Бородавки святого Джона

Пришла она в себя только вчера, увидел я ее сегодня утром. Ни документов, ни одежды, только легкое платье, испачканное и рваное, вид тот еще… Лариса постригла девицу, как смогла, чтобы обработать раны на голове, неглубокие, к счастью.

– Нужен спонсор? – догадался Андрей.

– Деньги не помешали бы… Хочешь взглянуть?

– Взглянуть? Я тебе верю. Деньги подкину. И всего-то?

– Я думаю, тебе стоит взглянуть на нее, Андрюша. Пошли.

И они отправились в больницу. Глеб решительно шагал впереди, недоумевающий Андрей, слегка отстав, сзади, собаки – то впереди, то сзади, то с боков. Они обнюхивали каждый куст и столб, гонялись за курами, останавливались перекинуться брехом со знакомыми деревенскими собаками. До больницы было с километр примерно, напрямик, через луг, и, когда они вошли в пахнущий карболкой мрачноватый коридор, начинало уже темнеть. Собаки остались на крыльце.

Глеб открыл дверь в маленькую обшарпанную палату, вошел. Андрей за ним. На кровати сидела женщина. Она повернулась к ним. В жалком больничном халате, на торчащих, неровно обрезанных волосах – косынка. Тревожные темно-ореховые глаза, уставились на них. Сжался рот, побледнело от страха лицо, и, казалось, глубже проступили царапины на нем. Руки вцепились в подол халата.

– Ну, как мы себя чувствуем? – негромко произнес Глеб, подходя к женщине и кладя руку ей на плечо. Она, вскрикнув, шарахнулась от него в сторону. – Ну-ну, не бойтесь, – сказал Глеб, успокаивая ее интонацией, как успокаивают испуганное животное. – Все в порядке, все будет хорошо… просто чудесно…

Он, удерживая ее за подбородок, рассматривал царапины на лице, бормотал свои словечки и, казалось, совсем забыл об Андрее. Тот стоял, прислонившись к дверному проему, в странном состоянии невесомости и оцепенения. Его даже стало подташнивать. Женщина оказалась поразительно похожа на Лерку. Глаза, со страхом смотревшие на Глеба, были ее глазами. Тот, видимо, принял ее за Лерку. Иначе не позвал бы его сюда. Осторожный вопрос Глеба о том, где сейчас жена, его серьезность…

– Вам больно? – спрашивал Кучинский. – Где больно?

Женщина мотнула головой – нет, не больно. Она перевела взгляд на стоявшего у двери Андрея. Несколько секунд рассматривала его. Потом опустила глаза.

– Как вас зовут? – спрашивал Глеб. Она не отвечала. – Вы что-нибудь помните?

Она молча покачала головой.

– Совсем ничего? Вы ехали в поезде… куда? Вы были одна или… с кем-то? Постарайтесь вспомнить. Вы не знаете этого человека? – Он указал рукой на Андрея.

Она снова взглянула на него. В ее глазах была тревожная пустота.

Андрей стоял, чувствуя, что должен как-то прореагировать на происходящее, что-то сказать или сделать. Не полностью отдавая себе отчет в том, что собирается предпринять, чувствуя себя игроком, идущим ва-банк, он, оторвавшись, наконец, от двери, шагнул вперед. Подошел ближе, заставил себя положить руку на плечо женщины, заглянул ей в лицо и позвал полувопросительно: «Лера?» В ее взгляде промелькнуло удивление. Она внимательно смотрела на него, словно ожидая чего-то. Знака.

– Лерочка, – повторил он, – как же ты так, девочка? Не пугай меня, скажи что-нибудь.

Он сжал ее плечо. Она вскрикнула от боли, и он, испугавшись, разжал пальцы.

– Ты поосторожнее, старик, – сказал Глеб, – на ней живого места нет. Но отделалась легко, должен заметить. Кости целы. Сотрясение мозга, ушибы, порезы – ерунда. До свадьбы заживет. Идем, поговорим, – он положил руку на плечо Андрея.

У порога Андрей оглянулся. Женщина смотрела ему вслед круглыми светло-карими глазами. Бледная, испуганная, в линялом больничном халате, с косынкой, больше похожей на тряпку, на изуродованной голове, она казалась такой жалкой, что у Андрея защемило в груди. Он вспомнил Лерку, давнишнюю, какой она была на заре их отношений, похожую на неразумного ребенка, нахального и трогательного одновременно…

– Такие дела, брат, – Глеб, нахмурившись, смотрел на Андрея. – Я был не уверен. Ты свою жену знаешь лучше… Я помню ее другой.

Андрей с усилием кивнул.

– Типичный случай амнезии, – продолжал Глеб. – Я не специалист, конечно. Диссоциативная амнезия – коварная штука. Твоя жена ничего не помнит. Все понимает, обескуражена, стесняется своего состояния. Собственно, интеллектуальные функции сохранены. Но она не помнит, кто она, где и с кем живет, что с ней случилось. Я надеялся, что, увидев тебя, она вспомнит. Так бывает. Но не получилось. Сочувствую, Андрюха, но еще не вечер. Слава богу, осталась жива. Покажешь ее психиатрам… Люди, страдающие амнезией, обычно не доставляют хлопот, их не нужно запирать. Они верят в то, что им говорят. Постепенно «обрастают» новыми ассоциациями… Она сейчас новый человек, Андрюха. Она не помнит тебя, а раз так, то тебе предоставляется уникальная возможность завоевать ее еще раз.

Шутка получилась не очень веселой. Андрей понимал, что Глеб пытается ободрить его. Мозг лихорадочно работал. Еще не поздно отказаться от этой женщины. Глеб сейчас решает за него. Он, Андрей, может сказать свое слово. Может промолчать. У него нет времени взвесить все «за» и «против». Случай предлагает ему выход. Выход? Или еще больше запутывает все… Случай взял, пришло ему в голову, и случай дал…

Они стояли у окна в коридоре. Глеб говорил, утешая Андрея. Тот напряженно думал, глядя в пол.

– Я могу ее забрать? – спросил он, наконец приняв решение.

– Куда ж вы на ночь? Оставайтесь ночевать, а завтра…

– У меня завтра утром совещание, – ответил Андрей. – Придется ехать. До десяти доберемся. Дома ей будет лучше.

– Да уж… – усмехнулся Глеб. – Дома и стены помогают.

Они обнялись на прощание. Женщина безропотно села в машину Андрея. На ней была старая куртка Глеба поверх халата и клетчатый крестьянский платок, одолженный фельдшерицей Ларисой.

– Жди меня в гости, – говорил Глеб. – Заеду проведать крестницу. До свидания, Лерочка, – он наклонился, заглядывая в машину. Протянул руку. Женщина, поколебавшись, протянула в ответ свою. – Выздоравливай!

И они уехали.

Почти стемнело. Вспыхивали фары нечастых встречных машин, и Андрей украдкой взглядывал на спутницу. Она сидела очень прямо, сложив руки на коленях. Платок сняла. Неровно остриженные волосы торчали в разные стороны. Он почувствовал раздражение против фельдшерицы Ларисы, скорой на суд, представил себе, как она кромсает волосы женщины тупыми ножницами. Приняла ее за ночную бабочку, вынесла приговор, не подлежащий обжалованию, и изуродовала недрогнувшей рукой.

Отрывая на доли секунды глаза от дороги, он бросал быстрые взгляды на лицо спутницы, отмечая ее тонкий ровный нос, крепко сомкнутые губы, впалую щеку. Она, чувствуя его взгляд, непроизвольно выпрямлялась. Андрей подумал, что взял на себя непосильную ношу – он не сможет играть роль любящего мужа. Хорошо, что Глеб не заметил его отстраненности. Если бы это была настоящая Лера, он, Андрей, бросился бы к ней, схватил, обнял, прижал бы к себе. Он громко возмущался бы, жалел ее, спрашивал Глеба, что нужно делать, вместо того, чтобы стоять бесчувственным чурбаном у двери. А может, Глеб заметил, подумал он. Если и заметил, решил он через минуту, то отнес это за счет шока. «А что испытывает эта женщина?» – вдруг пришло ему в голову. Она ничего о себе не помнит. Ее увез из больницы человек, назвавшийся мужем. Он молчит, не обнаруживая ни малейшего намека на близость. Чужой человек, безразличный и холодный…

Андрей протянул руку, нащупал ее ладонь, преодолевая смущение. Ему нужно вести себя, как с женой, с чужой женщиной. Ему показалось, что она ответила едва заметным пожатием, но головы не повернула…

С чувством облегчения он привел ее домой. Там всегда найдется о чем говорить и чем заняться. Она застыла в прихожей, озираясь. На лице – жалкое неуверенное выражение, руки вцепились в ворот куртки.

– Давай, – он подтолкнул ее. – Сначала в душ, а потом ужинать. Полотенца в ванной, в шкафчике. – Он не мог заставить себя назвать ее по имени.

Она сделала неуверенный шаг и остановилась.

– Не помнишь? – спросил он, стараясь, чтобы голос не звучал фальшиво. – Сейчас определимся. – Он взял ее за руку, повел за собой. – Здесь – кухня, утром разберешься. Элеоноры пока нет, придется управляться тебе самой. Элеонора – наша домработница, настоящий крокодил. Вы с ней дружите. Она тебя очень любит. Меня не очень. – Он отметил свой шутливый тон, который звучал почти естественно. – Здесь – гостиная, – продолжал он. – Это мой кабинет. Здесь – спальня. Это комната Элеоноры, и еще одна спальня, на всякий случай, для подгулявших гостей.

Женщина заходила в комнаты, коротко взглядывала вокруг и переводила глаза на Андрея, словно боялась пропустить какие-то важные слова. Когда он сказал про подгулявших гостей, ему показалось, что она улыбнулась. Андрей почувствовал, как стала отпускать внутри крепко сжатая пружина. Он устал бояться, устал следить за каждым своим словом и жестом. Он устал физически после четырехчасовой дороги, был голоден, хотел спать. И впервые мелькнула бесшабашная мысль – к черту! Я тебя, урод, достану! Ты ведешь свою игру, как кукловод, дергая за нитки, на которых висят куклы: он, Андрей, Лерка, эта женщина, Глеб. Даже фельдшерица Лариса пляшет под твою дудку. И другие люди, возможно. Ты подсунул мне эту женщину… но посмотрим!

Последнее утверждение не лезло ни в какие ворота, и его не стоило понимать буквально. «Посмотрим!» – сказал он себе.

– Ванная! – объявил Андрей, распахивая дверь ванной комнаты. – Полотенца, шампуни, мыло. Халат!

Он снял с крючка на двери Леркин халат, протянул незнакомке. Она, поколебавшись, взяла. Ему на миг стало страшно – сейчас она наденет халат Лерки и станет изображать его жену. Верит ли она ему, снова подумал он. Или не верит? Хоть что-то она помнит? Вещи, одежда, кухня, посуда, запахи жилья – неужели ничего? Подсознательно она должна понимать, что здесь все чужое…

Он испытующе взглянул на незнакомку. Она, раскрыв рот, рассматривала батарею баночек и флаконов. Их взгляды скрестились в зеркале и метнулись прочь друг от друга. Андрей испугался, что выражение лица может выдать его. Так не смотрят на вновь обретенную любимую жену. Он пляшет, повинуясь руке неизвестного кукловода, а эта несчастная, потерявшая память, пляшет, повинуясь его, Андрея, руке, дергающей за нитку.

– Что приготовить на ужин? – бодро спросил он. – Разносолов не обещаю, живу скромно, по-холостяцки, – он запнулся, поймав ее взгляд. – Валерия… – произнес он, впервые назвав ее по имени, не посмев сказать «Лерка». – Валерия, мы обо все поговорим завтра, хорошо? – Она кивнула. – Могу соорудить яичницу с колбасой. Будешь?