Женщина в голубом
Вдруг он поднялся:
– Сейчас! Принесу зажевать.
Он вышел из гостиной. Гость достал из кармана пузырек и опрокинул над стаканом хозяина. Движения его были скупы и осторожны, он принял решение и ни о чем не жалел. Сунул пузырек обратно в карман и с силой провел ладонями по лицу, распрямляя гримасу.
– Не заскучал? – спросил Ребров, расставляя на столе вазочку с орешками и блюдце с нарезанным лимоном. – Поехали! За успех!
– Зачем ты прислал мне Марата? – спросил гость.
Ребров рассмеялся.
– Шутка! Надеюсь, ты не обиделся? А неплохо придумано, скажи? Я очень смеялся. Представил, как ты вскрываешь конверт и… – он ввернул неприличное словцо.
– Неплохо, – согласился гость с улыбкой. – Я тоже очень смеялся. До сих пор смеюсь, – добавил он со странной интонацией.
– За успех! – повторил Ребров. – Между прочим, я не против поучаствовать в бизнесе, могу даже помочь с клиентами.
Гость неопределенно улыбался. Они выпили.
– У тебя хорошие картины, – сказал гость, рассматривая картины.
– Иконостас! – хохотнул Ребров. – Почти все местные. Толковые ребята. Не могу удержаться, уже вешать некуда, придется… – Он вдруг замолчал на полуслове, рванул халат. – Жарко!
Гость с любопытством наблюдал…
…Он смотрел на потерявшего сознание Реброва, испытывая…
А что же он испытывал? Торжество и мстительную радость победителя? Радость от унижения врага? Он его переиграл! Хитрого, подлого, сильного врага.
Ребров вдруг шевельнулся и застонал, и он вздрогнул. Ему пришло в голову, что зелье могло не подействовать, чтоэтот проспится и… ничего! Что же делать?
Он лихорадочно думал, не сводя взгляда с Реброва. Он больше не чувствовал ненависти. Он трезво взвешивал «за» и «против» и спрашивал себя, готов ли он довести начатое до конца? Покончить раз и навсегда с шантажистом, который уже не выпустит его, как не выпускал других, кому не посчастливилось попасться ему в лапы.
Слухи недаром ходят, их город невелик, все у всех на виду. Дошутился, паяц. Шут гороховый.
Он вспомнил, как открыл большой плотный конверт, вытащил «Смерть Марата» и с оторопью увидел, что у заколотого была его собственная физиономия, вырезанная из фотографии!
Он почувствовал, как взмокла спина и затрепыхалось сердце – не там, где ему положено быть, а в горле, и перехватило дыхание.
Шутка? Или угроза?
Вряд ли, ему некому угрожать. Значит, шутка из тех, что ударяют под дых; жертва корчится, а шутник похлопывает ее по плечу и говорит: «Ты что, обиделся? Это же всего-навсего шутка!»
Он прекрасно понял, кто шутник.
Но это было не все. Это была пристрелка, так сказать, удар ниже пояса, начало, игра в кошки-мышки. С целью унизить и поиздеваться. А настоящая игра началась несколько дней спустя.
Ребров позвонил и пригласил его на разговор.
…Он не помнил, сколько просидел так. Он не колебался, он был собран и уверен в правильности выбора. Собственно, и выбора-то не было, если он даст слабину, он потеряет все. Значит, он пройдет эту дорогу до конца. Глядя на Реброва, он прикидывал, как он проделает… это.
Он нашел ванную комнату, включил свет и открутил кран с горячей водой. Стоял и ожидал, пока ванна наполнится. Закрутил кран и пошел за Ребровым. Перенес его в ванную, сдернул халат и опустил в воду. Открыл зеркальный шкафчик над раковиной, увидел опасную бритву и усмехнулся: это понадежнее, чем нож.
Придал телу позу, как на картине, – шутить, так шутить!
Удерживая безвольную левую руку Реброва, он полоснул ее бритвой чуть выше запястья и опустил в горячую воду. Проделал то же с правой и расположил ее на краю ванны. Отметил тускло блеснувший серебряный перстень и то, как кровь медленно и тяжело стала капать на белый коврик. Мельком удивился, что прошло без сучка без задоринки, как будто он всю жизнь только тем и занимался, что резал чужие вены.
Постоял, наблюдая за красными клубами в воде; поднял взгляд и увидел себя в зеркале. Не узнал и вздрогнул. Не взглянув на человека в ванне, пошел прочь…
Надев тонкие резиновые перчатки, он снял со стены подходящую по размеру картину, вытащил из рамы; достал из портфеля постер и стал прилаживать вместо картины.
Через пятнадцать минут он закончил и повесил постер на место картины. Нагнулся, присматриваясь, и усмехнулся удовлетворенно: теперь в ванне вместо жертвы Шарлотты Корде лежал шутник Ребров.
Еще примерно минут тридцать он уничтожал следы своего присутствия, повторяя себе, что горят на мелочах.
Когда он уже был готов уходить, он услышал скрежет ключа в замочной скважине.
Он замер на долю секунды; взглянул машинально на старинные напольные часы в углу; они показывали двенадцать пятьдесят семь.
Он едва успел подхватить портфель и метнуться за тяжелую штору, как женский голос позвал Реброва.
Женщина с длинными белыми волосами на осколок секунды застыла на пороге гостиной и побежала дальше по коридору, продолжая звать хозяина. Он услышал, как она вскрикнула, видимо, заглянув в ванную.
В следующий миг она бросилась вон по коридору, еще раз вскрикнула, и вслед за этим раздался звук падения. Настала тишина.
Не веря в удачу, он выбрался из-за портьеры. Она лежала в прихожей лицом вниз; длинные белые волосы разметались по полу. Он понял, что она поскользнулась на коврике, упала и, видимо, ударилась головой о край тумбочки. Он заметил кровь на ее пальцах…
Анфиса! Любимая женщина покойного.
Убийца собирался перешагнуть через нее и уйти, но тут женщина вдруг шевельнулась.
Он отшатнулся, бросившись за дверь гостиной. Он видел, как она приподнялась, опираясь на тумбочку, неловко встала на ноги и бросилась вон из квартиры…
…Он, ухмыляясь, рассматривал пятна крови на полу в прихожей. Не повезло девочке! Интересный поворот намечается…
«Убирайся, – приказал он себе, – она сейчас приведет полицию!»
Глава 13
Горечь и трагизм бытия
Около десяти утра немолодая женщина с девочкой лет трех или четырех поднялись на лифте на пятый этаж. По дороге они разговаривали: женщина объясняла малышке, что лифт – это машина, только ездит не по дороге, а вверх-вниз.
– А почему не ездит по дороге? – спрашивала девочка.
– А по дороге не ездит, потому что нет колесиков.
Они добрались до нужной двери, и женщина вытащила из сумочки ключ. Отперла дверь, и они вошли в прихожую.
– Мама! – закричала девочка. – Мы пришли!
– Сними туфельки, – сказала женщина, и первой прошла в гостиную.
Она застыла на пороге, издав невнятный горловой звук, и закрыла рот ладонью.
– Стой там! – крикнула, видя, что ребенок бежит к ней. – Не иди сюда. Пойдем, Милочка, отсюда, мамы нет дома. Мы подождем ее во дворе.
Она подхватила девочку на руки и выскочила из квартиры.
Дверь громко захлопнулась. По подъезду прокатилось гулкое эхо…
Майор Мельник со товарищи приехали через тридцать две минуты.
Женщина с девочкой ожидали во дворе. Ребенок возился в песочнице, женщина сидела на лавочке, бледная, застывшая, стиснув в руке носовой платочек. Она поднялась им навстречу.
– Что случилось? Вы кто? – спросил майор, здоровенный хмурый детина.
– Я Галина Михайловна, смотрю за Милочкой, – женщина кивнула на девочку в песочнице. – Вчера она ночевала у меня, Аня попросила, у нее были гости. Сегодня я звонила, а она не ответила. Мы пришли, а она… – женщина всхлипнула и снова покосилась на девочку.
– Идемте, расскажете на месте. Гена, побудешь с ребенком.
Она с трудом отперла дверь, так дрожали руки. Вошла первой.
Они затопали следом.
Она встала на пороге, взмахнула рукой:
– Вот!
В гостиной был беспорядок. Сброшенные на пол диванные подушки, пара перевернутых стульев, глянцевые журналы, грязные десертные тарелки и бокалы на длинном журнальном столике, пустые бутылки и пепельницы, полные окурков. Запах остывшего табачного дыма и винный кислый.
На диване полулежала молодая женщина в черном вечернем платье. Голова ее была запрокинута, белые волосы разметались по спинке. Туфелька с левой ноги отлетела к журнальному столику.
– Кто это? – спросил майор.
– Аня Трепакова.
– Живет одна?
– Одна. Они развелись уже два года. Владик… муж иногда берет Милочку. Он бы ее забрал насовсем, но Аня не давала.
– Где она работала?
– В модельном доме, показывала одежду. Вон журналы с ее фотографиями, – Галина Махайловна кивнула на разбросанные по полу журналы.
– Паспорт ее где, не знаете?
– В спальне, с другими документами. Сейчас принесу!
– Просто покажите лейтенанту. Леня, сходи посмотри.
Майор наклонился и поднял один из журналов, пролистал.
Анну Трепакову он узнал сразу. Яркая улыбающаяся блондинка смотрела на него со страниц журнала.
Насмотревшись, майор спросил:
– Лисица, что там?
Лисица, судмедэксперт, небольшой, подвижный, как всегда пребывающий в самом прекрасном расположении духа, отрапортовал:
– Удушение шнуром, явно видны следы. Примерно около двенадцати-четырнадцати часов назад, то есть… – Он завернул манжет рубахи и взглянул на часы: – Около двух-трех ночи.
…Анна Степановна Трепакова, тридцати трех лет, разведена.
Майор пролистал ее паспорт. Поднял взгляд на заплаканную женщину, стоящую рядом, и предложил:
– Давайте поговорим. Где лучше?
– Можно на кухне, – сказала Галина, с ужасом рассматривая мертвую хозяйку. – Что с ней случилось? Сердце?
В ходе беседы майор узнал, что Аня была хорошей, доброй, правда, несдержанной, а с мужем Владиком, Владиславом Андреевичем Трепаковым, они часто ссорились, он ее ревновал, она часто встречалась с друзьями и приходила поздно, у нее много друзей, а он домосед. Работает на дому по компьютерам. Он тоже хороший, очень спокойный, все время в компьютере.
Опять женился. Аня говорила, что его новая – толстая корова, и не давала ему Милочку, а он ее очень любит. Она по его просьбе приводила Милочку в парк, и они встречались, а она боялась, что Милочка расскажет маме, и наказывала не говорить про папу.
Но ребенок есть ребенок. Аня узнала, был страшный крик, она ее выгнала. Через три дня позвонила и попросила прощения, и она вернулась, потому что любит Милочку и деньги никогда не лишние. Иногда, если у Ани гости, Милочка ночует у нее, она вдовая уже восемь лет. Вообще-то Аня называет… называла себя Анфисой.
Друзей много, всех и не упомнишь. Один часто бывает, вроде они встречаются и давно знают друг дружку, зовут Яник, фамилии не знает. Очень представительный. Красиво одетый, на руке кольца, длинные волосы гладко зачесаны и шарф на шее. Вроде артист из театра. В альбоме есть фотографии.
Близкая подруга Олечка Полторак, работает в техникуме, хорошая, приветливая, всегда Милочке принесет то конфетку, то игрушку, она ее очень любит.
Кто был в гостях вчера, Галина Михайловна не знала. Они с Милочкой закупили продуктов, она сделала жаркое, и часа в четыре они ушли. Аню вчера она видела только утром, та вручила список продуктов, попросила прибраться в квартире и забрать Милочку на ночь, потому что у нее гости. Была веселая, радостная, надела новое платье…
Майор Мельник слушал, угрюмо насупившись. Не потому, что имел претензии к Галине Михайловне, как к свидетелю, как ей казалось, и отчего она торопилась и сбивалась с мысли, а потому что был вообще угрюм и насуплен по жизни. Такое выражение лица у него было. При росте под метр восемьдесят, прическе ежиком и пудовых кулаках это производило тягостное впечатление даже на коллег. Майор Мельник редко улыбался – почти никогда, был молчалив, задумчив – стороннему наблюдателю казалось, что он видит, как ворочаются в голове майора мыслительные шестеренки: неторопливо и целеустремленно.
Словом, более неподходящий объект для возможных приколов и гогота коллег трудно себе представить, если бы не странный бзик майора, выраженный в невероятно точном чувстве времени. Так, майор выходил на семь минут перекусить, выскакивал на четыре минуты к кофейному автомату, заканчивал очередной рапорт через тридцать четыре с половиной минуты. А кто по незнанию заключал пари, что майор не уложится, проигрывал.
Подсмеивались, подтрунивали, конечно, но осторожно, так как майор не понимал шуток. Говорили, у него нет чувства юмора. Какое, спрашивается, чувство юмора, если человек пьет кофе три минуты сорок пять секунд?
Если бы это сказал любой другой человек, это приняли бы за шутку. Но майор Мельник, когда говорил, что закончит пить кофе через три минуты сорок пять секунд, не шутил.
Чувство юмора у майора все-таки было, но очень своеобразное, как считал Леша Добродеев, хорошо знакомый с ним и которому майор первому по дружбе «сливал» дозволенную информацию о резонансных преступлениях.
Леша же в свою очередь доносил до ушей майора городские сплетни и всякие бульварные новости. Журналист рассказывал, что однажды майор долго смеялся над его анекдотом, что доказывало наличие у него чувства юмора.
Анекдот, с точки зрения Монаха, был не просто глупым, он был попросту идиотским.
Судите сами: «В Лену никто не бросал монетки, потому что она не фонтан».
Можно смеяться.
Монах был уверен, что майор смеялся не над анекдотом, а над Лешей, потому что как можно не смеяться над человеком, который рассказывает такие дурацкие анекдоты.
– Где ты его откопал? – спросил он.
– Наш айтишник поделился, – ответил Добродеев. – Паренек совершенно оторван от реальности.
– Молодой?
– Лет восемнадцати. Самоучка, но справляется. Вроде Эрика. Помнишь Эрика? – Добродеев хихикнул. Монах насупился. – Такой же неадекват.
Монах не любил, когда вспоминали историю с Эриком, который чуть не убил его, застав в спальне покойной бабушки[6].
– А майору зачем подсунул?
Добродеев задумался.
– Черт его знает, – сказал он после паузы. – Интересно было, как он отреагирует. Вроде эксперимента. Говорят, у него нет чувства юмора. Он очень смеялся. Получается, есть?
– А на какую реакцию ты рассчитывал? – дотошно выяснял Монах, в котором проснулся психолог.
Добродеев пожал плечами.
– А ты сам смеялся?
– Я? – удивился Добродеев. – Конечно, нет. Идиотский анекдот!
– Думаешь, майор дурнее тебя?
Добродеев снова задумался…
Глава 14
Оля-Одри
– Откройте, полиция!
Что испытывает человек, услышав подобное заявление, да еще и высказанное угрожающим басом? Вспомнит ли, что нужно потребовать показать удостоверение? Не факт.
Молодая женщина приоткрыла дверь и настороженно уставилась на крупного мужчину самой мрачной наружности.
– Ольга Ивановна Полторак? – спросил мужчина. – Майор Мельник, Заводское РОВД. Нам нужно поговорить.
Она кивнула и попятилась, давая ему пройти.
– А удостоверение у вас есть? – спросила в спину. – Кто вы такой? В чем дело?
– Может, присядем? – предложил майор.
Они уселись в гостиной: майор в кресло, девушка на диван. Сидела чинно, не касаясь спинки, сложив руки на коленях, не сводила с него настороженного взгляда.
Майор обежал взглядом красивую мебель, кружевные гардины…
Это была приятная светлая комната, где во всем чувствовалось присутствие женщины и, увы, отсутствие мужчины. Бежевый с зеленым ковер на полу, белый диван с отделкой из коричневого лакированного дерева, такие же кресла; изящный длинный журнальный столик со странного вида кривой вазой цветного стекла с конфетами. Горка с разноцветным стеклом и на низкой подставке громадный китайский горшок с кустом, обильно цветущим замысловатыми бледно-розовыми цветками.
Майор Мельник не увлекался цветами, и дачи у него не было, но куст ему понравился, и он время от времени поглядывал на него. Девушка ему тоже понравилась, в ее лице было что-то искреннее и простодушное.
– Где вы были вчера вечером? – начал майор.
– Я? А что случилось? – Майор видел, что ей не по себе – визиты полиции, да еще в лице майора Мельника, – ситуация не для слабонервных.
– Отвечайте на вопрос, Ольга Ивановна.
– Вчера я была в гостях у своей подруги Ани Трепаковой, – отчеканила девушка. – А в чем дело?
– Кто еще был в гостях у Анны Трепаковой?
– Да что случилось? Девочки были, я, еще Дина Панайоти, Лена Глыба, Саша Продан и Вера, фамилии не знаю.
– Что за человек ваша подруга?
– Анечка? Нормальный человек. Восемь лет назад была Мисс города, я тоже участвовала, но пролетела. Яник устроил ее в Дом моделей. Была замужем, развелась два года назад. Владик хороший парень, но очень простой, он ее никогда не понимал. У них дочка Милочка, ей скоро четыре. Владик женился, она тоже по компьютерам. Я их встречала, ничего особенного, Анечка против нее красавица. Я ей все время говорила, пусть берет Милочку, он же отец… – Девушка запнулась. Майор смотрел выжидающе. – Анечка ревновала и не хотела, чтобы он виделся с Милочкой…
– Он платил алименты?
– Конечно! Владик хороший человек. Даже сверх платил…
– Чтобы давали ребенка? – догадался майор.
Девушка кивнула.
– Кто такой Яник?
– Яков Ребров, руководитель фонда «Мисс города». Но это неофициальное название, на самом деле он называется «Культурно-историческое наследие». Яник организовывает всякие мероприятия, конкурсы, фестивали. Когда-то он заведовал Домом культуры химиков. Его все в городе знают.
Майор Мельник Якова Реброва не знал; никто из его знакомых девушек участия в конкурсе не принимал. Да и не было у него знакомых девушек.
– В каких отношениях ваша подруга и Ребров? – спросил он.
– Они встречаются. Уже год.
– Он был вчера у вашей подруги?
– Нет, были только девочки.
– Когда вы разошлись?
– В начале первого вызвали такси и разъехались. Соседи пожаловались? У Анечки ужасные соседи. Но мы же ничего! Ну, выпили немного, посмеялись, потанцевали… Да что, наконец, случилось? – воскликнула девушка.
– У вашей подруги были враги? – Майор проигнорировал вопрос девушки.
Он, конечно, мог, как классический следователь из романа, напомнить, что вопросы здесь задает он, но не стал – ему не хотелось ее пугать. Хотя, куда уж больше.
– Враги? – недоуменно переспросила девушка. – Были?! В каком смысле? Аня… что? Умерла? Господи, да скажите наконец, что случилось!
– Ваша подруга сегодня утром была найдена мертвой.
Девушка ахнула. Она смотрела на майора, словно пыталась рассмотреть в его лице некую возможность того, что неправильно поняла его или не расслышала его слов.
– Что значит – была найдена… – растерянно пробормотала она. – Как это? Мы ушли все вместе, Аня заперла дверь. Не понимаю… А как же Милочка?
– Враги? Соперники? Кто мог желать вашей подруге смерти?
– Господи! Никто! О чем вы? Аня красивая, у нее хорошая работа… Конечно, многие ей завидовали. Завистники всегда есть, но чтобы убить? Да и потом… она так высоко залетела, какие там соперницы! Она была лучше всех. – Оля покачала головой. – С Владиком они некрасиво разошлись, он ей угрожал из-за дочки, но это было давно, и Аня уже позволяла ему видеться с Милочкой. Да Владик и мухи не обидит! Может, грабители?
– Не похоже, замок в порядке. Ваша подруга открыла убийце сама.
– Вы думаете, это был знакомый?
– Что за человек Яков Ребров?
– Если вы думаете, что Яник мог… – Она с сомнением покачала головой. – Он, конечно, не особенно приятный тип, часто врет, позер, хвастун, любит женщин… да! Но он безобидный. Аня его очень ревновала. Тем более девушки сами готовы… понимаете?
Майор кивнул.
– Он как-то палец порезал, Аня рассказывала, и закатил истерику, когда она прижгла водкой. Уж скорее его дружок Речицкий, этот способен на все. Все знают! То драки, то разводы. Он спонсирует фонд Яника, а тот знакомит его с девушками. У них старая дружба, еще со школы.
– Адрес Реброва знаете?
– Знаю. Пятницкая, четыре, квартира одиннадцать. Его офис там же, только с улицы, и мраморная плита висит с золотом. А в квартиру вход со двора.
Майор Мельник нахмурился, запоминая, и спросил:
– Возможно, кто-то угрожал вашей подруге? Письма? Посылки? Звонки? Пытался завести знакомство? Преследовал?
– Нет вроде. Аня не говорила. Ну, были какие-то на показах, фотографировали, выкладывали в Фейсбуке, фотошопили себя с ней, но угроз не было. Как всегда, мелкие хулиганы. Были звонки, всякие глупости, вроде «давайте встретимся», «я тебя люблю», «давай поженимся». Иногда писали гадкие комменты, но это, по-моему, больше женщины. Аня всегда смеялась, читала вслух и смеялась. Да и не впустила бы Аня чужого… – Оля закрыла лицо руками и заплакала.
Майор Мельник некоторое время рассматривал плачущую девушку, потом поднялся и пошел в кухню. Пошарил в буфете, нашел чашку, налил воды из-под крана. Принес, протянул.
Она взяла, пригубила. Смотрела на него, словно ожидала каких-то слов, после которых что-то прояснится, от которых станет легче и появится смысл.
Таких слов у майора Мельника не было. Он кашлянул и сказал:
– Чаем не угостите?
Получилось не очень уместно, с какой-то просительной интонацией, ему несвойственной, и еще как будто он использовал в личных целях служебное положение. Но она плакала, а майор, несмотря на жесткость и мрачную физиономию, не выносил вида плачущих женщин.
– Чаем? – Она уставилась на него непонимающе. – Да, да, конечно! Сейчас принесу! – Она вскочила.
– Давайте в кухне, – сказал майор. И зачем-то добавил: – Не успел позавтракать.
Это прозвучало диссонансом с его внешностью и получилось трогательно. Женщина генетически настроена кормить мужчину. Не надоевшего сожителя, который все время хочет есть и шарит в холодильнике, а вот такого… большого, сильного, стоящего на страже с пистолетом наперевес.
Майор с трудом поместился в крошечной кухоньке и осмотрелся. Обстановка здесь также говорила о том, что мужская рука в доме отсутствует. Розовые и голубые фиалки на подоконнике, кружевная занавеска, вышитые салфеточки, пестрые керамические тарелки на стенах.
– У меня есть мясо, – сказала Оля. – Будете? Еще сыр. Могу пожарить картошку.
– Картошки не надо. Только чай и хлеб с сыром, – сдержанно сказал майор Мельник.
Они пили чай. Майор Мельник – крепкий, без сахара, Оля – слабый, с медом.
– Вы его найдете? – спросила девушка.
– Найдем. Скажите… – Он чуть запнулся, соображая, как обратиться к ней – теперь, когда они пьют чай и таким образом вступили в какие-то личные отношения. Сказал после некоторого колебания: – Оля… – и кашлянул. – Ваша подруга в последнее время не была огорчена, возможно, вам бросились в глаза какие-то перемены в поведении или неуравновешенность?
– Ну, что вы! У Анечки был сильный характер! Она могла так приложить… Помню, к ней пристал какой-то пьяный в ресторане, присел за наш столик с бутылкой шампанского, так она его этой бутылкой стукнула по голове! – Девушка улыбнулась и вздохнула.
Майор Мельник понял, что она сейчас снова расплачется.
– А где вы работаете? – поспешно спросил он.
– Преподаю эстетику в торговом техникуме. Я закончила наш пед.
– Эстетику? – удивился майор Мельник. – Не знал, что в торговле нужна эстетика.
– Ну как же! В торговле эстетика первое дело. Товарный вид, реклама, даже внешний вид и поведение продавцов!
Майору хотелось спросить, почему она одна, но он не решался.
– У вас опасная работа, – сказала вдруг девушка. – С убийцами и всякими преступниками… Вы, наверное, и дома нечасто бываете, хорошо, что вас дома понимают.
Майор Мельник услышал: «Ты женат? У тебя есть семья? Любимая женщина?»
– Дома бываю нечасто, – сказал он после продолжительной паузы. – Семьи нет.
Он насупился еще больше, вспомнив бывшую жену Василису, паспортистку, почти коллегу, серьезную неулыбчивую женщину, которая все силы бросала на борьбу с микробами. Протирала вонючей дрянью дверные ручки, столы, подоконники, а также требовала вытирать ноги в прихожей и показывать вымытые руки.
Тоска и мрак даже для такого серьезного мужчины, как майор Мельник. В конце концов Василиса устала воспитывать мужа, собрала вещи и отбыла в другой город, где как раз подвернулась вакансия по ее профилю.
Они сдержанно попрощались в аэропорту. Василиса сообщила майору, что он хороший человек и товарищ, но для семейной жизни этого мало, нужно еще единение душ.
Майор хотел спросить, что она имеет в виду, но не спросил и только кивнул.
«Ты еще встретишь свою любовь», – сказала Василиса, и майор снова кивнул.
В голосе бывшей жены прозвучали виноватые нотки, и у майора зародилось смутное подозрение, что Василиса уехала не просто так, а к любимому мужчине…
Оля вспыхнула и спросила:
– Может, все-таки, картошки?
Майор Мельник сказал:
– В другой раз. Мне пора, – и поднялся. – Если что вспомните, звоните.
– Вы тоже, – невпопад ответила девушка.