Оценить:
 Рейтинг: 4.6

Два путника в ночи

Год написания книги
2014
Теги
<< 1 ... 7 8 9 10 11 12 13 >>
На страницу:
11 из 13
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Турист Шанин, с утра принявший на грудь, тяжело ступил с деревянного причала на палубу и проломил старые доски. Тут же, словно его дернули снизу, нырнул ногой в подпалубное пространство и плюхнулся задом на палубу. Всполошившаяся команда сгрудилась вокруг толстяка, помогая ему подняться и вытащить ногу из пролома. Капитан с расстроенным лицом стоял рядом, рассматривая повреждение.

– Ну, Шанин, если б задница не застряла, ты б и дно проломил! – сказал Зоня, стоя рядом, руки в карманы брюк, наблюдая спасательные работы. – А тут же крокодилов до хрена! И акулы!

Несчастный Шанин, красный и смущенный, тащил ногу из дыры. Его жена стояла рядом, злая, тяжело дыша, и шипела:

– Куда ж ты прыгаешь, придурок! Будку наел, посмотри на себя! Перед людьми стыдно! Ни в одну дверь не влазишь!

С хохотом погрузились на «кораб» и, не торопясь, пыхтя черным вонючим дымом, поплыли на остров Элефанта, горой вздымающийся на горизонте.

В море было приятно – дул легкий бриз, светило солнце, лилась музыка «Любэ» из кассетника Интеллигента, поставленного на скамью. Вокруг суденышка резвились дельфины.

– Если, товарищи, пойдем ко дну, – трепался дурашливый Зоня, – кто спасется, спросит с Шанина. Нехай платит нашим детям!

– А ежели он сам потонет? – спрашивал кто-то.

– Кто, Шанин? – Зоня делал изумленное лицо. – Да у него ж положительная плавучесть. Мы его заместо спасательного круга! Разве что акула сожрет. Слышь, Шанин, а в тебе сколько живого веса?

Жена Шанина с ненавистью смотрела на Зоню.

На острове группа, тяжело дыша, долго поднималась по выбитым в скале древним ступенькам. Было жарко и сыро, как в сауне, одуряюще благоухали растения, усыпанные большими белыми и желтыми цветами. Верещали птицы и прыгали священные животные – обезьяны. Маленькие, размером с кошку, проворные и нахальные, они корчили путешественникам рожи, швырялись веточками и едва не садились им на голову.

– Не кормить! – приказал Игорек. – Увидят еду – сожрут всю группу. Идем не торопясь, спокойно, – говорил он, видя, как трудно подниматься толстому хромающему Шанину. – Кто устал, встаньте в сторонку, пропустите остальных вперед. В джунгли не заходить, там змеи.

Услышав о змеях, туристы, идущие гуськом по узким каменным ступенькам, ускорили шаг.

– Привезли, как на погибель, – шипела жена Шанина. – И змей полно!

Минут через двадцать схватилась за сердце Светка:

– Хана! Хорош! Помираю!

– Отдых! – объявил Игорек. – Вон площадка, давайте посторонимся, пропустим Америку!

Американцы, бодрые старички и старушки в панамах и шортах, прошагали мимо, одарив замученных туристов ослепительными улыбками и дружеским «хай!». Группа некоторое время смотрела им вслед.

– Это из-за витаминов, – сказал завистливо Зоня. – Они ж витамины жрут, как мы хлеб.

– Или водяру! – прибавил Зонин сосед по комнате, Вовчик – «мой сожитель», как называл его Зоня.

– Лучше б я в гостинице остался, идиот! – нудил Зоня. – В теньке, у бассейна, с холодным пивком!

– Так, все, отдохнули! – объявил Игорек. – Продолжаем подъем!

И пошли они дальше, задыхаясь и хватаясь за сердца, на самый верх острова Элефанта, к древнему храму, неизвестно кем и когда вырубленному в скале…

На позеленевших скользких скалах по обеим сторонам от ступенек извивались тоненькие плоские ручейки воды. Римма подставила руку – вода, текущая из сердца камня, была холодна, как лед. Увидев желтый цветок, она сорвала его и воткнула в волосы. Полная Людмила легко шла рядом с ней. Антон по-пионерски унеслась вперед, демонстрируя крепость тела и бодрость духа. Римма прикидывала: что, если купить десять шалей для «Вернисажа»… их можно распихать Людмиле и Антону… Нет, Антон может отказаться по принципиальным соображениям. Ну и фиг с ней! Кому еще? Кто не откажется? Керубино? Точно! Он вообще ничего не покупает. «Крыша поехала!» – сказал про него Зоня.

Керубино – похожий на глуповатого ангела, за что и получил свою кличку, влюбился в Индию с первого взгляда, с того самого момента, как встречающие с радостными улыбками надели им на шеи гирлянды пряных красно-желтых цветов-бархатцев. И, видимо, на всю оставшуюся жизнь. Зоня тут же сказал, что чувствует себя полным идиотом и покойником в этом венке, и содрал с себя гирлянду прямо в автобусе по дороге в гостиницу.

А Керубино проходил в гирлянде весь день и с сожалением расстался с ней перед сном. Ему нравилось здесь все: уличные фокусники-йоги, сидевшие, закатив глаза, в позе лотоса, прямо под ногами у прохожих; кобры с раздутыми капюшонами, раскачивающиеся под заунывную мелодию дудочки; острая еда, от которой у половины группы случилось несварение желудка; палочки благовоний, торчащие повсюду, – от них вся группа дружно чихала и хлюпала носами; позолоченные рога коров и, главное, женщины – смуглые красавицы с прямыми спинами, сверкающими глазами и обилием звенящих украшений.

Раскрыв рот, Керубино впитывал пестрый индийский мир, незнакомые ароматы и звуки. Он подходил к людям на улице и заговаривал с ними на ломаном английском. На его улыбку с готовностью отвечали, иногда гладили по рукам и лицу, восхищаясь гладкостью и белизной кожи. Был Керубино некрупным юношей, с круглыми голубыми глазами и вьющимися, почти белыми, волосами. Учился он в политехническом университете, и присутствовала в его характере некая мягкая юношеская восторженность, удивительная по нынешним временам. Стоило послушать, как Керубино рассуждал о любви, – обхохочешься! «И где только таких делают?» – Зоня крутил пальцем у виска.

Каждый вечер группа собиралась у кого-нибудь в номере, доставалась «обменная» водка, и начиналась «роскошь общения». Маленькие зеленые ящерицы бегали по стенам, а иногда выползали из щелей большие черные жуки. Женщины визжали. Мужчины бесстрашно бросались на жуков с полиэтиленовыми мешками.

Обедали они в маленьком полутемном ресторанчике, где пахло сандалом и карри, курились палочки благовоний, тренькала «живая музыка» – несколько музыкантов в белых одеждах, сидящих, подогнув ноги, на невысоком подиуме.

– От такой музыки чувствуешь себя коброй, – сказала Римма, – так и тянет поизвиваться.

Бесшумно скользили улыбчивые официанты, наклоняясь к ним и повторяя: «Джус? Коффи? Ти?»[7 - Juice? Coffee? Tea? (англ.) – Сок? Кофе? Чай?] Спиртного не было и в помине – религия не позволяет. Хотя на базаре местные жители хватали туристов за руки, азартно кричали «чейнч»[8 - Change (англ.) – меняться, обмен.] и отдавали за водку фигурки своих богов – танцующего Шиву или Ганешу с головой слона, разноцветные каменные бусы, марлевку.

– Чейнч! – радовались туристы, доставая из сумок мыло, флакончики духов и бутылки водки.

По улицам бродили священные коровы в цветочных гирляндах и бубенчиках, с медными браслетами на ногах; широко несла свои воды священная река Ганг, а вместе с водой – трупы людей и животных, ибо далеко не всех сжигают на погребальных кострах на ее берегу – трупы преступников, младенцев и детей до пяти лет сбрасывают в реку просто так. Мать-Индия, несметно богатая и нищая, с постоянными неурожаями, голодом и эпидемиями, неукоснительно соблюдала ритуалы и традиции старинных племен, построивших скальные храмы в честь полузабытых богов. Тех самых, что изображены в любовных позах…

– Зачем? – трагическим шепотом вопрошала Антон. – Не понимаю! Это же так интимно! Зачем это нужно?

– Не переживай ты так, – успокаивала ее Римма, – это давно уже не интим. Это даже твои первоклашки знают.

– Но есть же предел! – кипела Антон.

– А мне нравится! – дразнила ее Римма. – Это же искусство, а у тебя одно на уме – интим!

– Никогда! – обижалась Антон.

«Ну и дура!» – хотела было сказать Римма, но, поймав предостерегающий взгляд Людмилы, прикусила язык.

Римма стояла перед гигантским каменным лингамом[9 - Лингам (санскр.) – основной образ Шивы; в большинстве случаев представляет собою вертикально поставленный цилиндр с закругленной или полусферической вершиной. В настоящий момент большинство ученых сходятся во мнении, что Лингам представляет собой эрегированный пенис или фаллос.] в центре скального храма и внимательно его рассматривала. Постамент, на котором помещался двухметровый животворящий столб, был усыпан цветами, разноцветными шерстяными ниточками и горками риса – просьбами к богам о потомстве. Группа живо обменивалась впечатлениями. Мужчины стояли отдельно от женщин.

– Просто парадокс! – Антон возмущенно размахивала руками. – Ну, построили себе, ладно! Туристов зачем водить, не понимаю!

– Елена Петровна Блаватская пишет об этом храме в одной из своих книг, – торжественно объясняла Прекрасная Изольда. – «Это работа циклопов, требующая столетий, а не лет». Сюда приходили люди, желающие искупить грехи, приносили резец и работали. Даже члены царской семьи. Но постепенно храм был заброшен, потому что люди последующих поколений погрязли в грехе и были недостойны посещать святилище.

– А сколько ж его строили? – спросила любопытная Светка.

– Триста или четыреста лет, – отвечала Изольда. – И вообще нам никогда не узнать подлинной Индии. Индия беллати – то есть Индия белого человека, перед нами, а гупта Индия, то есть тайная, прячется за семью печатями. – В голосе Изольды слышались меланхолические сказительные нотки.

Римма стояла задумчивая, с желтым цветком в волосах. Игорь, пересчитывая туристов, как цыплят, обходил обелиск и, увидев Римму, нерешительно остановился. Он давно хотел заговорить с ней, но все не выпадало случая. Он заметил ее еще дома, когда группа шумно усаживалась в автобус. Все были на месте, а трое опаздывали. Игорь не особенно волновался, зная по опыту, что редкая поездка обходится без опоздавших, отставших или потерявшихся. Одну из троих он помнил – здоровая тетка с недовольным лицом, занудно выяснявшая, что нужно брать с собой из одежды и обуви, от москитов и змей и какие медикаменты входят в необходимый набор «индийского» туриста. Двух других женщин на инструктаже не было.

Троица прибыла перед самым отходом, вытащила чемоданы из такси, и он попросил мужчин, уже рассевшихся в автобусе, помочь. Был конец ноября, и холод стоял уже зимний. Римма была в зеленой куртке с рыжим мехом на капюшоне, и что-то словно толкнуло его, когда он увидел ее тонкую руку, поправляющую волосы… Антонина – та, что занудно выясняла, – нарядилась в бордовую куртку со светлой вельветовой отделкой, вставленной по шву на плече, отчего казалось, что на ней надет рюкзак.

– Антонина с рюкзаком – немедленно окрестил ее ядовитый Зоня. Потом она превратилась в Антона с рюкзаком, потом просто в Антона, как всегда и везде.

…Он подошел к Римме и сказал:

– Вы не устали?

Она оторвала взгляд от изваяния, посмотрела на Игоря и спросила:

<< 1 ... 7 8 9 10 11 12 13 >>
На страницу:
11 из 13