Плотное. Деревянное.
Гроб.
Он вырывает деревянный ящик из земли. Облитый кровью, обсыпанный твердой землей, гроб не желает покидать свою могилу.
– Нат! Нат!
Он цепляется за гроб и вырывает его из земли с силой против воли. Наружу. Наверх. Прочь от земли. Прочь от крови. Прочь от грязи.
Прочь от смерти.
– Нат! Нат! Нат!
Закоченелые пальцы касаются крышки гроба. Медленно он отодвигает деревянную дверцу в сторону.
Внутри… среди синего бархата, стелющегося по стенкам, лежит… розовый зонтик.
Чистый. Словно новый. С белыми кружевами и рюшами.
Розовый дамский зонтик, способный спасти лишь от солнца.
– Нат…
И раздается девичий смех.
Он отпускает гроб. Он слышит девчачий голос прямо за спиной. Звук совсем рядом… тонкий игривый голосок.
– Ты так хорошо танцуешь, Натаниэль! Я смотрю, ты умеешь ухаживать за дамами. Очень похвально.
К тонкому смеху добавились ритмичные шаги.
Вальс.
Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.
– Какое чудесное чувство ритма. Как славно ты слышишь музыку, Натаниэль!
Вот только никакой музыки не было.
В нос ударил запах гнилой рыбы.
– Ах, у тебя такая гладкая кожа. Мне нравится. Признаюсь, многим девушкам такое нравится. Ты такой милый и красивый мальчик, Натаниэль! Я в восторге от тебя. Ха-ха!
Он медленно поднялся на ноги.
Отчего-то ему не хотелось оглядываться и смотреть на танцующую парочку.
В голове стучало: «Только бы это была ложь. Только бы это была ложь. Только бы это была ложь».
Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.
– Ах, Натаниэль! Вы – прекрасный партнер по танцам. Давайте еще разок? Мне так приятно касаться ваших рук… и то, как вы сжимаете мою талию… ах! Хочу еще! Еще! Прошу вас!
И все повторяется снова: легкий игривый смех, запах тухлой рыбы и ритм вальса.
Он решается повернуться. Перешагивая с одной ноги на другую, он поворачивается к ним лицом.
И он видит: Эвристика в розовом платье кружится в вальсе, держа Натаниэля за руку. Они топчутся по бесконечному полю тухлой гнилой разлагающейся рыбы, раскиданному у них под ногами.
Натаниэль, одетый в белую рубашку и черные шортики босыми ногами шагает по скользкой сползающей с костей рыбной чешуе. Его тонкие руки… белая кожа медленно чернеет. И начиная с локтя до самых кончиков пальцев – по рукам стекает черная смоль, покрытая алыми трещинами.
Эвристика смеется. Она смотрит то на него, то на партнера по танцам. Лицо Натаниэля всякий раз ускользает от его взгляда. Он вечно кружится спиной к нему.
– Ах, Натаниэль! Вы бесподобны!
Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.
Ноги дают слабину, и он падает в рыбу на колени.
И проваливается вниз. Он начинает тонуть, словно в зыбучих песках. Словно в воде!