Град камней, металла и песка сыпался сверху.
В этом хаосе я вспомнила о главном: о своей семье. Я вдохнула воздух, и жизнь вернулась в меня. Я снова ощущала ту ясность бытия, ощущала весь ужас происходящего и главную угрозу жизни тем, кого люблю.
В памяти ясно вспыхнули воспоминания о нашей поездке в этот торговый центр. Землетрясение. Взрыв. Об этом говорили в новостях. Самое мощное оружие массового поражение современного мира… оно вышло из строя.
И самое страшное в нем это не землетрясение, не взрыв…
Звук.
Где моя мать?
Я смотрю в сторону: муж и мама упали. Он лежал рядом с ней и… зажимал руками ее уши.
Я машинально схватила салфетки с подноса и быстрым движением запихала две салфетки в свои уши. Звуки притупились. Погром доносился до меня эхом. Все стало на порог тише.
Я бросила взгляд вперед, на сына. Он стоял среди всего этого ужаса и смотрел на труп перед собой.
Труп, заваленный камнями от обвалившейся колонны.
Труп Кати.
Он стоял, задержав дыхание, не в силах двинуться с места, а к его ногам подтекали алые струйки.
И я закричала:
– Закрой уши!
Я сорвалась с места и бросилась вперед, выкрикивая только одно:
– Закрой уши! Закрой!
Пол подо мной шел ходуном. С разных сторон с осыпалась арматура. Едкая черно-серая пыль стояла в воздухе.
Вспыхнуло пламя.
– Закрой уши! Прошу! Закрой! Зажми уши руками!
Но он так и стоял, тупо уставившись на груду камней, под которыми лежало мертвое тело.
– Проклятье! Закрой уши!
Я кричала так громко, как никогда не кричала до этого. Я буквально срывала свой голос. Я уже чувствовала охриплость и першение внутри.
– Закрой уши!
Новый толчок.
Такой сильный, мощный. Трещины раскрылись в полу. И я упала.
– Черт!
Дрожь мира сбила меня с ног. Я ударилась ладонями об острые осколки камней. Поднимаю глаза на сына – он стоит… и слышит Звук… тот самый Звук, который нельзя слышать!
– Нет…
Я встаю, поднимаюсь на ноги, сжимаю в кулаках салфетки и бегу к нему, немного осталось.
– Закрой уши!
Но он не слышал меня…
У него шок. Он впервые увидел смерть. Мир рушится вокруг него. Он вообще ничего не может с собой сделать…
Проклятье!
– Нет!
Я нагнала его.
Я схватила сына, отвела прочь от груды камней, прочь от пламени, прочь…
Руки тряслись. Пальцы вспотели. Судорожными движениями я запихиваю скомканные салфетки в уши сына: сначала в одну ухо, потом в другое. Я держу его лицо в своих ладонях, поворачиваю его голову на себя и кричу:
– Посмотри на меня! Сейчас же! Посмотри на меня! Прошу!
Он проморгал.
Кажется, шок прошел.
В его глазах стояли слезы. Его рот открылся и губы прошептали безмолвное:
– Ма-ма…
Я крепко обнимаю его и смотрю вокруг: все умирает. Все разрушается.
Люди спасаются бегством. Они напуганы. Они вообще не понимают, что происходит. Из-за затычек в ушах погром не слышен так громко, но еще как слышен. Я слышу почти все: взрывы, крушение обломков, крики людей, шипение огня.
Я обвожу весь этот мир, уходящий в небытие, и нахожу взглядом женщину. Одну женщину, так знакомую мне. Мать Оли Синицыной.
Светлана сидит на коленях перед грудой массивных обломков арматуры, из-под которых вытекает лужа крови и выглядывают вывернутая рука и косо направленная нога.
Там Оля Синицына.
Она мертва.
Ее… «пришибло».
Я сразу вспомнила, как еще сегодня утром пожелала ей этого, подумав: «Вот бы ее чем-нибудь пришибло!».