Любимый совочек

Отпугнуть от еды, как и любого нормального вампира, меня мог только чеснок. Ну и молочный суп. Если в меню значилась эта молочная жижа с масляными пятнами на поверхности, мама предусмотрительно помалкивала и сразу переходила к главному: "На обед в садике твой любимый рассольник!"

По дороге в детский сад, держась за родную руку, я с удовольствием выслушивала сказку про прекрасную принцессу Ингу, которую мама выдумывала на ходу, и меню на день.

На завтрак меня устраивало все, – даже манная каша с комочками, – но не вот этот вот недосуп-недокаша, с которым непонятно, что делать: жевать или пить? Я человек конкретный, поэтому венгерский гуляш и молочный суп – еда, по-моему, неправильная!

Дороже бабушкиного борща только садиковский рассольник – красный, вопреки классическому рецепту.

Не знаю какие травки и зелья наша грудастая повариха добавляла, но вкушать можно было бесконечно – с добавкой и каждый день. Я бы с удовольствием променяла на него борщ, щи, суп из пшенки и особенно несъедобную брюссельскую капусту. Это полный трэш: зачем советским людям брюссельская капуста?

Судя по соседским тарелкам гречневую кашу и брюссельскую капусту мы игнорили хором.

Но также слаженно съедали пухлые румяные котлеты с пюрешкой и тягучим оранжевым подливом. Если бы знала его рецепт, запатентовала и стала самым богатым человеком в мире.

Но пока мы ничего не знали о деньгах и самым желанным было вылезать оранжевый подлив с тарелки.

– Я тарелку помыла, можно не мыть! – громко сообщала я, что берегу труд няни.

И компот! И чтобы абрикос в стакан попал. Настоящий, сморщенный, почти черный и очень сладкий. Не такой колированный с глянцевыми ярко оранжевыми боками, как сейчас, из которого и компот варить как-то неловко. Хочется обратиться на Вы, прежде, чем кинуть в кастрюлю.

Абрикосовую косточку следовало тщательно обсосать и положить в кармашек, чтобы дома с треском расколоть о дверной косяк.

Полдник – это репетиция перед ужином, до которого досиживали не все: некоторых счастливчиков родители забирали пораньше. Они не знали, что настоящим счастливчикам достанется их порция творожной запеканки в качестве добавки.

Ради этой запеканки я готова была убрать игрушки за всех счастливчиков вместе взятых, лишь бы они испарились сразу после сончаса. А лучше ДО. Так надежнее, когда в меню творожная запеканка.

А, если на полдник запеканка из мяса, – это такой вкусный-превкусный рулет из фарша с начинкой из вареных яиц, – то можно и полы помыть, и посуду вылизать.

Вот такое оно – сытное советское детство: первое, второе и компот! И никакого раздельного питания!

3. КАК ДОЛГО ТЯНЕТСЯ ВРЕМЯ!

– Пока то… Пока сё… Всё! День прошел – пора спать! Жизнь пролетает, – по-старчески брюзжит подруга.

С сорокалетием тебя, дорогая!

Это нам в душе восемнадцать и хоть сейчас на дискотеку! А в реальности: "То лапы ломит, то хвост отваливается".

Для наших детей мы глубокие старики.

Помню 40-летнюю маму с химией на голове и в "черепашьих" очках – точь-в-точь, как из мультика про Львенка. По ходу, это было модно. Но не придавало привлекательности (мне так кажется).

А как медленно в детстве тянулось время!

Мама обещает вернуться "через 5 мин" и закрывает кабинет с той стороны.

– А пять минут – это сколько? – предусмотрительно, зная мамину способность пропадать в Бермудском треугольнике, уточняю я.

– Это, когда длинная стрелка будет вот здесь, –  объяснила Ма, отсчитав ровно пять делений.

Пару слов про маму и Бермудский треугольник.

– Мам, посмотри какие я белочке ушки нарисовала!

– Уже бегу, – с готовностью отзывается мама и прибегает полюбоваться уже на готового грызуна.

Из кухни в спальню она всегда проваливалась в дыру, где успевала сварить борщ, раскидать вещи по шкафам и помыть полы.

Итак, я решила быть послушным ребенком и поспать: ведь во сне время идет быстрее. Легла на стулья, стоящие ровным рядом под портретом Ленина (я не знала – сколько это – 5 минут, но хорошо знала, про дедушку всех детей на планете).

Гвоздик, на котором висел Ильич никогда не пустовал. Позже там появилась керамическая тарелка, которая, после закрытия садика, перекочевала в нашу квартиру. До сих пор украшает коридор. Скоро переживет вождя пролетариата и отца народов вместе взятых.

Но в тот момент я лежала под Лениным.

Всё лежало по швам – очень смирно, кроме правого глаза. Он то и дело моргал, проверяя, ползет ли стрелка.

Круги секундной стрелки были бесконечными, как бег на длинные дистанции в эстафете. А минутная стрелка такой же медленной, как я. Моя команда всегда проигрывала.

Породнившись со стрелкой и сообразив, что маму вновь засосало в дыру, я почувствовала прилив сил. Спать не хочу!

Вяло посмотрела в окно на зеленую лужайку и песочницу, которые мне не светили. Ведь я, блин, заперта в кабинете!

Что же делаааать? Что же мне поделааать?

Пару раз спрыгнула со стульев, которые минуту назад служили ложем. Но вы же помните: спортивные нагрузки – это не мое.

То ли дело творчество!

Что там у мамы в выдвижных ящиках стола? Шариковые ручки. И все синие. Скууууушно!

Но пару граффити я все же нарисовала. Пришпилила шедевры на кнопки рядом с дедушкой Лениным.

Под стеклом на мамином рабочем столе исписанные непонятным почерком бумажки и пара фотографий. Мне знакомые, а потому не интересные.

Книги в шкафах сплошь недетские. Полное собрание сочинений Владимира Ильича в красивом французском переплете. Но это так – три секунды полюбоваться и снова скууууушно.

Но я не теряю надежды – подкрадываюсь к трюмо с огромным зеркалом. А там… Помады видимо невидимо. И даже тушь Ленинградская, требующая смачного плевка. А что? Я могу! За мной не заржавеет!

Накрасила правый глаз как могла. Левый – не смогла.

К такому красивому глазу губы нужны под стать! Выбираю тон! Помады много, но вся она конченная и в каждом цилиндре спичка для выковыривания былой роскоши.

Развлечение два в одном: и губы накрасил, и палочкой поковырял. Процесс напоминал поедание пломбира, когда его продавали в бумажных стаканчиках и в комплект выдавали деревянную палочку, которая сильно портила вкус продукта. Поэтому ее следовало не обсасывать, а аккуратно зубами снимать мороженое, не прикасаясь к дереву. Если мороженое было "дубовым", и палка не втыкалась, приходилось ждать оттаивания бесконечно долгие 5 минут. Когда детские нервы не выдерживали, язык без контроля мозга начинал облизывать макушку и примерзал.

Мамин кабинет был проходной. Нет – он, конечно, был кабинетом заведующей, но каждый приходящий не проходил мимо, считая своим долгом отметиться у заведующей. А дальше по женскому списку: методист забыла дома накрасить левый глаз, врачиха съела помаду по дороге вместе с пироженкой. Все эти забываки пользовались маминой косметикой. Ну и подухариться!

Мама момент с "подухариться" просекла сразу, поэтому духи хранила в тумбочке. Может кто и знал, но доступа не имел! А я имела…

Тумбочка хранила одеколон с пульверизатором, который маме из Свердловска переправила сестра (тогда Екатеринбург еще был городом Свердлова).