Дзержинский. От «Астронома» до «Железного Феликса»

Губерн (натор), по всей вероятности, не переведет никуда, разве только еще дальше…»[308 - Дзержинский Ф. Э. «Я вас люблю…»: Письма Феликса Дзержинского Маргарите Николаевой. Подг. текста, сост. и вступ. Ст. А. А. Плеханова и А. М. Плеханова. М., 2007. С. 197–198.].

На следующий день, 19 февраля 1899 г., несколько остыв от врачебного вердикта, он вновь пишет ей, более подробно и откровенно рассказав о диагнозе: «Не хочу обманывать. Нам не придется жить вместе, чтоб вместе же работать, пока я в Кае. У меня трахома и все сильней, полнейшее малокровье (распухание желез от этого), эмфизема легких, хронический катар ветвей дыхательного горла. В Кае от этого не излечишься. Проситься же униженно не буду, а иначе не переведут»[309 - Дзержинский Ф. Э. «Я вас люблю…»: Письма Феликса Дзержинского Маргарите Николаевой. Подг. текста, сост. и вступ. ст. А. А. Плеханова и А. М. Плеханова. М., 2007. С. 200.].

Дзержинский возвращается в подавленном состоянии обратно в Кайгородское. Однако местный врач, просмотрев привезенные медицинские документы и еще раз осмотрев Дзержинского, не согласился с выводами комиссии. С явным облегчением, Дзержинский 15 марта пишет М. Николаевой: «Какой дурак я, что такое письмо написал. Мне тяжко тогда было – под впечатлением минуты всякую глупость могу сделать, это моя черта вообще. Здешний врач уверяет меня, что никакой эмфиземы и катара нет, что это выдумка, чтобы не приняли меня в солдаты как бунтовщика. Как я рад, я снова бодр и если еще опасаешься хоть сколько-нибудь за мое здоровье, то теперь вполне будь уверена, что физически я здоров и ничто мне не угрожает в близком будущем»[310 - Дзержинский Ф. Э. «Я вас люблю…»: Письма Феликса Дзержинского Маргарите Николаевой. Подг. текста, сост. и вступ. ст. А. А. Плеханова и А. М. Плеханова. М., 2007. С. 204.]. В письме он вновь пишет о чувствах, о любви. Последняя же фраза письма – прямое приглашение: «До скорого, приезжай, голубушка!»[311 - Дзержинский Ф. Э. «Я вас люблю…»: Письма Феликса Дзержинского Маргарите Николаевой. Подг. текста, сост. и вступ. ст. А. А. Плеханова и А. М. Плеханова. М., 2007. С. 207.].

Однако Маргарита Николаева не смогла сразу выехать, а порыв Дзержинского скоро погас. Он вновь стал сомневаться в совместимости общественного и личного, в возможности принести счастье любимой женщине. Практически он порывает с перепиской, более чем месяц не написав ни строчки.

От раздумий в этот период его отвлекала, как он сам писал, новая страсть – охота, в которую он вкладывал всю свою свободную энергию[312 - Дзержинский Ф. Э. «Я вас люблю…»: Письма Феликса Дзержинского Маргарите Николаевой. Подг. текста, сост. и вступ. ст. А. А. Плеханова и А. М. Плеханова. М., 2007. С. 208.]. Отвлекает его и медвежонок, подаренный каевскими охотниками. Дзержинский научил его всяческим трюкам: служить, танцевать и удить рыбу. Вместе с Якшиным они брали медвежонка в лодку, когда ездили на рыбную ловлю. По команде «Мишка, лови рыбку!» медвежонок нырял в реку, вылезая затем со щукой или судаком в зубах. К сожалению, с взрослением характер и поведение медведя стали меняться: он стал душить кур, бросился на корову и ранил ее. Сначала пришлось посадить его на цепь, а затем, после того как подросший медведь стал бросаться уже и на людей, а позднее и на самого Дзержинского, застрелить зверя[313 - Дзержинская С. С. В годы великих боев. 2-е изд., испр. и доп. М., 1975. С. 124.].

Только в конце следующего месяца, 26 апреля 1899 г., Дзержинский написал новое письмо Маргарите Николаевой: «Не писал так долго, потому что и денег не имел, и не мог понять, что со мной. Новые сомнения снова овладели мной. Снова выступает вопрос: да разве я лично счастлив быть могу, разве могу дать кому что-либо кроме одних огорчений, разве я могу долго при бездействии, когда сам недоволен собой, дружно жить с кем-нибудь?…Ты видишь во мне фанатика, и это тебе больше всего нравится, а между тем я просто жалкий мальчуган. Да нельзя ни за что, чтобы ты на все время приехала ко мне. Я могу совсем разбить твою жизнь и тем разобью окончательно и свою собственно. Венчаться тоже, по-моему, надо будет избегать всеми силами. Ведь мы никогда не должны быть мужем и женой, зачем же связывать себя, ограничивать свою свободу и самому сознательно усиливать искушение и тем ослаблять свои уже надорванные силы. Я ведь сам первый предложил о венчании. Но теперь, когда чувствую себя так слабым и бессильным, мысль эта меня пугает. Ведь не всегда дух наш будет приподнят и может согрешить, а искупиться нельзя будет. Нет, нельзя, чтобы ты на все время ко мне приезжала. Нельзя нам теперь, когда нет у нас дела, венчаться… Мы можем устроить только свидание, пожить друг с другом месяц какой, узнать хорошенько себя, убедиться, что нам не хватает только дела….Твой Феликс».

Получив это письмо, Маргарита Николаева написала сразу же прошение губернатору Клингенбергу о разрешении ей выехать в село Кайгородское для свидания с больным Дзержинским. В июне, с запозданием, разрешение было все же дано. Николаева незамедлительно выехала в Кайгородское, стремясь наладить отношения с Феликсом. С собой она везла книги, журналы и разную еду.

В Кайгородском Николаева пробыла недолго: прежних отношений наладить не удалось. Дзержинский сделал свой выбор в пользу революционной деятельности. Опечаленная этим, как и состоянием здоровья любимого человека, она вернулась назад. О результатах этой поездки Николаевой рассказала в письме мужу своей сестры С. А. Порецкому ее ближайшая подруга по ссылке, Е. А. Дьяконова: «Вернулась Маргарита. Рассказывает, что каевцы живут скверно. Ведут жизнь самую строгую… Белый хлеб у них редкость, едят, главным образом, продукты своей охоты или рыбной ловли. Феликс Эдмундович исхудал страшно и малокровие у него, доходящее до головокружения. Оба скучают очень безлюдьем и безжизненностью. Так жаль их!»[314 - Цит по. Хацкевич А. Ф. Солдат великих боев. Жизнь и деятельность Ф. Э. Дзержинского. Изд. 4-е, доп. М. – Минск, 1982. С. 42; Наука и Жизнь. 1970. № 2. С. 14.].

Приезд Николаевой все же не был безрезультативным, он ускорил подготовку побега. Теперь ничего не связывало Дзержинского, больше находиться в Кайгородском он просто не мог и не хотел.

Некоторое время он приучал местных жителей к своим многодневным охотничьим отлучкам из села. Он уходит на все большее время в лес на охоту. Там охотится на диких птиц. Ходил он и на рыбалку на озеро Оголево или далеко на Каму. Однажды местный кайгородский крестьянин Чесноков встретил Дзержинского в 40 верстах от села и спросил:

– Что так далеко уехали рыбу ловить?

– Дальше лучше ловится, – ответил, улыбаясь, Дзержинский[315 - Софинов. П. Страницы из жизни Ф. Э. Дзержинского. М., 1956. С. 12.].

Природа отчасти отвлекала его и от тоски.

Спустя полгода после побега из Кая, когда Ф. Э. Дзержинский уже находился в заключении в Варшавской крепости, он писал сестре Альдоне: «Летом в Кайгородском я весь отдался охоте. С утра до поздней ночи, то пешком, то на лодке, я преследовал дичь. Никакие препятствия меня не останавливали. Я часами сидел по пояс в болоте, выслеживая лебедя. Комары и мошки, точно иголки, кололи мне руки и лицо; ночью, когда я ночевал над рекой, дым разъедал глаза. Холод охватывал все тело, и зуб на зуб не попадал, когда вечерами, по грудь в воде, мы ловили сетью рыбу или когда под осень я выслеживал в лесу медведя. Ты спросишь, что гнало меня из дому? Тоска по родине… по той, которая так врезалась в мою душу, что ничто не сможет вырвать ее, разве только вместе с самим сердцем.

Ты думаешь, может, что эта охотничья жизнь хоть сколько-нибудь меня успокоила? Ничуть! Тоска моя росла все сильнее и сильнее. Перед моими глазами проходили различные образы прошлого и еще более яркие картины будущего, а в себе я чувствовал ужасную пустоту, которая все более возрастала… Я почти ни с кем не мог хладнокровно разговаривать… Эта жизнь в Кае отравляла меня… я собрал свои последние силы и бежал»[316 - Дзержинский Ф. Дневник заключенного. Письма. М., 1984. С. 18.].

Однажды во время охоты на озере, где находилось много диких уток, с ним произошел случай, который он часто впоследствии вспоминал. В пересказе его жены это было так: «В тот момент, когда их лодка подплыла к небольшому островку, заросшему камышом, из зарослей поднялись и пролетели над головами охотников два больших лебедя. Юзеф выстрелил, и один лебедь упал на островок. Это была самка, а самец улетел. Но через минуту он вернулся и начал кружиться над местом, где лежала самка. Юзеф выстрелил в него, но промахнулся. Тогда лебедь поднялся ввысь, сделал несколько кругов и в отчаянии камнем бросил вниз в озеро, разбившись насмерть. Юзеф рассказывал об этом с волнением, изумляясь и восхищаясь лебединой верностью»[317 - Дзержинский С. С. В годы великих боев. М., 1975. С. 124.].

Охота позволяла также возможность легально сушить сухари для побега. Он их изготавливал маленькими порциями, брал на охоту, а остаток откладывал «на побег».

Также Дзержинский при разговорах с кайгородцами намеренно упоминал о своем желании побывать в скором времени в Нолинске и повидаться там со своими знакомыми. Это должно было направить полицию по ложному следу и дать Дзержинскому выигрыш во времени.

Когда все было готово к побегу, последнюю помощь ему оказал сосед по ссылке Якшин, долго прикрывавший отсутствие Дзержинского в Кайгородском.

28 августа 1899 г. Феликс Дзержинский бежал из ссылки. «В 1899 году на лодке бегу оттуда, так как тоска слишком замучала», – написал он впоследствии в своей автобиографии[318 - Автобиография Ф. Э. Дзержинского //Ф. Э. Дзержинский. Избранные произведения в двух томах. Т. 1. М., 1977. С. 14.]. На лодке по реке Каме он проплыл несколько сот верст. Он добрался на ней до железнодорожной станции Кулиги, затем пересел на поезд и прибыл в Вильно раньше того времени, когда туда пришел полицейский циркуляр о розыске этого «опасного преступника».

План побега полностью сработал, поэтому сначала никто не обратил внимания на его долгое отсутствие. Затем Дзержинского искали в Нолинске, как он говорил кайгородским жителям, и только спустя уже несколько недель объявили во всероссийский розыск.

С большим запозданием, вслед бежавшему Дзержинскому, вятским губернатором была разослана начальникам жандармских управлений бумага: «29-го сентября сего года ссыльный дворянин Феликс Эдмундович Дзержинский скрылся из места водворения, села Кайгородского Слободского уезда, приметы следующие: рост 2 аршина 7 вершков, телосложение правильное, наружностью производит впечатление нахального человека, цвет волос на голове, на бровях и пробивающихся усах темно-каштановый, по виду волосы гладкие, причесывает их назад, глаза серого цвета, выпуклые, голова окружностью 13 вершков, лоб выпуклый в 2 вершка, размер носа 1 с четвертью вершка, лицо круглое, чистое, на левой щеке две родинки, зубы чистые, рот умеренный, подбородок заостренный, голос баритон, очертание ушей 1 с четвертью вершка»[319 - Гуль Р. Дзержинский. М., 1992. С. 22.].

Первая ссылка и первый побег, как оказалось позднее, стали только началом долгих испытаний Дзержинского. Позднее он напишет в анкете: «Арестовывался в 1897, 1900, 1905, 1906, 1908 и 1912 годах, просидел всего 11 лет в тюрьме, в том числе на каторге (8 плюс 3), был три раза в ссылке, всегда бежал».

Становление легенды: Александровский централ

Возвращение Ф. Э. Дзержинского в Вильно было безрадужным. За время тюремного заключения и ссылки в нем многое изменилось. Уже в заключении в Ковно Дзержинский с возмущением читал о новой позиции руководства литовской социал-демократии по национальному вопросу. Люди, которые привели Феликса в партию, были его первыми учителями, а теперь говорили об особом пути литовской социал-демократии. Позднее в автобиографии он писал: «Возвращаюсь в Вильно. Застаю литовскую социал-демократию ведущей переговоры с ППС об объединении. Я был самым резким врагом национализма и считал величайшим грехом, что в 1898 г., когда я сидел в тюрьме, литовская социал-демократия не вошла в единую Российскую социал-демократическую рабочую партию, о чем и писал из тюрьмы к тогдашнему руководителю литовской социал-демократии д-ру Домашевичу. Когда я приехал в Вильно, старые товарищи были уже в ссылке – руководила студенческая молодежь. Меня к рабочим не пустили, а поспешили сплавить за границу, для чего свели меня с контрабандистами, которые и повезли меня в еврейской «балаголе»[320 - Балагол – еврейский тарантас, на котором чаще всего перевозили домашнюю утварь, мебель.] по Вилкомирскому шоссе к границе. В этой «балаголе» я познакомился с одним пареньком, и тот за десять рублей в одном из местечек достал мне паспорт. Доехал тогда до железнодорожной станции, взял билет и уехал в Варшаву. Где у меня был один адрес бундовца»[321 - Дзержинский Ф. Дневник заключенного. Письма. М., 1984. С. 4.].

В Варшаву Дзержинский приезжает в начале сентября 1899 г. С его пребыванием в этом городе связана интересная история. Здесь состоялась его встреча с известным польским философом, социологом и психологом Эдуардом Абрамовским[322 - Абрамовский Эдуард (1868–1918). В конце 1880-х гг. принимал участие в работе организации «Пролетариат», примыкал к марксизму. С 1892 по 1898 г. находился в эмиграции в Германии и Франции, где был членом правления Заграничного союза польских социалистов и постепенно перешел на позиции идеализма в философии и анархизма в политике. По возвращении на родину организовывал «кружки самосовершенствования», работал в Союзе товариществ обществ взаимопомощи, основал кооперативную секцию, преобразованную затем в Товарищество кооператоров. Профессор психологии Варшавского университета с 1915 г.]. В течение нескольких часов они вели острую дискуссию на темы марксистской философии, детерминированности истории и необходимости социальной революции. Следует отметить, что согласно воспоминаниям присутствовавшего на дискуссии Людвика Кшивицкого[323 - Квишицкий Людвиг (1859–1941), ученый-энциклопедист (антрополог, социолог, экономист), один из переводчиков «Капитала» К. Марска на польский язык.], Дзержинский был в состоянии на равных дискутировать с ученым-философом и даже поставить его в тупик своими аргументами. Очевидно, что занятия в Нолинске и Кайгородском не прошли даром.

Однако, несмотря на отдельные интересные встречи, в Варшаве Дзержинский также оказывается в политической изоляции. В городе активно работали только две революционные организации – ППС и Бунд. Как писал Дзержинский – «…кроме них были всего единичные личности, которые причисляли себя к социал-демократии, но из-за полной бездеятельности были полностью деморализованы в политическом отношении, т. е. яростно критиковали отдельных ППСовцев и, кроме этого, ничем больше не занимаясь»[324 - Заметки о партийной работе в Варшаве в 1899 году //Ф. Э. Дзержинский. Избранные произведения. 3-е изд., перераб. и доп., Т. 1. М., 1977. С. 37.].

В этих условиях Дзержинский видел свою задачу в возрождении социал-демократического движения в Варшаве. Он взялся за эту работу совместно с известным социал-демократом Яном Росолом и его восемнадцатилетним сыном Антеком (Антоном)[325 - Росол Антон (1881–1902), рабочий, польский социал-демократ, сын Яна Росола.]. В Варшаве они создали «Рабочий союз социал-демократии», в который вошли преимущественно сапожники, а также отчасти столяры, лакировщики, пекари, металлисты и рабочие других специальностей[326 - Заметки о партийной работе в Варшаве в 1899 году //Ф. Э. Дзержинский. Избранные произведения. 3-е изд., перераб. и доп., Т. 1. М., 1977. С. 37–38.]. Ими были организованы пять начальных агитационных кружков для подготовки агитаторов, предпринимались попытки организации собственной нелегальной типографии. Однако типографию создать так не удалось, и недостаток литературы возмещался личной агитацией. В этот период для безопасности Дзержинский берет новый псевдоним – Астрономек (Астроном). Используется им также псевдоним Франек.

«В эту-то зиму к нам и приехал Феликс Дзержинский, – вспоминал А. Вайнштейн. – Не помню кто, кажется, мы все дали ему имя «Франек». Его фигура того времени еще теперь стоит перед моими глазами: высокий, тонкий, светлый, с горящими глазами, в каком-то несколько облезлом пальто… Удивительное было у него лицо: строгое… обличавшее громадную волю, иногда озаряемое улыбкой, которая сразу делала его родным и близким. В эту зиму мы с ним часто встречались, он иногда бывал на наших собраниях… В Франеке чувствовался настоящий кровный революционер, всеми фибрами своей души живущий интересами революции, не знающий никаких других дел и интересов»[327 - Пролетарская революция. 1926. № 9 (56). С. 74.].

В конце декабря Феликс Дзержинский выехал в Вильно для подготовки соглашения об объединении с виленской социал-демократической организацией, где было принято решение, что Варшавский союз напишет проект программы будущей объединенной партии. По возвращении в Варшаву Росолы и Дзержинский написали эту программу.

В начале января 1900 г. в Минске состоялся съезд Рабочего союза Литвы, в котором участвовал и Ф. Э. Дзержинский. На съезде было принято решение об объединении в ближайшее время Союза с СДКП в одну партию, Социал-демократию Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). Феликс Дзержинский вместе с М. Козловским и С. Трусевичем-Залевским вошли в избранный ЦК[328 - Образование СДКПиЛ произойдет в августе 1900 года.]. После съезда он вернулся в Варшаву.

Отсутствие партийной литературы вынудило Дзержинского и Росолов развернуть «очень широкую устную агитацию». «Не было ни одного дня, что бы я лично не вынужден был быть на собрании, а по праздникам, кроме остальных дел, у меня бывало до пяти собраний. Я должен был сам и писать, и агитировать, и завязывать отношения с интеллигенцией, и гектографировать. Мне угрожал арест, но прекратить свою деятельность я не мог, так как необходимо было удовлетворять запросы рабочих», – вспоминал позднее Феликс Дзержинский[329 - Заметки о партийной работе в Варшаве в 1899 году //Ф. Э. Дзержинский. Избранные произведения. 3-е изд., перераб. и доп., Т. 1. М., 1977. С. 37.].

Предчувствие ареста не обмануло. 23 января (4 февраля) 1900 г. на улице Каликста, в доме № 7 в воскресное утро во время собрания начального рабочего кружка на квартире сапожника Грациана Малясевича (революционная кличка Верблюд) произошел второй арест Дзержинского. Возможно, арест был связан с провокационной деятельностью одного из рядовых членов ППС[330 - Заметки о партийной работе в Варшаве в 1899 году //Ф. Э. Дзержинский. Избранные произведения. 3-е изд., перераб. и доп., Т. 1. М., 1977. С. 39.]. Вместе с Дзержинским были арестованы и все участники собрания. В этот же день, в ночь с 23 на 24 января (с 4 на 5 февраля), на квартире родителей, последовал арест и Антека Росола[331 - Заметки о партийной работе в Варшаве в 1899 году //Ф. Э. Дзержинский. Избранные произведения. 3-е изд., перераб. и доп., Т. 1. М., 1977. С. 43.].

Феликс Дзержинский был заключен в X павильон Варшавской цитадели. Однако арест не сломил его. В мартовском письме сестре Альдоне он пишет: «Я чувствую себя довольно хорошо… Жизнь выработала во мне, можно так сказать, фаталистические чувства. После свершившегося факта я не вздыхаю и не заламываю рук. Отчаяние мне чуждо. … Я жил недолго, но жил…»[332 - Дзержинский Ф. Дневник и письма. М., 1956. С. 97.].

Между тем, во время тюремного заключения Дзержинского, в августе 1900 г. в польском городе Отвоцке удалось созвать II съезд СДКП, которая отныне стала называться Социал-демократией Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). Наметив задачи борьбы (свержение самодержавия, завоевание конституции и демократических свобод, предоставление автономии и самоуправления народам России с перспективой создания их федерации), съезд выдвинул лозунг сближения с РСДРП для объединения сил. В определенной степени, это была заслуга и Дзержинского.

В апреле 1901 г. Дзержинского переводят в Седлецкую тюрьму[333 - Город Седелец находится на востоке Польши, в 90 километрах от Варшавы.]. В ее тюремной камере № 17 он находился до конца года. Здесь Дзержинский заболел туберкулезом. Скорее всего, это было результатом того, что в тюрьме он ухаживал за тяжело больным туберкулезом своим товарищем и другом Антоном Росолом, на руках вынося его ежедневно в течение месяца по 40 минут на прогулку и нося его в течение этого времени на своей спине[334 - Хацкевич А. Ф. Солдат великих боев. Жизнь и деятельность Ф. Э. Дзержинского. 4-е изд., доп. М., 1982. С. 51.]. Впоследствии Феликс Дзержинский напишет статью памяти своего умершего друга Антона Росола[335 - Антон Росол (воспоминания) //Ф. Э. Дзержинский. Избранные произведения. Т. 1 Изд. 3-е, перераб. и доп., М., 1977. С. 40–44.].

Возможно, результатом этих ежедневных прогулок стали у Феликса Дзержинского и дальнейшие проблемы с сердцем. Физически заключение очень отразилось на облике Дзержинского. В июле 1901 г. он писал сестре Альдоне из Седлецкой тюрьмы: «Ты хочешь знать, как я выгляжу. Постараюсь описать тебе как можно точнее: я так возмужал, что многие дают мне 26 лет, хотя у меня нет ни усов, ни бороды; выражение моего лица теперь обычно довольно угрюмое и проясняется лишь во время разговора, но когда я увлекаюсь и начинаю слишком горячо отстаивать свои взгляды, то выражение моих глаз становится таким страшным для моих противников, что некоторые не могут смотреть мне в лицо; черты моего лица огрубели, так что теперь я скорее похож на рабочего, чем на недавнего гимназиста, вообще я подурнел, на лбу у меня уже три глубокие морщины, хожу я, как и раньше, согнувшись, губы часто крепко сжаты, и к тому же я сильно изнервничался…»[336 - Дзержинский Ф. Дневник заключенного. Письма. М., 1984. С. 19–20.].

Позднее, 8 октября 1901 г., он писал ей: «Здоровье мое так себе – легкие действительно начинают меня немного беспокоить. Настроение переменчиво: одиночество в тюремной камере наложило на меня свой отпечаток. Но силы духа у меня хватит еще на тысячу лет, а то и больше…». Возможно, на здоровье и настроении сказывалось тюремное питание. В этом же письме он писал: «Кормят так, чтобы не умереть с голода, на 7 Ѕ копеек в день, зато воды сколько угодно и даром – в деревянных бочонках»[337 - Дзержинский Ф. Дневник заключенного. Письма. М., 1984. С. 22.]. Так или иначе, в начале ноября он успокаивающе сообщал в письме к Альдоне: «Что касается моих легких, то не так уж с ними плохо, как вы думаете. Я даже не кашляю, а что я чувствую тяжесть в груди, то ведь трудно, сидя в тюрьме почти два года, быть совершенно здоровым»[338 - Дзержинский Ф. Дневник заключенного. Письма. М., 1984. С. 24.].

В этот же период о находившемся в заключении Феликсе Дзержинском узнала его бывшая возлюбленная Маргарита Николаева. Пытаясь вновь напомнить о себе, она прислала ему в тюрьму телеграмму, в которой спрашивала о возможности организации свидания в тюрьме. В конце августа – начале сентября 1901 г. Дзержинский ответил на эту телеграмму следующим письмом:

«Дорогая Маргарита Федоровна!

Совсем неожиданно получил я Вашу телеграмму здесь в Седлецкой тюрьме. И, право, она меня встревожила, так как свиданий мы никаких получить не можем и не должны даже просить, так как это сопряжено теперь с особенными условиями, о которых я Вас впоследствии уведомлю. И мне теперь писать трудно больше, я ожидаю Ваше письмо, и тогда подобно о себе отвечу Вам. Но о прошлом я хочу забыть – теперь моя жизнь сложилась так, что я буду или вечный бродяга, или же буду прозябать где-нибудь в Жиганске или Колымске… Теперь я уже 19 месяцев в тюрьме и чувствую себя не особенно прекрасно, но все-таки лучше, чем в Кае. Я отчасти ненавижу свою первую ссылку. Не обижайтесь на меня за такое письмо, но не могу писать.

Ф. Дзержинский.

P.S. Отвечу Вам подробно, как получу Ваше письмо»[339 - Дзержинский Ф. Э. «Я вас люблю…»: Письма Феликса Дзержинского Маргарите Николаевой. Подг. текста, сост. и вступ. ст. А. А. Плеханова и А. М. Плеханова. М., 2007. С. 211–212.].

Очевидно, что Дзержинский уже не связывал своей будущей жизни с Маргаритой Николаевой. На это у него было несколько причин, в т. ч. и личная. В этот период его чувства были связаны с другой женщиной. В уже упомянутом письме от 8 октября он писал сестре Альдоне: «Вероятно, вскоре ко мне придет на свидание моя знакомая из Вильно. Как видишь, живу, и люди не забывают обо мне, а поверь, что сидеть в тюрьме, имея золотые горы, но не имея любящих тебя людей, во сто крат хуже, чем сидеть без гроша, но знать, что там, на свободе, о тебе думают…»[340 - Дзержинский Ф. Дневник заключенного. Письма. М., 1984. С. 22.]. Девушкой из Вильно была Юлия Гольдман, знакомая с Дзержинским еще с юношеских лет. Свидание с Дзержинским она получила, выдав себя за его двоюродную сестру.

20 октября (2 ноября) 1901 г. было подписано постановление о высылке Ф. Э. Дзержинского на пять лет в Восточную Сибирь. Буквально через несколько дней Дзержинский получил новое письмо от Николаевой. Он, как и обещал, ответил более подробно о себе, но также отстраненно, письмом из Седлецкой тюрьмы от 10 ноября 1910 г.:

«…Я за это время, которое прошло после последней нашей встречи, решительно изменился и теперь не нахожу в себе того, что некогда было во мне, и осталось только воспоминание, которое мучит меня. Я за это время изменился, и случилось со мной то, что почти со всяким часто случается, но о чем писать при моих условиях несколько неудобно. Прошло с тех пор уже почти 3 года, полгода жил полной грудью, и лично о себе мне приходилось мало думать; когда же попал в тюрьму, и более года был абсолютно оторван от внешнего мира, от друзей и знакомых, а потом сразу попал в довольно свободные условия заключения, связи мои с товарищами и внешним миром возобновились, и я получил свидание – тогда я стал жить и живу теперь и личной жизнью, которая никогда хотя не будет полна и удовлетворенная, но все-таки необходима. Мне кажется, Вы поймете меня, и нам, право, лучше вовсе не стоит переписываться, это будет только раздражать Вас и меня. Я теперь на днях тем более еду в Сибирь на 5 лет – и значит, нам не придется встретиться в жизни никогда. Я – бродяга, а с бродягой подружиться – беду нажить.

…Прошу Вас, не пишите вовсе ко мне; это было бы слишком неприятно и для Вас, и для меня, и я потому прошу об этом, что Вы пишете, что Ваше отношение ко мне нисколько не изменилось, а нужно, чтобы оно изменилось, и только тогда мы могли бы быть друзьями. Теперь же это невозможно.

А затем будьте здоровы, махните рукой на старое и припомните те мои слова о том, что жить можно только настоящим, а прошлое это дым.

Еще раз будьте здоровы и прощайте.

Ф. Дзержинский»[341 - Дзержинский Ф. Э. «Я вас люблю…»: Письма Феликса Дзержинского Маргарите Николаевой. Подг. текста, сост. и вступ. Ст. А. А. Плеханова и А. М. Плеханова. М., 2007. С. 213–214.].