Дом с химерами

– А! Ну да. Нет, не поэтому. Да мы и не разведены.

– Но вы же сказали!

– Я сказал, что мы не живем вместе.

– Но если вы не живете вместе, то почему не разводитесь?

Художник пожал плечами. Разлил вино по стаканам. Потер руки, крякнул.

– Эх, хорошо! Давайте, налетайте!

Он залпом выпил вино, вцепился зубами в мясо. Откусил от краюхи хлеба, сунул в рот половину помидора и пучок зелени. С треском зажевал. Снова налил вина.

– Ну как? – выговорил с набитым ртом.

Ольга Борисовна кивнула. Пригубила вино. И только сейчас почувствовала, как проголодалась. От запаха еды ее замутило. Мясо было необычным на вкус и, кажется, не вполне готовым – сочилось кровью. Она снова отхлебнула вина. И тут же опьянела. И залпом допила. Утерлась рукой. И пошла в атаку:

– Вы считаете, это правильно?

– Что? – не понял художник.

– Ну, вот так жить, как вы! Вам же на все плевать! Ни семьи, ни денег, ни работы! Даже не разводитесь, потому что вам плевать!

Вениамин Павлович смотрел на нее молча, даже жевать перестал.

– Думаете, я не понимаю? Вы же осуждаете меня, считаете мещанкой! Вы богема, а я… Я! – Ольга Борисовна даже немного заикалась от возбуждения. – Я же вижу, как вы смотрите на меня! С головой на блюде! Кранах! Ваша ирония насчет моего мужа неуместна! Он… он достойнейший человек – мой муж! – Вспомнив мужа, Ольга Борисовна едва не заплакала. – Да, я борюсь за него! Да! За семью! И вообще! За все нужно бороться, а не… не… по течению! За все! За дружбу, за любовь, за место под солнцем! Ничего не дается даром! Ни-че-го! – Она помотала пальцем перед носом художника. – Жизнь – это борьба! Это вам не плакаты по жэкам… мазать. А вы осуждаете! Вы… Да кто вы такой, чтобы… Видеть вас не могу! И ваши картины! На фоне яблок! В костюме Евы! Хотите… я разденусь? – С Ольгой Борисовной творилось что-то невообразимое.

– Не нужно, – сказал Вениамин Павлович, с любопытством на нее глядя. – У меня хорошее воображение.

Он пододвинул ей полный стакан.

– Да как вы смеете!! – Ольга Борисовна схватила стакан, отхлебнула и закашлялась.

– Закусывайте, а то, не дай бог, опьянеете.

– Ненавижу! Молчать! Вам и возразить нечего!

– Нечего, – признал он. – Кругом виноват. Возьмите кусочек, вот. И хлебушка. Молодец! Пить будете?

– Убирайтесь! Я не могу вас видеть! Вы… из… ив… изв-ра-щеец! – Она всхлипнула и расплакалась.

– Художники – ребята такие, – согласился Вениамин Павлович. – С ними ухо востро держать надо. А вот мы сейчас полегонечку, потихоньку – и в тенечек, на травку. Это у нас от свежего воздуха, кислородный шок. Отдохнем, придем в себя. А там и уха подоспеет.

Приговаривая, он вытащил Ольгу Борисовну из-за стола. Она сопротивлялась, кажется, даже попыталась укусить его за руку.

– Не хочу уху!! – выкрикивала Ольга Борисовна, отбиваясь. – И вообще мне домой надо!

Вениамин Павлович положил ее на спальный мешок, прикрыл кухонным полотенцем. И вернулся к прерванному позднему завтраку. Он жевал мясо и зелень, с удовольствием поглядывая на спящую Ольгу Борисовну. Пил вино. Когда закончилась бутылка, принес из машины другую.

…Ольга Борисовна проснулась на закате. Все вокруг было залито густым оранжевым светом. Она, охнув, поднялась. Болела голова. Горели плечи и спина. Во рту было омерзительно. И тем не менее хотелось есть. Она подошла к столу. В черной сумке на длинном ремешке, в бумажном пакете лежали хлеб и мясо. Она взяла пакет и пошла на берег. Уселась на песок и стала есть.

Она жевала и смотрела на реку. Вода полыхала огнем, небо из голубого стало синим. Осина на том берегу все еще держалась. Плескалась рыба. Большая черная мидия незаметно глазу передвигалась к воде. За ней в песке тянулась глубокая влажная борозда.

Поев, Ольга Борисовна пошла по берегу куда глаза глядят. Художника не было видно, видимо, он все еще ловил рыбу… Где-то там. Она смутно помнила, что они, кажется… поговорили. Она сказала ему все, что о нем думает. Как оказалась на спальном мешке, она не помнила.

«Терпеть не могу красное вино!» – сказала она себе, как будто оправдывалась.

…Когда она вернулась, у дома горел костер. На перекладине висел казан. Вениамин Павлович стоял рядом, мешал ложкой. Лицо у него было одухотворенным. Сильно пахло лавровым листом и дымом.

Ольга Борисовна переоделась и подошла к костру. Протянула руки.

– Накрывайте на стол! – строго сказал художник. – Посуда за занавеской.

Они в молчании ели уху. Ольга Борисовна наконец выдавила из себя:

– Вы извините… Я, кажется, наговорила лишнего.

Художник задумался. Поднял брови, вытянул губы трубочкой, покивал печально.

– Да нет, все правильно. Вы все правильно сказали. Я не борец. Я плыву по течению. Я шут, я циркач…

Ольга Борисовна взглянула подозрительно – издевается?

– А если серьезно… Знаете, ценности бывают разные. Мои… – Он не закончил фразы, обвел взглядом заросший дворик, деревья, костер.

– Это не ценности! – немедленно взвилась Ольга Борисовна. – Это просто… есть. Ценности нужно заработать. Ценности – это счет в банке, престижная школа для детей, хороший врач. Это картины в галерее, а не на полу под газетой! Ценности – это прочный мир. А ваш мир…

– А ваш мир прочный? – перебил он. – Зачем вам человек, за которого нужно бороться? Вы что, любите его?

– Люблю!

– Не врите! Он что, одна из ваших ценностей? Собственность?

– Не ваше дело! Вам не понять.

– Когда-то жены бегали в партком.

– Я бы не побежала!

– Конечно, нет. Вы умная женщина, вы бы не стали портить ему карьеру. Вы бы встретились с мужем любовницы…

– По-вашему, я должна ее жалеть? А что бы сделали вы?

– Не знаю. Да и не подходят вам мои рецепты.

– То-то. Может, я и не права, но…

– Вранья не хочется, – сказал он примирительно. – Последнее дело – вранье. Смотреть в глаза и врать…