…Вернувшись с прогулки промокшая до нитки, я призадумалась. Мать на ветер слов не бросает, точно меня колесует, если я не принаряжусь для очередного старпера. Интересно, она правда считает, что молодые парни в мою сторону не посмотрят? Или просто у ее приятельниц контингент знакомых перевалил за определенный возраст?
Платье я нашла не сразу. Оно валялось у задней стенки шкафа, щедро заваленное скомканными в жгуты остальными предметами моего небогатого гардероба. Почему небогатого? Да потому что, как изящно выразилась одна из продавщиц, «Чехлы для тяжелых бомбардировщиков нам редко завозят». Я обиделась и ушла, но, как оказалось, такая ситуация была во всех торговых точках города. Платье обтянуло меня, словно перчатка. Интересно, где были мои глаза, когда я покупала это великолепие? Наверное, на той части тела, которую я вчера позорно показала Завьялову.
Черт, черт, черт! Ну почему я все время вспоминаю этого нахала?
Да уж, цвет у платьишка бомбический – взбесившегося поросенка.
– Что ж, за неимением лучшего сойдет, – решила я.
Все равно жених на него вряд ли обратит внимание, сраженный моей неземной красотой. Нервно хихикнув, я схватилась за подол и задрала его, пытаясь освободиться от тряпки, но она почему-то села намертво, словно приросла к телу. В дверь загрохотали – ногами и кулаками, судя по всему.
– Привет, соседка, – уставился на меня мутным взглядом Лелик, местный алкаш, считавший меня своей приятельницей. По крайней мере, он так себя вел. – Дай тугриков, а? Трубы горят, сил нет!
– Слушай, как думаешь, идет мне платье? – задумчиво спросила его, прекрасно осознавая, что за фуфырик Лелик вознесет меня до небес, объявит богиней и даже несколько дней будет молиться моему светлому лику и проповедовать соседям пришествие спасительницы.
– Ты великолепна, – на голубом глазу соврал алконавт, – сейчас, подожди…
Я удивленно смотрела в спину удалявшемуся со скоростью криво летящей стрелы мужику. Леликом его прозвали не просто так. Очень уж похож на усача из «Бриллиантовой руки». Люди говорят, что когда-то наш Лелик был подающим надежды стилистом, но что-то у него не срослось.
– Вот. – Интересно, когда он вернуться успел? Я посмотрела на свою ладонь, в которую сосед вложил серебристый шнурок, и удивленно приподняла бровь. – Это пояс, – пояснил Лелик, – к розовому вообще зачет. И талию подчеркнет. Последний писк моды, между прочим. Шик. Давай деньги.
Я отсчитала ему несколько сотен и, закрыв дверь, подошла к зеркалу. Да, определенно, с пояском лучше…
…Из дома я вывалилась в самом радостном настроении. Ничего, нам бы ночь продержаться, да день простоять. В конце концов, даже мамины суаре заканчиваются рано или поздно. Да и придраться к наряду ей будет затруднительно. С серебристым пояском я казалась себе элегантной и даже постройневшей. Правда, туфли на каблуке пришлось сменить на балетки, потому что в них я выглядела как мисс Клювдия из Утиных историй. Каблук упорно отъезжал назад, явно преклоняясь перед моим весом, и грозил вот-вот сломаться.
Глава 5
– Что это на тебе? – задохнулась мамуля, едва я сняла плащ. – Боже, Юленька, ты похожа на… – мама смешалась.
Такое с ней произошло впервые. Чтоб родительница – и слов не подобрала?..
– На батон сырой колбасы, – подсказала ее подружка тетя Ида, – ну такой, шпагатом перетянутой.
– Точно, докторская, – прохрипела мать и схватилась за стену, – ты специально, да? Рушишь на корню все мои старания?
– Мам, ты не понимаешь. Лелик сказал, что это последний писк моды. А он стилист, между прочим.
– Это последний вздох моды, – прохрипела мать. – Ида, умоляю, принеси мой жемчужный кардиган, попробуем спрятать красотищу, пока Захар не явился.
И даже тогда меня ничего не царапнуло. Подумаешь, Захар. Мало ли Захаров вокруг. Плюнь – попадешь. Ну и что, что мне до сих пор встретился всего один мужчина с таким именем.
– Ей твой кардиган на руку не налезет. Может, два? – пискнула Ида, но мать обожгла ее таким взглядом, что даже у привычной меня поджилки затряслись.
– Тащи палантин, тот – с индийским узором.
Я вздрогнула, вспомнив уродливую тряпку, презентованную маме поклонником, но спорить не стала. Себе дороже. Уж лучше быть похожей на узбекский шалаш, чем попасть ей под горячую руку.
Ида унеслась, быстрее молнии, а я щедро плеснула себе в фужер для вина пятнадцатилетнего коньяка из бутылки, стоявшей на фуршетном столе. В противном случае, боюсь, не выдержу надругательства над мозгом.
– Вы меня преследуете? – услышала я насмешливый голос.
Захар Завьялов собственной персоной. Я подавилась коньяком, который тут же красиво пошел носом, и забрызгала благородным напитком дорогой кашемировый свитер начальника.
– Простите, – сдавленно прохрипела. – Это вышло случайно. Трудно преследовать кого-то, находясь в доме собственной матери.
– Так это вас мне в невесты прочат? – захохотал Захар.
А я вспыхнула от злости. Вот же гад! Единственное, чего я не могу простить никому – это когда надо мной смеются.
– Вам что-то не нравится? Чем вызван издевательский смех? – спросила нахмурившись. – Вы так-то мне тоже не симпатичны, но я же держу себя в руках.
Он тут же перестал улыбаться.
– Как раз наоборот, – серьезно сказал Завьялов и протянул руку к чертову шнурку, который мне Лелик подогнал, – платье зачетное. Только вот поясок должен быть не под грудью, а на талии.
Блин, блин, блин! Опять съехал этот чертов шнурок! Он всегда уползает или под грудь, или под живот, никак не желая находиться на своем законном месте, хоть гвоздями прибивай!
– Так задумано, – плюнула я ядом. – И вообще, я не имею отношения к этому фарсу с невестами. Надеюсь, что это не повлияет на рабочие отношения?
– Конечно, нет, – от его кривой ухмылки мое сердце сделало кульбит и сплясало джигу. – Знаете, Юля, давайте сбежим? Пусть тетушки радуются, думают, что их коварный план выгорел, и я сразу упал к вашим ногам переспелой грушей.
– При условии, что отвезете меня домой. Еще одного променада под ливнем я не вынесу, а точнее – мои балетки.
Да, с балетками я погорячилась, надо было резиновые сапоги надевать. Пошевелив пальцами на ногах, я удивилась – странно, что туфлишки до сих пор не развалились, только противно хлюпали, вызывая во мне волну дрожи.
– Тогда и вы пообещайте, что не сдадите меня моей тетушке. Она так долго организовывала эту встречу, что имеет право на блаженное неведение, – подмигнул мне Завьялов, показывая взглядом на маму и ее подругу Изольду, не сводившую с нас радостных взглядов. – И улыбайтесь, черт вас возьми, пока они не раскрыли наш коварный план, – Захар схватил меня за руку, и я, почувствовав, как небольшие электрические разряды пронзают мою толстую кожу, растянула губы в улыбке. – Я просил улыбнуться, а не притворяться имбецилкой, – недовольно прошипел начальник, ослепив меня белизной зубов.
– Простите, у меня челюсть свело, – успела я вякнуть, прежде чем он дернул меня за пальцы. Легонько, но этого хватило, чтобы оказаться в его объятьях.
– Что вы себе позволяете? – задохнулась от злости. – Я вам не девочки ваши дешевые! Знаю я, как вы – олигархи – развлекаетесь! Даже не надейтесь…
– И тем не менее вы все еще стоите, прижавшись ко мне всем телом, – ухмыльнулся Захар, заставив меня зардеться.
– Все-таки вы непроходимый тупица и хам, – парировала я.
– И вы со странностями, но это даже придает вам определенный шарм, – весело сказал Завьялов. – Я, честно говоря, даже предположить не мог, что у Альбины Моон такая дочь.
– Да, и что вы думали? – спросила я с интересом. А он, пожалуй, не совсем придурок. И очень симпатичный. Эти его глаза, заглядывающие в душу, почти черные, с веселыми искринками и разбегающимися вокруг тонкими лучиками смешливые морщинки… – Что встретите тут мадемуазель модельной внешности с капризным выражением на лице? И, кстати, мамулю мою зовут Алевтина Мурыгина. Так что я продукт не Альбины Моон, а вполне себе приземленной тетки, которая, собственно, и записана в моем свидетельстве о рождении. Придется вам с этим смириться.
Черт, ну зачем я все порчу? Перевела бы все в шутку и была бы уже на полпути к дому. А он молчал. Смотрел, гад, своими глазюками, словно дыру прожечь во мне желал, и молчал. Значит, я все-таки права.
– Слушайте, Юля, пауза затянулась. Сейчас эти кумушки поймут, что мы их обманываем, и начнется адское представление. Я не очень знаком с вашей матушкой, но, поверьте, тетя Изольда способна извлечь душу и надругаться над ней с извращенным цинизмом, – поторопил меня этот хам.
Я лишь кивнула. Да его тетя Изольда – девочка неразумная в сравнении с мамулей! И да, нужно бежать, пока она не очнулась, потому что в противном случае даже цунами не сможет помешать ей в «делании» меня счастливой.
Мама и Изольда находились в состоянии эйфории, когда мы, взявшись за руки, пошли к выходу.
– Не забывай предохраняться, – шепнула родительница и что-то сунула в карман плаща как раз в тот момент, когда Завьялов пытался задрапировать им мои плечи.