Ритуал святого Валентина

Они запарковались напротив закрытых ворот с номером тридцать три и полезли из машины. Добродеев пискнул пультом, Монах толкнул калитку. Навстречу ему бросился громадный черно-серый пес, уперся лапами в грудь, жарко задышал и облизал лицо, причем молча, не издав ни звука. Добродеев попятился, с трудом подавив желание сбежать. То, что пес действовал бесшумно, придавало сцене какой-то дьявольский оттенок, хотя никакой тайны в этом не имелось – у него были вырезаны голосовые связки. Кто и зачем изувечил пса – бог весть, таким он прибился ко двору Саломеи Филипповны несколько лет назад. Леше Добродееву нравилось всюду видеть знаки, омены, дьявольщину и следы внеземного разума, в отличие от Монаха, который хоть и считал себя волхвом, но был здравомыслящим реалистом с авантюристической жилкой.

– Херес! – закричал Монах, уворачиваясь. – Узнал! Ах ты собакин! Ах ты разбойник! Узнал, паршивец!

– Херес, назад! – раздался зычный голос. – Проходите, не бойтесь!

Хозяйка, кутаясь в шерстяной крестьянский платок, черный в красные розы, стояла на крыльце, присматриваясь к непрошеным гостям.

– Саломея Филипповна, дорогая! – Монах сердечно обнял ее. – Ничего, что мы без звонка?

– Какой звонок! Я ожидала вас раньше. Заблудились?

Монах и Добродеев переглянулись. «Ведьма!» – было написано на лице Добродеева.

– Поздно выехали, – пробормотал он.

– Проходите, молодые люди. Херес, сидеть! Осторожнее, низкая притолока.

Они прошли в темные холодные сени. Добродеев все же стукнулся лбом о притолоку и зашипел. Уворачиваясь от пучков сухих трав и ягод, свисающих с потолка, они прошли за хозяйкой в комнату.

Здесь было светло и тепло. Горели, потрескивая, поленья в камине, сложенном из грубого дикого камня. На большом диване среди подушек спала кошка. Добродеев с опаской повел взглядом по комнате, высматривая другую живность, но, кроме рыбок в аквариуме и клетки с попугайчиком, никого не увидел. При виде гостей птичка оглушительно заверещала. Кошка открыла янтарный глаз и потянулась, подняв хвост трубой.

– Садитесь, мальчики, – пригласила Саломея Филипповна. – Ташка, брысь!

– Мы тут кое-что прихватили, – сказал Добродеев. – Городские гостинцы, так сказать. А внук дома?

– Никитка? В пещере, открывают сезон сегодня. Вся команда там. Время к обеду, подгадали вы. Сейчас накрою на стол, и поговорим.

– Откуда вы знали, что мы приедем? – спросил Добродеев. – Вещий сон?

Саломея Филипповна рассмеялась:

– На картах кинула. Выпали два короля.

– Правда? – поразился Добродеев. – Карты Таро? Вы и судьбу умеете?

Монах иронически фыркнул и посмотрел на потолок. На балке сидела небольшая сова и, в свою очередь, внимательно смотрела на него.

– До-До! – обрадовался Монах. – А я-то думаю, куда ты делся!

– В смысле? – не понял Добродеев и тоже посмотрел на потолок. – Ой, сова! Чучело?

– Сам ты чучело! – Монах хлопнул в ладоши. Сова слетела с балки и пролетела у них над головами. Они ощутили движение воздуха – легкий сквознячок. Добродеев пригнулся. Монах протянул руку, и птица уселась ему на ладонь. – Красавец!

– Судьбу? – переспросила Саломея Филипповна. – Само собой. Мальчики, ну-ка, придвиньте стол к дивану! И достаньте тарелки в буфете. Там же стопки.

До-До клюнул Монаха в палец, тот невольно взмахнул рукой, и птица плавно перелетела на спинку дивана. Тот сунул палец в рот.

– Больно? – спросил Добродеев, отодвигаясь на край дивана.

– Это он играет, – сказала Саломея Филипповна. – Скучает, а из дома не летит, холодно еще. То к Ташке пристанет, то попугая дразнит. Принцесса себя в обиду не дает, а Борька боится, забивается в клетку. Прошу к столу! Кто что будет? Вы, смотрю, коньячок привезли, а кто желает моей наливки?

– Я желаю! – обрадовался Монах. – Всегда вспоминаю вашу наливку. Мы с Лешей вместе вспоминаем. Из царских рюмок.

Они выпили за встречу. Саломея Филипповна приглашала кушать без церемоний, чем бог послал. Несколько минут гости с удовольствием уминали за обе щеки картошку с мясом. Наконец хозяйка спросила:

– Что уже известно про женщину в парке? Узнали кто?

– Откуда вы… – Добродеев поперхнулся. – Карты? – догадался.

Монах только головой покачал:

– В новостях было, Лео. Пока ничего не известно, Саломея Филипповна.

– А о чем спросить хотите? – Она смотрела на них, ухмыляясь. – Почему я? Я ведь не ведьма.

Монах и Добродеев переглянулись. «Ведьма!» – явственно читалось на лице Добродеева.

– С вашим житейским опытом… И Никитка, может, что-нибудь знает, – пробормотал он, раскрыл папку и достал фотографии. – Вот!

– Никитка? Вряд ли. Но спрошу, как вылезет из пещеры. – Саломея Филипповна взяла фотографии и принялась рассматривать одну за другой, держа их на вытянутой руке.

– Что за знак? – спросила она наконец. – Плохо видно. Тату?

– Типа того. Узел Троицы, слыхали?

– Слыхала. А что с волосами? Обрезали?

– Обрезали. Документов при ней не было, нашли пятнадцатого февраля в парке около пруда, там, где стоянка. Убили в другом месте, накануне, четырнадцатого вечером, в парк привезли на машине, видимо, ночью. Задушена шарфом. Никто не заявлял о пропаже, ее не ищут. В городе пошли разговоры про сатанинский культ и тайный обряд. У нас никогда ничего подобного не случалось. Я собираюсь писать об этом, буду говорить со старыми людьми, есть у меня пара старичков позапрошлого века. Мы подумали, а вдруг вы что-то… – Добродеев замялся.

– …что-то рассмотрите и подскажете, – подхватил Монах. – Никитка ваш в клубе «Руна», вдруг они что-то знают. Знак этот известен немногим, тут история и эзотерика… Похоже, не обычное убийство, тем более жертва не была ограблена, он оставил золотые украшения.

– Может, она ведьма? – сказал Добродеев. – Им, кажется, стригли волосы и потом сжигали на костре. Не помните?

Монах закашлялся.

– Не помню, Леша, – покачала головой Саломея Филипповна. – Это если и было, то до меня. Я уже после революции родилась…

– Я не то хотел сказать! – испугался Добродеев. – Я не имел в виду! Конечно, после революции… Честное слово! Вы молодая… еще. Просто я подумал, может, вы знаете… Тут странные места, пещера эта, легенды, колдовство, бабу выкопали… всякое говорят… – Он беспомощно умолк.

– Да ладно, я пошутила. Значит, молодая женщина, погибла насильственной смертью, убийца остриг ей волосы и нарисовал знак на лице. То есть с намеком на некий тайный смысл: не то ведьму казнил, не то женщину легкого поведения. Ничего подобного у нас здесь отродясь не было. Ведьмы проживали за селом, на отшибе, если возникали претензии, то их изгоняли или бросали в воду – потонет, значит, «чистая», выплывет – ведьма. Это было лет двести назад, да и то в редких случаях. Все публично, при стечении народа, по решению сходки, а в вашем случае тайно, с намеком… – Саломея Филипповна покачала головой. – Не поленился ведь, нарисовал знак, волосы остриг… – Она присмотрелась. – И украшения на ней. Не снял, получается. А с ведьмы снимали, что там на ней было – бусы, крестик, кольцо… Все снимали и закапывали на перекрестке четырех дорог.

– Это когда-то, а тут, может, новый ритуал, – заметил Добродеев.

– Против ведьм? Это кому же они помешали? В Интернете полно гадалок и ведьм, на все вкусы, выбирай, не хочу. А эта, получается, не угодила.

– Перебор? – догадался Монах. – Знак красивый, конечно, но ни силы, ни смысла уже нет, просто картинка, для красоты. И волосы остриг, и золото не взял. Слишком нарочито, согласен…

Саломея Филипповна развела руками, соглашаясь.