Суды и судьи: независимость и управляемость

«Ко времени французской революции, – пишет А. Шайо, – судьи представляли собой ненавистную социальную группу. И хотя они становились все более независимыми от представителей других ветвей власти (по мнению многих слишком независимыми), это не пошло на пользу правосудию. Независимость судей использовали для повышения тарифов их продажности и тем самым еще более усиливали и без того большую неразбериху в праве.

Что же касается английской традиции, то здесь судьи играли иную роль. Судейские места нельзя было купить, судьями становились либо граждане, непосредственно пользовавшиеся общим уважением (мировые судьи, присяжные), либо бывшие адвокаты, завоевавшие признание коллег. Англосаксонская правовая концепция с полным основанием считала суд противовесом исполнительной власти»

.

В России до реформ 1864 г. независимость суда не провозглашалась даже на декларативном уровне. «Одни и те же органы государства выполняли одновременно административные и судебные функции. Смешение полицейской и судебной власти, элементы розыскного процесса (например, требования канцелярской тайны) были привнесены не только в уголовный, но и в гражданский процесс, придавая несвойственные ему черты»

. Существовала множественность судебных инстанций, носящих сословный характер, с неопределенной подсудностью, с различным порядком судопроизводства и т. п., что существенно сужало возможности судебной защиты.

Особенностью нашего исторического прошлого является и то обстоятельство, что провозглашение независимости судебной власти (как и презумпции невиновности, права обвиняемого на защиту и других принципов цивилизованного правосудия) произошло по инициативе правительства, а не в результате массовых социальных акций – буржуазных революций. Другими словами, признание независимости было даровано сверху, а не завоевано снизу.

Относительно короткий период действия судебных учреждений и процедур, введенных судебными уставами (1864–1917), был недостаточен для укоренения в массовом сознании представлений о независимости судебной власти как одной из важнейших социальных ценностей.

После 1917 г. на протяжении всех лет советской власти, помимо идеологического неприятия принципа разделения властей, эмпирическим отражением роли суда в государственном механизме являлось то второстепенное место, которое занимал судья в иерархии «носителей власти», далеко уступая партийным чиновникам органов безопасности и даже прокурору.

Столь неблагоприятное историческое наследство, разумеется, не является основанием для отказа от принципа независимости суда, но побуждает к более детальному анализу как самого этого принципа, так и путей претворения его в реальность.

Принцип независимости судебной власти имеет три аспекта:

1) самостоятельность судебных органов, которая реализуется в силе судебных решений (их не может отменить или игнорировать ни один орган, представляющий другие ветви власти), а также в их уникальном полномочии официально толковать закон;

2) независимость судьи как центральный элемент его правового статуса;

3) независимость суда как принцип процедуры судопроизводства.

Эти три аспекта существуют в тесной связи и взаимозависимости и могут быть разграничены преимущественно в аналитических целях. То или иное изменение, происходящее в одном из них, отражается и на всех остальных. Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) при рассмотрении вопроса о соблюдении принципа независимости суда останавливается на четырех проблемах:

– процедура назначения: «назначение (судей. – И. М.) исполнительной властью допустимо. Поставить под сомнение независимость судьи с точки зрения «процедуры назначения» можно в том случае, если практика назначений в целом является неудовлетворительной», или, «по крайней мере, на формирование состава суда, ведущего дело, оказали влияние недопустимые мотивы». Другими словами, «необходимо доказать, что имела место попытка повлиять на исход судебного процесса. Независимость судей может быть поставлена под сомнение в связи с методами отбора и замещения судей для данного процесса из судейского корпуса в целом»

.

– длительность их (судей. – И. М.) пребывания в своей должности; эта проблема обычно рассматривалась в отношении дисциплинарных судов, где общепринята практика назначения на короткий срок

. «Назначение судьи на фиксированный срок с целью предотвратить возможность его необоснованного увольнения является важным фактором»

. По мнению Гарлицкого, «существует возможность, что более высокие стандарты могут быть установлены ЕСПЧ и в отношении “обычных” судов»

;

– гарантии, исключающие оказание давления на работу суда извне; для этого в первую очередь требуется защитить судей от увольнения до истечения срока их полномочий, а также «чтобы состав суда не получал инструкций со стороны исполнительной власти. Прерогативы, предоставленные органам исполнительной власти, в том числе объявление амнистии и помилование, не должны использоваться в ущерб судебной системе»

;

– для того чтобы оценить независимость позиций, требуется учитывать, как воспринимается действие суда общественным мнением и представленными на суде сторонами.

Следует отметить, что Европейский суд по правам человека рассматривает вопросы, связанные с независимостью и беспристрастностью суда лишь применительно к конкретным случаям, в которых судебные решения оспаривались заявителями. Учитывая границы своей компетенции, ЕСПЧ не делает каких-либо выводов, касающихся общих принципов организации судебной власти в той или иной стране, в частности гарантий ее самостоятельности. Однако очевидно, что при отсутствии такого рода гарантий либо их явной недостаточности возникают неустранимые сомнения в независимости суда при вынесении решений по конкретным делам.

Вместе с тем самостоятельность судебной власти не влечет за собой автоматически независимость судьи при отправлении правосудия.

Более того, правовая регламентация каждого из аспектов независимости суда требует разрешения проблемных ситуаций, т. е. осуществления выбора между конфликтующими социальными ценностями. Это означает, что необходимо нахождение баланса между самостоятельностью судебной власти и целостностью государственного механизма

, между независимостью судей и их превращением в замкнутую корпорацию, между процедурными нормами, позволяющими суду принимать решения, основанные на фактах, которые имели место в реальности, и его статусом арбитра, равноудаленного от сторон спора. При этом речь идет лишь о нахождении той или иной формы нормативного разрешения указанных противоречий, а не об их полном воплощении в жизнь. Закон – лишь один из регуляторов социальной действительности, его возможности ограниченны. Если бы дело обстояло иначе, то достаточно было бы принять закон, запрещающий тот или иной вид поведения, и определенное социальное явление было бы ликвидировано (например, коррупция, преступность и т. п.). Экономическая ситуация, политический режим, характер и направленность интересов доминирующих социальных групп, состояние как массового, так и профессионального сознания – все это, в конечном счете, определяет функционирование государственных институтов, в том числе и суда.

Самостоятельность судебной власти не тождественна независимости судей, хотя и является ее необходимой предпосылкой. Дело в том, что самостоятельность системы предполагает существование внутри нее процессов управления, а следовательно, и возможности воздействия вышестоящих уровней на нижестоящие. Нельзя не отметить и то обстоятельство, что нередко вопрос о самостоятельности судебной власти сводится к порядку финансирования судебных органов. Между тем степень самостоятельности судебной власти не определяется только этим. Не меньшее значение имеют и ее полномочия по допуску к судейской должности и отрешению от нее, а также по принятию решений, определяющих профессиональную карьеру судьи.

Кроме того, вряд ли реалистичным является мнение, высказанное, в частности, В. Чернявским, согласно которому «надо лишить органы исполнительной власти, в том числе и Правительство РФ, права на определение и тем более ограничение (лимитирование) объемов бюджетных ассигнований на обеспечение деятельности судов»

.

По мнению В. Чернявского, «важнейшим условием реального разделения властей является такая организация, которая бы не ставила одну ветвь власти в зависимость от другой»

. Разумеется, определенная связь между порядком и объемом финансирования, с одной стороны, и самостоятельностью судебной власти с другой, существует. Однако при таком подходе остается неясным, каким образом и кем будут учитываться ограничения, вытекающие из общего объема бюджета. Кроме того, различные интересы субъектов распределения бюджетных средств «размывают», т. е. делают неопределенным, вопрос об ответственности за их рациональное расходование.

Но главная проблема, связанная с независимостью судей, на наш взгляд, заключается в объеме и характере полномочий, в частности, в степени дискреции, которыми располагают субъекты, осуществляющие управление внутри судебной системы.

В силу этого границы независимости судьи определяются не только степенью самостоятельности судебной власти, но и управленческими воздействиями, исходящими от самой судебной системы.

Защитой от легальных управленческих воздействий на отправление правосудия служит запрет вышестоящему суду обязывать нижестоящего принимать то или иное решение по существу дела. Законодательные нормы, как процессуальные, так и судоустройственные (организационные), имеющие своей целью построение независимого суда, являются лишь предпосылкой, необходимой, но не достаточной, для достижения этой цели. Как справедливо отмечает Т. Г. Морщакова, «суд может быть независимым защитником прав, только если это востребовано и стимулируется государством, обязанным выполнять соответствующий заказ общества»

. Однако необходимо иметь в виду, что в общественном сознании на первый план выступают такие качества правосудия, как справедливость, неподкупность, доступность. В силу этого ценность независимого суда не существует изолированно, а преломляется как в массовом, так и в профессиональном сознании сквозь призму других реально существующих проблем. Так, по мнению В. Пастухова, «основные проблемы российского правосудия не в его «коррумпированности» и «зависимости» от власти, а в развивающемся, как раковая опухоль, правовом нигилизме и резком снижении профессионального уровня подготовки судей»

.

Мировой опыт свидетельствует о том, что высокий престиж суда, уверенность общества в независимости принимаемых им решений могут существовать и тогда, когда имеются определенные отступления даже от такого фундаментального условия, как принцип разделения властей. Так, в Великобритании, где и в профессиональном, и в массовом сознании укоренены представления о независимости суда, не действует в классическом виде принцип разделения властей: лорд-канцлер является одновременно членом кабинета министров, спикером палаты лордов и председателем Апелляционного суда. В свою очередь палата лордов является не только второй палатой парламента, но и судом высшей апелляционной инстанции.

Очевидно, что не существует единого и раз навсегда установленного образца законодательного закрепления условий, которые обеспечили бы подлинную независимость суда.

Если самостоятельность судебной власти означает невмешательство в ее функционирование других ветвей власти, то независимость суда выражается в принятии судьей решения на основе собственного убеждения в его законности и обоснованности. Как подчеркивает В. А. Терехин, «определяющим и самым важным звеном в единой цепи процессуальной независимости правосудия, а также независимости судов и судебной власти при их процессуальном проявлении выступает фигура судьи. Независимость судей является основным условием функционирования самостоятельной и авторитетной судебной власти, способной обеспечить объективное и беспристрастное правосудие, эффективно защищать права и свободы человека»

.

Проблема, однако, заключается в том, что если законодательным и иным путем можно поставить судью в зависимость от кого-либо, то заставить его быть независимым и руководствоваться только законом мерами государственного воздействия невозможно. Независимость – это внутреннее, психологическое состояние, отражающее систему ценностей, разделяемых данным лицом, и находящееся вне сферы правового регулирования.

Социальная ценность правосудия как такового определяется тем, что только оно может служить противоядием против произвола и анархии, давать жизнь закону и тем самым обеспечивать предсказуемость последствий того или иного вида поведения.

Судебная система, если она основана на принципах гласности, состязательности, обеспечения обвиняемому права на защиту и других демократических началах, является наиболее цивилизованной площадкой для выяснения отношений государство – личность. Но если судья принимает решения, подчиняясь оказываемому на него давлению, то все достоинства процедуры превращаются в фикцию.

Становление независимого суда не менее, а может быть, и более сложный процесс создания (точнее, «выращивания») других демократических институтов, оно неразрывно связано с общей эволюцией социальной системы, изменением массового и профессионального правосознания, гражданской активностью населения.

«Правосудие, справедливость, – пишет С. Холмс, – не могут быть поднесены на блюдечке политически инертным гражданам даже самой профессиональной судебной властью»

.

§ 2. Соотношение категорий «независимость», «беспристрастность» и «справедливость» суда

Любое лицо (как физическое, так и юридическое), обращаясь в суд или будучи привлеченным в качестве обвиняемого либо ответчика, ожидает, как предполагается, беспристрастного и справедливого решения по делу.

Если это утверждение не оспаривается, то возникает необходимость рассмотреть следующие вопросы: 1) как соотносится независимость суда с беспристрастностью и справедливостью выносимых им решений; 2) существуют ли объективные критерии беспристрастности и справедливости судебных решений; 3) в какой степени возможно формализовать и закрепить в законе требования, соответствие которым будет свидетельствовать о беспристрастности и справедливости судебного решения.