Глушь

– Как вы развлекаетесь здесь? – спросил я у него.

Дед глубоко затянулся, выдул густой сизый дым в прохладный воздух поздней осени, от чего тот казался еще гуще, и ответил:

– Только пьянство. С молодости, и до конца жизни у нас все пьют. Тут никогда не было никаких развлечений. Никто и не хотел в принципе ничего менять. Однажды приезжал к нам из далекого города молодой парень. Привез целую кучу книг, настольных игр, и прочего хлама, хотел нас лечить от алкоголизма. Когда мы знатно проржались, местный глухонемой, его так и звали, Глухонемой, с мычанием выхватил вилы, проткнул бедолагу на вылет, и поднял над собой. Пока все кишки не вытряс из него, не успокоился.

– Ну да, он же ничего не слышит, работает до последнего. – сказал я.

– Как водится мы его тоже помянули, ну этого, который за трезвость нас учил. – сказал Дед – По правилам всем, сколотили гроб, помыли, собрали внутрь все что осталось от его кишок, да и положили в деревянный ящик. Даже попа из дальней деревни позвали, отпели в общем. А затем так напились, что Глухонемой, огорченный своим непристойным поведением, полоснул себя по горлу прямо над гробом покойника, залил все кровью, да и свалился прямо на него. Хоронили обоих в одном гробу. Поп уже не в состоянии был отпеть второго, пришлось так закопать.

– Всякое бывает. – спокойно сказал я.

– Короче, как ты уже понял, кроме похорон, праздников у нас больше и нет. Деваться некуда. Это наша своеобразная усмешка смерти, она нас забирает потихоньку, а мы с задором подмахиваем ей. – пояснил дед, и усмехнувшись сделал затяжку.

Я тем временем закурил тоже. Горький дым ненастоящих сигарет, с химическим табаком, вперемешку со свежим воздухом, мгновенно вызвал у меня приступ удушья, я начал так сильно кашлять и отхаркиваться, что и сам почувствовал себя немного Дедом. Затем все улеглось, и пошло как по маслу, как и должно было быть, сигареты по-прежнему убивали меня.

На удивление не все дома были деревянными, некоторые были исполнены из белого кирпича, однако совершенно странным образом. Нет, я конечно не строитель, однако кирпичи были положены в кладке стен набок, то есть две цилиндрические пустоты смотрели прямо наружу, от чего, в них наверняка находили свое жилище полчища мерзких пауков, ос, и прочей живности. Я тут же заметил это на диктофон, пробормотав это в свой карман.

– Что ты там бубнишь сам себе К.? – поинтересовался со смехом Дед. – Сдурел, что ли?

– Да нет, это я просто делаю голосом заметки на диктофон, лень руками писать.

– Диктофон? – удивился Дед.

– Ну да в общем-то. – ответил я.

– Это что, по типу радио? – спросил Дед, и попытался мне в карман передать привет своим внукам.

– Извини, Дед, это так не работает, он просто пишет и все. – пояснил я старику.

Он все так же усмехнулся, и сделав горькую затяжку, выбросил окурок под ноги, и с чертыханием выкашлялся как следует. Часть его мерзкой мокроты даже попала на мои ботинки.

В глубине одного из дворов, чьи дома выполнены в странном стиле бокового кирпича, я увидел очертания черноволосой женщины, лет тридцати пяти, сорока. Он занималась какими-то делами по хозяйству, таскала ведра, и неустанно выливала на пустой огород всяческие мутные жидкости из всевозможных тазиков, банок и прочей тары. Наши взгляды пересеклись. Дед что-то невнятно рассказывал мне, постоянно тыкая своим старческим локтем мне в бок, что вызывало неприятные ощущения, но я переставал предавать этому значение.

– Красивая, зараза. – сказал Дед, и махнул головой в сторону женщины.

– Да, я заметил. Кто это? – поинтересовался я.

– Это Вдова. Таково ее имя. Даже при живом муже, ее так звали. Бедолаге стоило бы быть на стороже, беря в жены такую красоту с таким странным именем. – объяснял Дед.

– Странным именем? И это я слышу от старика по имени Дед.

Он ухмыльнулся, закурил, и продолжил повествовать.

– Ну в общем-то приехали они с мужем из райцентра, к нам в Глушь. Все бросили, все продали, заняли пустующий дом, да и жили себе. Хозяйство держали. Мужик у нее работящий был, крепкий, и моложе ее лет на восемь, и еще на работу умудрялся изредка ездить.

– И что с ним случилось? – спросил я.

– Помер недавно. Тут у всех одна судьба. Недавно умирать. Говорят, что затрахала насмерть, в прямом смысле.

– Да ну, что за бред!? – рассмеялся я, не сводя глаз с Вдовы.

Вдова пристально впилась в меня своими черными глазами, из-под платка выпала неряшливо прядь черных волос, и свисала непристойно со лба, на нос, и пару волос попали к ней в уголок рта. Слишком хороша, чтобы отвести взгляд, слишком коварна чтобы подходить ближе. Прекрасная как утро поздней осени, такая же мрачная и холодная. Она опустила руки и направилась мне навстречу, я как заколдованный сделал тоже. Меня прервала собачонка, приведя в чувства, встав на задние лапы, и преграждая мне путь передними. Я взглянул вниз, и ничего не увидел в ее молочных глазах.

– Будь осторожнее. – опохмелил своим голосом меня Дед. – Тебе еще предстоит иметь с ней дело.

– Думаю справлюсь. – не отводя взгляд с молочных глаз собаки, сказал я.

Вдова изобразила смущение, и с видом неподдельной невинности, как будто нас застукали за непристойным занятием, засуетилась, вытерла мокрые руки о сухой подол, и поспешно скрылась в сенях дома, а затем и дальше.

Казавшийся размеренным лад, в этом хуторе, с моим появлением, сменялся на неприглядную суету. Ветер то наступал, то отступал, то бил словно редко, то пропадал как родитель. Шевелился воздух, беспокоился по неведомой причине. Близорукие слепыши-коротыши сильнее замирали в своих норах. Их темнило светом, прикрывало одеялом из омертвевшей листвы несколько необычнее чем того требовало настоящее время. Дальнозоркие шакалы, завывали в окрестностях, неподалеку, за скотными дворами тех немногих, и взирали в даль, в самое нутро моей души. Я отвечал им одобрительными кивками, и возгласами немыми, всем видом показывая, что я уже готов, что время пришло, и откладывать нечего.

– Жила у нас здесь одна особа, – затянул Дед, – Болотницей звали. Так вот померла недавно.

– Какая жалость. – ответил на его новость я.

– Так ты дальше слушай. Смерть то странная. Никто уже и не помнит сколько ей лет было, очень старая. Знала все окрестности, каждое деревцо, каждый грибок, что иногда бывает хоть косой коси. Это то ее и погубило.

– Коса, что ли? – спрашиваю я.

– И это тоже. – отвечает Дед. – Да только не совсем сразу. Насобирала она значит грибов всяких ядовитых, и приглашала весь хутор на ужин. Настаивала значит, очень сильно. Но никто естественно не явился. С ума сошла, да и все, подумали. Ну вот значит разозлилась она сильно, и прокляла весь хутор, говорит мол все равно за собой утяну. Наварила сама себе поганок всяких и натурально съела. Долго не мучилась. Дня два, да и дух вон. Кляла всех, пока глаза не закатились.

– А, зачем же ей всех за собой так хотелось утянуть. – интересуюсь я.

– Да черт ее знает. Ведьма была, вот и чудачила. А сегодня значит похороны, сам поп будет проводить.

– Я в списке приглашенных?

– А тебе и деваться некуда. Дома тебя никто не положит ночевать, недоверчивый народ, вот и некуда деваться. Да и по работе своей может что запишешь, у нас обычно много интересного для городских. – отвечает Дед.

– Ну, значит я не против.

– Только ты держись рядом со мной, мало ли чего мертвая ведьма может устроить. – тихо и настороженно наклонившись в мою сторону сказал старый союзник.

– Слушаюсь, дедуля. – ответил я.

– Вот веселуха то будет! Поп своей самогонки принес, а она ух какая! – с оживленным смехом воскликнул Дед.

– Хороша будет курва! – подыграл ему я.

Мы с веселыми уставшими глазами, закуривши по сигарете, поплелись в ту сторону, куда указал мой проводник, к дому Болотницы, где уже во всю из далека был слышан веселый хохот скорбящего хутора.

Часть 2

Не скрыть под пеленой сивушных масел самогона, не растратить во всю, не показать затем и вовсе, но из случая выходит непосредственно великое событие. Покажите мне народ, который способен веселиться в любое время суток. Найдите человека, по-настоящему знающего тоску по временам года, что так непостоянны. Вывернитесь на изнанку и вычистите из себя и из меня эту горечь, это непонимание, на него уходит слишком много времени, отнимает жизнь. Отберите в таком случае лопату, избавьте от самокопания, избавьте от темных мыслей. Да услышат же голос причитающих, да увидят же их слезы немногие. Слишком много запито таблеток водкой, в разное время, слишком сильно бывает их влияние. Отрекитесь от всего, почувствуйте холод, по-настоящему ощутите жар горнила. Это прелюдия, это запоздалое пророчество, но теперь оно имеет место быть.

Веселящаяся толпа, завидев нас, немного приутихла. Собачонка, та что не зряча, но отнюдь не слепа, оставила нашу с дедом лихую компанию, пробежала мимо хуторян, и скрылась во дворе Болотницы.

Нам позволяют войти первыми. Толпа не прекращает меня шепотом обсуждать, но напрямую никто ничего не спрашивает. Я в предвкушении интересного материала, и самогонки Попа. Пытаясь выглядеть его посреди остальных, я натыкаюсь на взгляд Вдовы. Как и в первый раз он пристален, неоднозначен и многозначительный одновременно. Немного задержавшись на ней, мои глаза устремились в сени дома Болотницы, словно бы меня привели туда не ноги.