Альфред Нобель. Биография человека, который изменил мир

.

Иммануил Нобель никак не относился к тем жителям Петербурга, которые зимой «сбавляли обороты». В начале 1848 года постоянно растущий завод, принадлежавший ему и Огареву, уже работал на полную мощность – и в первую очередь благодаря усилиям самого Нобеля. Будучи адъютантом великого князя, Огарев частенько был занят другими делами. Компаньон Нобеля обычно сопровождал Михаила Павловича в его путешествиях, к тому же Николай I постоянно осыпал его почестями за прекрасно организованные благотворительные маскарады и прочие увеселения в летней резиденции царской семьи в Петергофе. Среди того, что сам Огарев считал второстепенным обстоятельством, возможно, стоит упомянуть, что его жена – бывшая придворная дама – родила ему одного за другим семерых детей, и всем еще не исполнилось десяти лет

.

Огарев владел уже несколькими участками на Большой Невке, которые можно было задействовать под расширяющееся производство Нобеля

. В своем письме шурину Людвигу Альселю Нобель писал в это время, что «работы» у него «по горло». Если Иммануил на что-то и жаловался, то лишь на трудности в поисках квалифицированной рабочей силы – людей, которые не просто хотели «получать как можно больше, делая как можно меньше». Теперь он обзавелся для своего завода прокатным станом и послал одного из своих людей в Швецию для найма тамошних рабочих. Он просил шурина помочь в подборе людей, обещая за это «бочонок черной икры, которая авось не испортится по дороге из-за плохой погоды».

В 1848 году Иммануил смог поделиться со шведскими родственниками потрясающей новостью:

«В следующем месяце к нам пожалует вся царская семья: Николай, Александр, Михаил и Максимилиан[13 - Максимилиан Иосиф Евгений Август Наполеон Богарне (1817–1952) – герцог Лейхтенбергский, российский князь, внук Жозефины Богарне, сын пасынка Наполеона Бонапарта Эжена Богарне, был женат на дочери Николая I Марии Николаевне. — Прим. ред.] сами напросились в гости, чтобы посмотреть завод. От этого визита мы ожидаем хороших последствий, но на сегодняшний день это нам дорого обходится»

.

Однако вскоре у Николая I появились заботы иного рода.

* * *

24 февраля 1848 года возмущенные демонстранты ворвались в Тюильри – дворец французского короля Луи-Филиппа I в Париже. Беспорядки там продолжались уже три дня, число жертв достигло 350. Поводом послужило то, что король запретил политический банкет, реальной причиной – недовольство народа, зревшее уже несколько месяцев.

Луи-Филипп осознал серьезность положения. Он отрекся от престола и бежал из страны в чужом наряде под вымышленным именем «мистер Смит». Королевская власть рухнула. Родилась вторая французская республика.

Когда до Николая I дошли вести из Парижа, он якобы ворвался в зал, где проходил придворный бал, и прокричал: «Господа, седлайте коней! Во Франции объявлена республика!» Все замерли, «словно громом пораженные», записал в своем дневнике сын царя. Так начался период, который потом назвали «семь темных лет»

.

Та февральская неделя многое перевернула в истории. Всего за несколько дней до парижского восстания Карл Маркс и Фридрих Энгельс опубликовали в Лондоне «Манифест Коммунистической партии». Маркс и Энгельс начинали свой манифест словами «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма» и заканчивали классическим призывом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Революционные настроения из Франции распространились по всей Европе. В марте венгры восстали против австрийского правления, в том же месяце волнения докатились и до Стокгольма. На шведском троне восседал новый регент Оскар I, сменивший Карла XIV Юхана, умершего четырьмя годами ранее. Первые одиннадцать лет жизни Оскар провел во Франции. Несомненно, он с большим вниманием следил за парижской драмой.

В Швеции оппозиция возлагала большие надежды на склонного к реформам Оскара I. Поначалу король держался хладнокровно. Вечером 18 марта 1848 года народные массы, состоявшие из рабочих (по большей части пьяных) и представителей либеральной буржуазии собрались перед королевским дворцом в Стокгольме. Их лозунги варьировались от требований «французской свободы», республики и «всеобщего избирательного права» до призыва «покончить с дворянством».

В тот субботний вечер король Оскар I находился в опере, где всеми обожаемая Йенни Линд выступала в «Вольном стрелке» Вебера. Когда новость о восстании достигла ушей короля, он покинул свою ложу и верхом поскакал ко дворцу. Возле кафедрального собора он встретился с мятежниками, проявив впечатляющее хладнокровие. Состоялся разговор. После этого король приказал отпустить демонстрантов, задержанных в течение дня. Порядок был восстановлен.

Однако на следующий день беспорядки возобновились. На этот раз Оскар I потерял терпение и дал приказ открыть огонь. Дивизион Второй гвардии встретил восставших ружейными залпами. В последовавшей затем суматохе погибли от 20 до 30 человек

.

В Санкт-Петербурге власти ответили еще более жестко. Николай I смертельно боялся в России повторения французских событий. После восстания в Париже Третье отделение заслало своих шпионов в наиболее оппозиционно настроенные группировки интеллигенции. Все выявленные критики царского режима подверглись репрессиям. В их числе был и писатель Федор Достоевский, который некоторое время регулярно посещал тайный кружок в доме публициста и социалиста Петрашевского.

В апреле 1849 года Николай I отдал приказ арестовать всех заговорщиков. Достоевский и его единомышленники восемь месяцев содержались в Петропавловской крепости и оттуда были отправлены к месту казни. Их уже привязали к столбам и надели на головы мешки, когда пришло известие о помиловании и замене казни ссылкой в Сибирь. В сибирской ссылке Федор Достоевский провел четыре года. К тому моменту он еще не начал писать свои знаменитые шедевры «Преступление и наказание», «Идиот» и «Братья Карамазовы»

.

* * *

Те, кто пользовался привилегией путешествовать добровольно, обычно предпочитали ездить в противоположном направлении. К таковым относился уважаемый профессор химии Николай Николаевич Зинин. В конце 1840-х он стал томиться суровым климатом Казани – города в Центральной России, где родился и вырос. Зинин написал министру образования Уварову письмо с просьбой перевести его в Санкт-Петербург. Уваров согласился, что имело решающие последствия для Альфреда Нобеля.

В декабре 1847 года 40-летний Николай Зинин прибыл в Петербург, чтобы возглавить химический институт при Медико-хирургической академии. В России Зинин уже был широко признанным ученым. Блестящий список международных заслуг сочетался у него со скромной манерой держаться, что было по тем временам весьма необычно для российской профессуры – как и привычка обращаться к ученикам на «ты». Говорили, что во время химических опытов Зинин весьма требователен – «бездельничать не удавалось никому», – однако под пышными моржовыми усами скрывались сердечность и чувство юмора.

Свою непринужденную манеру общения со студентами Зинин приобрел во время учебы за границей десятью годами ранее. Он, как и многие другие молодые химики, отправился в лабораторию к профессору Юстусу фон Либиху в немецком городе Гиссене, ставшем в те годы новой Меккой органической химии.

Все началось еще в 1828 году, когда немецкий химик Вёлер сумел синтезировать мочевину из неорганического вещества. Взорам исследователей открылась совершенно новая область – органическая химия, и эти идеи в первую очередь были подхвачены в Гиссене у профессора фон Либиха, где активно экспериментировали с различными химическими реакциями, пытаясь искусственным путем синтезировать другие органические вещества. На Николая Зинина сильное впечатление произвели как опыты по синтезированию, так и современная педагогика профессора фон Либиха. Либих принимал иностранных студентов в качестве практикантов, давая им возможность работать в лаборатории бок о бок с ним. По вечерам Либих приглашал студентов к себе домой и обсуждал с ними сложные аспекты работы.

Осенью 1839 года молодой Зинин перебрался из Гиссена в Париж к профессору химии Теофилю-Жюлю Пелузу, который сотрудничал с фон Либихом. Пелуз, преподававший в Политехнической школе, копировал стиль преподавания своего немецкого коллеги. У Пелуза была частная химическая лаборатория. Там он принимал практикантов из других стран и проводил занятия по органической химии, плавно перетекавшие в вечерние посиделки в столь же свободной манере, что и у Либиха.

Важную роль в этой истории сыграло то, что Зинин прибыл в Париж как раз в тот момент, когда Пелуз проводил свои опыты с различными взрывчатыми веществами в поисках замены пороху. Впрочем, среди европейских химиков того времени не он один проявлял живой интерес к этой проблеме. Пелуз придумал обрабатывать целлюлозу азотной кислотой, и ему удалось получить взрывчатый материал, которому он дал название «пироксилин» (позднее – «ружейный хлопок»).

Николай Зинин пробыл у Пелуза до лета 1840 года. В тот год в творческой лаборатории французского профессора появился и молодой итальянский химик Асканио Собреро. Ему, так же как и Зимину, было 28 лет. Возможно, именно тогда завязался первый важный контакт в цепи событий, кульминацией которых тридцать лет спустя стало изобретение Альфредом Нобелем динамита?

Решающие ходы в этой игре разыгрались около 1847–1848 годов. То есть как раз тогда, когда Николай Зинин перебрался в Санкт-Петербург.

* * *

На рубеже 1847–1848 годов Асканио Собреро вернулся из Парижа в Италию. В своей лаборатории в Турине он продолжал эксперименты, изучая, как различные органические вещества взаимодействуют с азотной кислотой. И тут ему удалось совершить настоящий прорыв.

Собреро исследовал, что произойдет, если заменить целлюлозу в опытах Пелуза на густой глицерин. Кроме того, он попробовал смешать азотную кислоту с серной – таким образом ему удалось получить новое маслянистое взрывчатое вещество, которое он по примеру Пелуза назвал «пироглицерин». Со временем это название превратится в «нитроглицерин».

Сам Собреро относился к своему творению со смешанными чувствами. Итальянец подчеркивал, что желтая маслянистая жидкость требует особой осторожности в обращении: «Капля, заключенная в пробирку, при нагревании детонировала с огромной силой, осколки стекла изранили мне лицо и руки, задев также тех, кто находился в помещении на большем расстоянии».

Он отмечал, что у маслянистой жидкости острый сладкий вкус, однако решительно не советовал другим пробовать ее на вкус.

«Малое количество нитроглицерина, положенное на язык, но не проглоченное, вызывает сильную головную боль, а затем слабость во всех членах. Собаке дали пару граммов нитроглицерина. Изо рта у нее тут же пошла пена, а затем ее вытошнило».

Через несколько часов подопытное животное скончалось. Из соображений безопасности Собреро не стал обследовать тело. К тому же он отказался от использования своего изобретения и долгое время даже не получал на него патент. Нитроглицерин был интересным химическим веществом, считал Собреро, но слишком опасным для дальнейшей работы. Много лет спустя, когда ему пришлось бороться за признание своего новаторского научного открытия, он закончил свое выступление словами: «Когда я думаю о тех жертвах, к которым привел нитроглицерин своими взрывами, и ужасных разрушениях, которые он вызвал и еще вызовет в будущем, то испытываю почти стыд за то, что написал эти слова по поводу его открытия»

.

Вскоре нитроглицерином Собреро заинтересовался русский профессор химии Николай Зинин. Но перед новым, 1848 годом он на время отложил свои исследования. Зинину предстояло создать в Санкт-Петербурге современную систему обучения химии, которую он видел питомником молодых ученых в духе Либиха и Пелуза. Эта работа отнимала огромное количество времени, поскольку оборудование в Медико-хирургической академии оказалось устаревшим, а бюджетных денег выделили ничтожно мало. И Зинин нашел выход: дополнить обучение за счет частной лаборатории у себя на квартире.

Среди этого «организованного хаоса» он часто проводил занятия для избранных студентов. Иногда ученикам позволялось остаться на ужин. Постепенно вокруг Зинина образовался «маленький химический клуб, в котором цвела молодая русская химия, где велись жаркие дискуссии и где сам хозяин, вдохновленный и вдохновляющий, громким тенором развивал новые идеи, по причине отсутствия мела и доски записывая на крышке пыльного стола химические формулы тех реакций, которые со временем займут почетное место в научной литературе»

.

Вскоре юный и любознательный Альфред Нобель станет учеником Николая Зинина, которого еще называли «ходячей энциклопедией». Похоже, и братья Альфреда тоже учились у Зинина. Трудно установить, происходило ли это в рамках «химического клуба» или же входило в частное обучение братьев Нобель, но, как бы то ни было, знакомство с Зининым произошло не ранее 1849 года. К этому моменту Альфреду исполнилось 15. Осенью 1848 года ему и старшему брату Роберту пришлось сделать перерыв в учебе, пока средний, Людвиг, гостил у кузенов в Швеции. В письме Иммануила шурину в Швецию ясно ощущается их горячее желание, или по крайней мере желание самого Иммануила, как можно скорее вернуться к занятиям. Людвиг не получил разрешения остаться подольше, как он того хотел

.

В письме к шурину Иммануил восторженно отзывается о своих сыновьях. Он пишет, что Людвиг превосходит двух других по части разума и вкуса, однако ни на одного из них жаловаться не приходится. «Из того, что я до сего дня видел, не думаю, что мне придется за них краснеть, – продолжает Иммануил. – Того, чем провидение обделило одного, оно вдвойне щедро снабдило другого. По моим понятиям, Людвиг наделен самым большим умом, Альфред – трудолюбием, а Роберт – способностью к рассуждению и таким упорством, которое в прошедшую зиму не раз изумляло меня»

.

Людвиг неохотно покинул Стокгольм, сев на один из последних в ту осень пароходов до Або. Лишь накануне сочельника 1848 года он вернулся в Санкт-Петербург. В его отсутствие Иммануил и Андриетта сделали ремонт в доме. Людвиг радовался оклеенной новыми обоями комнате «с прекрасной новой мебелью и красивыми занавесками».

Братья очень скучали друг без друга. «Альфред так вырос, что я едва узнал его; он почти догнал меня в росте, а голос стал таким низким и мощным, что по нему я бы его точно не узнал»

.