Песни безумной Женщины

Смысл ее свободы заключался в намеренном мочеиспускании сквозь уши.

Мысли ее страхов ограничивались лишь органами восприятия, сугубо субъективными и недобровольными.

Она не была Плутархом или Аристотелем, а я не был ее Джон Конором.

Свобода ее заключалась в неспешном покачивании цветка на ветру.

Несовершенная, с изъянами, такая настоящая.

А вспомни как небо тебе светило как раз.

Вспомни как потусторонние голоса манили тебя и песни пели, словно сирены, что корабли поджидали в камнях.

Сможешь ли ты забыть этих котов в маленьких очках?

И их глупые вопросы?

Я так и знал…

Тогда забудь этот ноябрь холодный, как скользкая рыба.

Забудь криков страдания, и разудалых клоунов цветастых злобные улыбки и заманивания ладонью.

Забудь тот черный хлеб нарезной по половине килограмма, что смел когда-то взойти колосьями на враждебной земле с удобрениями.

Когда реки высохнут, а моря превратятся в выжженные пустыни, словно пейзажи далеких мертвых планет.

Когда тьма затянет твое любимое небо, что свет тебе давала, Женщина.

Не стань столь же дешева, как слова все, и эти, впрочем.

Не стань так же слепа и неподкупна, как серые лачуги, те что за поворотом улицы.

А надень латексный сарафан, и сформируй новый смысл.

Разорвись ярко, и мощно, как новая звезда, вкрапление ничтожного в бесконечность.

Вражды забудь несметные богатства словно сны.

И будь как есть, Женщина, как смела быть ты тогда и ранее, и во все времена не наступившие.

Тогда дьявольскими помыслами наберись.

Окрепни жуткими мыслями, и ступай, ведь ноги твои тверды, словно кипарисы.

Отождествляй в то время себя ни то водой, ни то воздухом свежим, но не испытай страха.

Не ведай жуткого чувства перед бесконечностью, ибо она и есть мы, и есть та мысль, которой мы посмели стать.

Скользи.

Песня 7.

Ах вот вы где, мерзкие черви земляные.

Вот вы где, поползни серые.

Между слоями затаились, под пролежнями копошитесь.

Заткнулись в самые закрома гнойные.

Залезли в ледяные души шершавые, и остались там надолго.

Уткнулись обоими концами, и вожделеете сами себя.

Забились поглубже, да пошустрее, и в подлости самые, как радуги черно-белые.

Устроили протесты, и свились в комки сладострастием своим.

Под музыку лязга оружейных затворов, под визг пропащих кошек.

Вели меня через дороги пыльные, наверняка стылые.

Вели через броды некогда мелкие, а теперь и поныне и вовсе необъятно перпендикулярные.

В свете и тьме, да по матовому краю изгороди поднебесной.

В лучах ярких закатов империй, совсем молодых.

Рассказывали о героях событий давно прошедших, но еще по-прежнему таких близких и нелепых, не виновата в них Женщина была.

Нет, не она.

Но может быть другая.

В песнях ее, вины не было.

Если может быть в совсем других.

В ладони, Женщина крепко сжимала меч, что плугом стать должен был.

По-прежнему, с завидной силой выбивала она им из камней придорожных искры яркие, совсем холодные.

Расплескивала воду из луж, но чуть теплее уже.

Заплетала в косу его, резала пальцы себе нечаянно, загадочно.

Не испытывала расстройство от этого, ни душевное, ни желудочное.