Свой ключ от чужой двери

Что же он сделал не так? Нахмурившись, Вова в сотый раз, бормоча себе под нос, прорабатывал список составных частей взрывсмеси.

В дверь осторожно постучали.

– Вовик, это я! – Мать принесла нелегкая.

– Ну, чего тебе? – неохотно отозвался террорист-любитель.

– Тут тебе письмо пришло, сынок. Я принесла. И с работы звонили, просили завтра выйти в утреннюю, работать некому. Кушать будешь? Выходи! Я как раз разогрела, давай, пока горяченькое.

Вова принял протянутое в дверную щель письмо. Упал обратно в продавленное плетеное кресло, на плоскую, как блин, подушку с неразличимой от времени вышивкой крестиком.

«Убью! – подумал. – Если опять этот гад, псих, мерзавец – убью! Усовершенствованную модель подложу! Ты у меня попрыгаешь!»

Он решительно надорвал конверт, вытащил сложенный вдвое листок, развернул и прочитал следующие стихи:

Он был нигде никем не признан,
Бродил по улице, как тень,
И занимался альпинизмом
В Международный женский день!

Рука с письмом бессильно опустилась на колени.

– Ну, давай, иди уже! – напомнила о себе мамаша.

– Не хочу! – заревел Вова. – Не хочу! Оставьте меня все в покое!

История с письмами началась ни с того ни с сего около полугода назад, осенью, и стала кошмаром Вовиной жизни. Письма без подписи приходили по одному в месяц. Сегодняшнее было шестым. Остальные пять хранились в лаборатории, в шкафу, под старыми подшивками «Науки и жизни». Ни подписи, ни объяснений, ничего – только стихи неприличного содержания со всякими грязными намеками. В первом, например, анонимщик написал про мальчика, который бродил по лесу злой, утомленный и обросший бородой, якобы забытый школьной экскурсией.

Бред и чушь собачья! Вова глазам своим не поверил – какой мальчик? Какая экскурсия? Он, Вова, никогда не был в лесу на экскурсии. При чем тут ребенок с бородой, забытый в лесу?

Он целую неделю ходил под впечатлением от дурацких стихов, допускал конфликты с пассажирами, а одного пассажира даже толкнул и обозвал «падлой безбилетной». Толкнул правильно, так как у него не было билета. А то, что обозвал… Какая разница? Доведут же, так и поубивал бы всех на месте! Если бы у Вовы было право рукоприкладства, он бы быстро перевоспитал всех городских зайцев. Но нет у него такого права, к сожалению. И приходится повторять, как попугай, с утра до вечера: «Ваш билетик, пожалуйста!», «Будьте добры, ваш билетик!».

За целый день так наговоришься, так натаскаешься по троллейбусам, что думаешь только об одном – скорей бы домой, да супчику горячего, да картошечки, да на диванчик к телевизору. Так нет, мамаша тут как тут из-под руки, все ей интересно – скольких оштрафовал, да на каких рейсах, да то, да се. А потом непременно скажет:

– Жениться тебе, сынок, пора…

Вова вспыхивает жарко. Есть у него любимая женщина… женщина-ангел, с улыбкой, за которую не жалко отдать жизнь. Умная, нежная, заботливая… работает в фонде «Экология», зовут Лия Вердиевна.

Выступала по телевизору, рассказывала о фонде, о любви к родному краю, о добрых спонсорах и о жлобах, которым экология родного края по барабану и копейки не дадут – удавятся. Например, «Резервный банк» и издательство «Арт нуво»…

Однажды Вова, умирая от собственной дерзости, написал прекрасной Лии о своих чувствах. Это письмо стоило ему много крови – не привык Вова писать. Он перевел пачку бумаги, рычал на мать, вскакивал ночью и бросался к столу…

Письмо получилось не очень длинным, но Вова больше ничего не смог придумать. Приводим его полностью.

«Здравствуй, дорогая Лия!

Долго думал и решился написать. Сил моих больше нет. Наверное, это любовь. Все мои мысли днем и ночью только о тебе. Я видел тебя по телевизору.

Ты единственная такая, как хорошо, что ты есть. Не сердись на меня.

    Твой Владимир Б.»

Он несколько раз перечитал письмо, потом старательно переписал и запечатал в красивый конверт и два дня носил на груди, не решаясь с ним расстаться. Потом опустил в почтовый ящик на площади и стал ждать ответа, как соловей лета. Но ответа от Лии все не было, зато стали приходить письма от неизвестного придурка с мерзопакостными стишками. Вова все их знает наизусть. Не то чтобы специально старался запомнить, само получилось, как влезли в голову, так и не выбьешь ничем.

Вова достает все письма и раскладывает их перед собой, уже в который раз пытаясь понять, что бы это значило…

Глава 6

Жизнь моя пропащая…

«По-моему, он меня подозревает, – думал я, шагая по тротуару после очередной встречи со старлеем Колей Астаховым. – Я бы на его месте тоже подозревал. Is fecit cui prodest [5 - Is fecit cui prodest (лат.) – Делает тот, кому выгодно.], что и ежу понятно – делает тот, кому выгодно. И кто этот тип, по-вашему?»

Этот тип – я, бывший преп универа, бывший зиц-председатель фонда, бывший муж… везде списанный и пущенный в расход. Мне терять нечего, вот только выковыряю булыжник из мостовой и по мордасам всем обидчикам!

Именно так старлей и понимает ситуацию. Не то, что выгодно, какая выгода, а вот месть – это да! Это святое! Месть сразу обоим – не мне, так никому не доставайся! И ты, коварный друг, и ты, Брут! Как я ухитрился проделать это на глазах широкой общественности, не спускающей с меня глаз, где взял яд – надавят, все вспомню. Методы известны. Общая камера, общак, кажется… Или, нет, общак – это касса у воров в законе. Неважно!

Для этого простого парня, который сверлил меня взглядом и не верил ни одному моему слову, я – подозреваемый номер один. Фаворит, который, даже если будет плестись в хвосте, все равно придет к финишу первым. Зачем искать других? Соперников? Соперниц? Затрачивать государственные средства?

Стас – холостяк. С Лией у него, по моим расчетам, постфактум, так сказать, завязались отношения месяца три-четыре назад. До этого у него была женщина из мэрии, намного старше, с которой он спал по расчету, для пользы фонда. Довольно страшная. Вряд ли она метила в мадам Удовиченко, а раз не метила, то что поменялось бы в их отношениях после свадьбы? Ничего. Он по-прежнему спал бы с ней для пользы дела.

Ну почему это все случилось со мной? Чем я провинился? Даже миф номер следующий не помогает – жизнь, черт бы ее побрал, полосатая. Полоса белая, полоса черная. И еще целый ряд псевдополезных избитых истин: всякое бывает, кто не падал, тот не поднимался, и на нашей улице будет праздник, после дождя всегда светит солнце, за одного битого двух небитых… Тошнит просто от моря житейских истин. Но, если честно, то помогает. Только повторять нужно без продыху – все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо. День, два, три – все будет хорошо… хорошо… хорошо… распрекрасно! К черту!

Любимая ушла к другому, а другой – бывший (да, да, бывший!) партнер по бизнесу, крутой, козырный, хам, но женщинам нравится – настоящий полковник, в отличие от вашего покорного слуги, занюханного интеллигента. Который ну никак не может сказать «ты» официанту, даже зная, что тот его за это тихо презирает. А Стас Удовиченко говорит ему:

– Так, ты свое меню налепи себе на ж…, а нам неси шашлычок из осетринки – раз, баранинки – два, эскарго – три… А ну, дай понюхать! Воняет! Убери к растакой-то матери… Шримпы, анчоусы, каперсы, лобстер – четыре, пять, шесть, семь! «Мерло» девяносто шестого? А пораньше нету? Давай!

И официант счастлив, морда сияет, глаза как у преданного буля – маленькие и радостные. Социальная справедливость для него зависит от размера чаевых.

А шампанское из туфельки на потеху ресторанной публике не хотите? А туфелька родной жены, гордой и слегка смущенной, напрочь забывшей о муже, который с приклеенной улыбкой и бабочкой на тощей шее присутствует здесь же. Ты что, чудак, юмора не понимаешь? Это юмор такой, чудак! А чудак – интеллектуальный потенциал и зачинатель фонда, многоязычник, идеалист, то есть генератор идей, в левой – вилка, в правой – нож, глаза – в стол, тоскует, хочет домой, в свой кабинет, к своим книгам, дневнику и научному труду по филологической герменевтике [6 - Филологическая герменевтика – искусство толкования, теория интерпретации и понимания текстов, в том числе текстов классической древности.], зачатому в те счастливые времена, когда мнилось, что это кому-нибудь нужно.

Стас тоже умеет держать вилку в левой, навострился, но любимый имидж сибирского медведя – «мы гимназиев не кончали» – требует купеческой шири, гульбы и рвания на груди рубахи. Побузить хочется. Правда, буза уже приелась и набила оскомину. Сейчас отечественный бомонд кушает грамотно и живет по-европейски – овсянка и пробежка вокруг собственного участка по утрам, плюс массаж, тренажер, маникюрша, стилист, диет-инструктор, сексопатолог, юридический советник и пиарщик. Деловые встречи, связи, ланчи, тусовки, презентации, теннис. Не забыть теннис! Стас молодец, освоился, крутится, не жалуется.

А интеллектуальный потенциал в это время сидит, задвинутый в шикарную заднюю комнату с видом на забор, смотрит в окно, ковыряет в носу, придумывает новые проекты. Хотя, надо заметить, раньше, по бедности, шестеренки резвее крутились. А в баньку или на медвежью охоту – увольте! Это со Стасом. Да и от встреч со спонсорами тоже оттерли придурка потихоньку, а он и рад – ах, не мешайте мне чертить! Философские эссе пишет о смысле жизни. Джойса перечитывает в оригинале, смакует. Зачитывает экстракты из Монтеня в собственном переводе любимой жене, все еще считая себя неповторимым, а она смотрит трезвым оком – взгляд нехороший, от скуки уши свело, мыслями в каком-нибудь шалмане, где гикает с подиума лихой казак-джигит Руслан Богатырев со кунаки. Шампань опять-таки из туфельки, другим бабам на зависть. И презент в маленькой коробочке красного сафьяну. Триумф, успех!

Конечно, Лия не пропустила Стаса. Бурный роман и наша серьезная беседа в результате. Лия… ох, Лия!

– Ты только пойми меня правильно, браток (ненавижу их сленг!), – начал он. – Мы с тобой типа соперники, и хоть верю, зла на меня не держишь, но вместе нам быть уже как-то не выпадает!

Я, дурень, слушал снисходительно, уши развесил. Говорю, понимаю, любовь, зла не держу, претензий у меня к вам нет, с кем не бывает, совет вам да любовь и подспудно – мысль о собственном благородстве.

– Ты не понял, Славик, – говорит он и смотрит испытующе. – Мы не можем оставаться деловыми партнерами… Понимаешь, в данных обстоятельствах это неэтично.

«Неэтично» в его устах – как седло на корове.

– Как это? – проблеял я растерянно, все еще не понимая.

– Я думаю, тебе придется уйти из фонда.

– Что? – до меня наконец доходит. – Что?!