– Никто тебя никуда не вызовет, братишка! Ты просто как практикующий юрист можешь инициировать проверку сразу, напрямую от корпорации – если у тебя будут необходимые данные. А они, – Петя положил на стол небольшую карту памяти, – все здесь. Просто подашь заявление в правительство гигаполиса, через определённый полицейский участок, приложишь к нему данные. В это же время отправишь этот пакет в «Нео-протезис».Там тоже свой человек их примет. Проверки пройдут на раз-два, а потом и там и там, во всех отчётах вместо твоего имени будет стоять «аноним». Отец всё продумал уже.
– Там же доказательств должны быть железные.
– Да они железные и есть, сам глянь! Да посмотри же ты, идиот!
Саша открывает файлы. Промотав этот участок и мельком просмотрев документы, я перешёл к концу разговора.
– Ты со мной?
– С тобой. Но только если всё будет, как ты говорил. Ты ручаешься, Петя!
– Я тебя не подведу, братишка, не сомневайся. Всё пройдёт гладко.
«Найдено воспоминание 000_2». Воспроизвести?
– Он смотрит на меня, будто что-то знает.
– Заткнись, Саша! Нихрена он не знает, ты можешь молча просто посидеть?!
– Теперь, значит, ты меня молчать просишь? А когда предложил заложить Соколова, помню, о молчании речи не…
– Да заткнись ты! Что на тебя нашло?!
– Он смотрит на меня! Он знает!
– Да и @#$ на него, Саша! Ты же слышал судью – обвинительный приговор утверждён! Мы его больше никогда не увидим. Невелика разница с тем что было, а? Всё нормально, Успокойся. Тебя же никто никуда не вызывал, поставил две подписи, и всё.
Разрыв воспоминания…
Выйдя из здания суда, Пётр достаёт из кармана золотистый портсигар, протягивает Саше оттуда сигарету. Тот не отказывается, кивает.
– Ну что, вот и всё? – спрашивает он, затянувшись. Пальцы слегка трясутся.
– Да, теперь – всё, – ответил Годунов.
– Слушай, Петя… То, что мы сделали с Соколовыми… Просто хочу чтобы ты знал – с тобой я так никогда бы не поступил.
Пётр смотрит на товарища оценивающим взглядом и кивает.
«Других общих воспоминаний в указанные даты найти не удалось»
* * *
Отключившись, я некоторое время сидел в кресле, вцепившись в его подлокотники. Спустя минуту убрал весь интерфейс с линз, встал и потянулся.
Ну вот и оно. То самое, что я искал…
Фух…
В голове снова стучали молоты. Но теперь я знал, что это продлится недолго. Минута-две, и можно будет заканчивать дело.
Я сразу знал, что так и будет. Был уверен, и настроил себя, так что сейчас знал – надо просто сохранять спокойствие.
Подойдя к лежащему без сознания Саше, я вытащил из кобуры пистолет, взял его в левую руку. Правой вытащил из нейропорта за ухом жертвы кабель, убрал его в карман – и отвесил юристу увесистую оплеуху.
Он дёрнулся на кровати, распахнул ничего не понимающие глаза, и получил ещё один удар – на этот раз кулаком.
Упав на подушку, попытался было встать, но со связанными руками и ногами сделать это было затруднительно. Ощутив у себя на лице дуло прижатого пистолета, Саша быстро утих, а я, убедившись, что он не настроен вытворять глупости, хлопнул его по лицу.
– Саша, Саша… Трухня ты гнилостная, Озёров. Кто же знал, что ты таким окажешься… В школе казался нормальным, серьёзным, обстоятельным человеком. А по факту получился совсем другим… Знал бы раньше… Что? Хочешь что-то сказать?
Я подошёл к своему пленнику и содрал с его рта скотч, тут же схватив рукой за челюсть, заставляя смотреть мне прямо в глаза.
– Только пикни, только крикни, Саша – прошу, сделай это. Тогда я с огромным удовольствием отрежу от тебя кусок. Рот заклею, конечно, чтоб ты соседей не пугал. Но отрезать буду очень медленно, чтобы ты ощутил всю прелесть.
– Кто вы? – выдохнул Саша, с ужасом глядя на меня, – Что вам нужно?
– То, что мне нужно, я уже взял, – оскалился я, – прямиком из твоей пустой головы достал. На большее, чем быть просто хранилищем, она оказалась неспособна. Значит и не нужна тебе, так получается?
– Нет, нет, подожди! – взвыл Саша, и я снова зажал ему рот.
– Заткнись, сука! Заткнись, мразь, если хочешь жить… Запомни – у тебя всего один шанс выжить. Ты должен рассказать мне то, что я уже и так видел в твоих воспоминаниях. У меня есть копия, не переживай. Но я хочу, чтобы ты рассказал сам – как всё было?
– Как что было?
– Как Пётр Годунов предложил тебе подставить вашего друга. Как ты согласился. Что с этого поимел Петя, и что ты, как сложились ваши жизни. Всё, Саша – ты выложишь мне всё. И если меня всё устроит – ты останешься жить.
– Но я… Что? Годунов?
– Тебе лучше собраться с мыслями. Я очень не люблю ждать.
И он заговорил. Сначала медленно, неохотно. Потом, всё больше втягиваясь в рассказ, несколько раз сбивался на ничего не значащие события и эмоции, и его приходилось направлять в нужное русло. Всё это время у меня в кармане стрёкотал включённый диктофон. Старый, без прямого доступа к сети – зато я был уверен, что с него эта запись точно никуда не денется.
К слову, на всякий случай я всё это записывал и себе на нейрочип, а также оставил включённую камеру на столе, которая сейчас была направлена на Сашу. Разумеется, она тоже писала.
Я не знаю, откуда у меня взялось это маниакальное желание запечатлеть разоблачение этого заговора, этой подставы, этого предательства, со стольких ракурсов. Может быть, я правда боялся, что все доказательства этого могут исчезнуть. А может – просто хотел, чтобы всё это врезалось мне в память навсегда. Чтобы засело накрепко – так, что не выкорчевать. Чтобы помнить.
А может и в самом деле рассчитывал, что эти признания, эти записи мне помогут? Такой вариант тоже нельзя было отрицать, хотя трезво оценивать свои поступки я сейчас не мог. Даже несмотря на то, что убеждал себя в обратном, и внешне был абсолютно спокоен.
В душе царило такое смятение, гуляли такие бури, что казалось – ещё пара часов, день, или два – и меня просто разорвёт на части от… неизвестного, непонятного чувства. Вина, утрата, злость, ярость, боль, уныние – и всё это одновременно, кипит, перемешивается и мутирует.
Я уже не знал, кто я такой. Матвей, Марк, заключённый, беглец, преступник и убийца, контрабандист? Чужак под вымышленным именем в собственном доме. Какой бред…
– Ты такой мудак, Саша. Мудак, но только это тебя и извиняет. Ты же всё это время думал, что Петя сказал тебе правду? Он так тебе проехался по ушам, так сыграл отчаяние, что ты поверил – что Матвей действительно всё это сделал?
– Да. Но…
– Я тебя прощаю.