Калипсо

Андреас тихо присвистнул.

– Когда я попробовал перезвонить, меня сразу соединили с автоответчиком. Ошиблись номером? Да ни хрена подобного.

Фредрик отклонился назад. Он отошел на пару шагов от стола и, хромая, приблизился к жалюзи на окне. Пальцами потер пластиковый материал и посмотрел на белую от снега горку на улице.

– Этот голос, – сказал он. – Это голос женщины, отравившей меня.

Глава 30

Большие белые лампы тускло освещали фотостудию.

– Как ты думаешь, что здесь изображено? – спросила женщина в инвалидной коляске.

Лин неуверенно посмотрела на картину, прислоненную к каменной стене песочного цвета. Ширина шелкографического оттиска была больше ее роста, и он напомнил ей об апельсинах. Красных апельсинах, которые мама приносила с рынка. Цвета вечернего солнца над городком, где был ее дом. Но она не осмелилась сказать это.

Женщина взяла скальпель с лайтбокса. Ладони Лин вспотели, и украшение, которое ей подарил Каин, скользнуло между пальцев.

– Не знаю, – ответила она, запинаясь.

– Нет. Конечно же, не знаешь. Глупая маленькая девочка. Но как ты думаешь, на что это похоже?

– На… листья, может быть? Такими они становятся осенью, когда начинают желтеть, но еще до того, как покоричневеют.

Женщина в инвалидной коляске окинула Лин изучающим взглядом.

– Повесим ее в гостиной, – сказала она, положив скальпель на колени, и подкатилась к стене с зеркалами. Сняла полароид с крючка и повесила себе на шею. – Она ничего не изображает, – продолжала она, сплетя пальцы рук в замок. – Понимаешь?

И сжала пальцы так, что побелели костяшки.

– Картина не изображает ничего, кроме того, что ты хочешь на ней увидеть. Прямо как и ты. Ты будешь такой, какой я хочу, чтобы ты стала.

Будто сухие листья падают на заиндевевшие поля. Такой звук бывает, когда осень смеется. Лин вздрогнула и посмотрела на женщину перед собой. Та громко смеялась, откинувшись назад, и груди вздымались под белым халатом. Женщина указала на Лин скальпелем.

– Да посмотри же на себя, черт возьми.

Лин повернула голову к зеркалу на стене. Темные волосы распущены. На груди покачивалось украшение, его рубиново-красный цвет совпадал с цветом корсета, который эта женщина заставила ее надеть. Соски торчали из неаккуратно вырезанных дырок в лифчике, а кожаные ремни резинового пениса сильно врезались в ее пах и бедра.

Женщина положила скальпель и подняла камеру.

Улыбайся, подумала Лин. Скоро все кончится.

Камера щелкнула. Дважды. И зажужжала, выплевывая фотографии.

Улыбайся.

– Это подарок? От поклонника?

Женщина опустила камеру и указала на украшение.

– От Каина?

Ее голос как будто бы был теплым, но Лин все равно задрожала.

– Расслабься. Разве не видишь, что я богата?

Толстуха махнула рукой в сторону кожаного дивана в углу, на картины, висевшие над мебелью, на эстамп, изображавший, возможно, красные апельсины, и подкатилась вплотную к Лин. С тихим визгом, похожим на эхо от женского крика, резиновые колеса скользнули по блестящему полированному полу.

– Я не собираюсь его отбирать.

Ее голос посерьезнел. Она засунула одну из полароидных фотографий за кожаный ремешок в паху Лин.

– Это – для Каина, – пробормотала она. – Ты должна сыграть роль. Как будто ты мужчина. Ты же раньше наверняка видела много мужчин с твердыми членами. Вот и веди себя так, словно ты один из них.

И она отложила камеру в сторону. Снова взяла скальпель и улыбнулась.

– Можешь мне доверять. Я врач.

Глава 31

Дул пронизывающий ледяной ветер, когда Фредрик и Кафа вышли на улицу из квартиры Микаэля Морениуса. Вместо того, чтобы поднять воротник и прижать подбородок к груди, Фредрик поднял глаза наверх. Как и его мысли, облака хаотично плыли по небу. И он не мог ни на чем сконцентрировать внимание.

Их встретила Тересе Грефтинг, и, как судмедэксперт, подтвердила то, что Фредрик уже знал. Квартира Морениуса была вычищена. Пол, стены, даже унитаз и слив в душе, все было отдраено и отмыто. Фотографии, книги, постельное белье и одежда исчезли, а то немногое, что осталось, как, например, журнальный столик и комод, было вычищено до блеска с химикатами и обезжиривающими средствами. Квартиру вполне можно использовать в качестве операционной.

Единственный, чьи следы они нашли, был сам Фредрик. Его вырвало, он обмочился, обливался потом и харкал слизью, и мысль о том, что теперь об этом знает половина участка, не прибавляла ему радости.

Кафа говорила по телефону большую часть времени, пока они были в квартире. В каком-то смысле это даже разозлило Фредрика. Ведь здесь на него напали. Она могла хотя бы притвориться, что ей интересно.

Может быть, она заметила его недовольство.

– Мы еще раз обошли соседей на Бюгдей, – сказала она. – Если эту неопознанную женщину из могилы действительно держали в плену, должен же быть кто-то, кто что-нибудь видел.

По ее сжатым губам было понятно, что не объявилось ни одного свидетеля.

– Может быть, ее держали в плену в другом месте?

– Или это просто ложный след, – предположил Фредрик. – Мы не знаем, что ее держали в плену. Мы даже не знаем, та ли это девочка с фотографии. Это только предположение.

Кафа не ответила, а только передернулась от холода и пошла к машине. Он последовал за ней. На перекрестке с улицей Драмменсвейен Фредрик обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на дом, в котором жил Микаэль Морениус. И тут же почувствовал, как его обдало холодом. Фредрик застыл в оцепенении.

– Кафа… – тихо сказал он. Она не услышала, и он дотронулся до нее. – Кафа. Видишь тот грузовик напротив улицы, на которой находится дом?

– Вижу.

– Запиши номера, – велел он.

Черный фургон с грязными окнами.

– Эта машина стояла здесь в тот день, когда я приходил в квартиру Морениуса. Только тогда она была припаркована перед входом.