Среди восковых фигур

– Там есть табличка.

– Как его зовут?

– Ростислав Мирона.

– Старый? Молодой?

– Лет пятьдесят. Здоровый, хмурый, бородища до колен, ручищи – во! Не смотрит, а зыркает. Я искал ракурс, так он, не поверишь, все время дышал за спиной. Он их ревнует, особенно баб! Сидит, лепит, в подвале у него мастерская, живет на хлебе и воде. Водка, правда, приличная. Творить под кайфом самое то. Сегодня в музее выходной, он сидит в подвале, лепит. Демоны фантазии, Федя, следуют за настоящим художником. Жаль, не позволяет себя фотографировать, скромный очень. Нелюдим. Ну ничего, я его уломаю.

Федор только вздохнул…

Они заглянули в ближайший магазин. Иван загрузил в пакет всякой снеди, бутылку «Абсолюта», и они отправились на смотрины.

…Действительно, здоровенный нечесаный мужик, взгляд звероватый. Стал на пороге, молчал, зыркал. Босой, в мятой рубахе до колен и старых джинсах. Федор заметил крошки хлеба в бороде. Видимо, они прервали завтрак.

– Ростик, привет! – Иван протянул хозяину пакет. – Мы не вовремя? Я хочу походить, посмотреть, не против? Мы с тобой обсуждали. Надо прикинуть, девочка придет через пару часов. А пока можем посидеть. Вот, философа привел, друг детства. Федор Алексеев. Федя, а это художник и скульптор Ростислав Мирона, гордость нашего города. Прошу любить и жаловать.

Федору показалось, что бесшабашный, никогда не теряющийся Иван слегка побаивается Мирону. Он протянул руку и улыбнулся. Почувствовал грубую сильную ладонь мастера, сказал:

– Много слышал о вас. Очень приятно. Алексеев. Федор Алексеев.

Мирона пристально рассматривал Федора и молчал. Но руки не отнимал. Иван кашлянул, Мирона словно опомнился. Посторонился и пошел вперед. Они за ним.

Кабинет мастера – громко сказано! Крошечная комнатушка без окон, топчан, прикрытый пледом, старое театральное кресло и небольшой столик с тарелкой с недоеденным бутербродом и чашкой с бурым остывшим чаем. Федор обратил внимание на старинный кинжал с наколотым на острие куском хлеба. Справа от стола втиснулась небольшая газовая плитка, на тумбочке рядом стоял электрочайник. Иван принялся разгружать пакет. По комнатушке поплыл запах копченого мяса и свежего хлеба. Мирона все так же молча достал из тумбочки щербатые тарелки, вилки и чашки. Иван разлил водку в чашки. Федор не посмел отказаться, не желая обидеть Мирону. Скульптор вызывал у него любопытство и, пожалуй, робость. Он все время ловил на себе его пристальный взгляд, отчего чувствовал себя неуютно. Федор не стал ожидать следующей дозы и поднялся:

– С вашего позволения, я хотел бы взглянуть на экспонаты, можно?

– Конечно! – воскликнул Иван. – Иди, Федя! По коридору налево, а мы тут с Ростиком посидим, обсудим наши дела. Твое здоровье, Ростик! – Он чокнулся стаканами с Мироной, и они выпили. Рожа у Ивана стала красная, язык заплетался. – Мясца, хлебушка, давай, Ростик, – приговаривал Иван, сооружая громадный бутерброд.

«А как же сессия с девочкой?» – подумал Федор, с облегчением оставляя собрание.

Он без труда нашел выставочный зал, открыл стеклянную дверь и замер, пораженный. Ему показалось, он попал в праздничную пеструю карнавальную толпу! Куклы смотрели на него, и у каждой было свое выражение лица. Женщины, мужчины…

Бывшее здание дворянского собрания, потом ряда советских учреждений, потом драматического театра, потом молодежного. Почти двухвековая история. Главный режиссер театра, Виталий Вербицкий, приятель Федора, жаловался, что у него мороз по коже от метровых стен и подвалов, там полно призраков, которые скрипят полами и воют. Молодежный четыре года назад переехал в новое современное здание, бетонную стекляшку, и по поводу переезда было устроено новоселье. Федор присутствовал. Вербицкий перебрал и пугал присутствующих страшилками про старый дом, даже крестился и сплевывал через левое плечо, а также показывал, как воет привидение…

Зал был разделен на три части двумя рядами колонн из черного мрамора с белыми прожилками, с богатой позолоченной лепниной у основания и наверху, а также на потолке: венки, гирлянды, цветы. Люстра с сотней электрических свечей, скорее для красоты, чем для пользы, воску нужны определенные температура и освещение. Стены были затянуты черной плотной тканью, отчего зал напоминал шкатулку или футляр, где хранятся драгоценные реликвии. По стенам вдавлены ниши, где когда-то стояли банкетки и кресла. Теперь там, отделенные бархатными канатами, стояли восковые куклы.

Федор переходил от одной фигуры к другой, и время от времени оглядывался – ему чудились движение и шорох за спиной, между лопатками стало жарко. Он сразу узнал мэра… Тот восседал в первых рядах, Федор наткнулся на него лоб в лоб. Действительно, как и сказал Иван, рожа самая зверская и подозрительный взгляд исподлобья. Вся суть личности, прав Иван. В золотом венке на лысой блестящей голове, с багровым лицом любителя пожрать и выпить, с поднятой рукой триумфатора, в красной с золотом тоге. Живой. Федор оглянулся и невольно сглотнул. Табличка гласила: «Император». Он усмехнулся и перешел к следующей кукле. «Балерина». Тощее жилистое существо с прямой спиной, похожее на богомола в розовой балетной пачке. Несуразное из-за слишком больших глаз, длинного носа и крупного рта лицо. Тоже местная знаменитость… Радикально черные волосы перехвачены бархатной лентой в тон. Гротеск, карикатура, насмешка, но подмечено верно. Федор рассмеялся невольно – он был знаком с оригиналом. Стелла Гавриловна по кличке Корда! Конечно! Директриса школы бальных танцев «Конкордия», балерина в прошлом. Интереснейшая личность, они сразу понравились друг дружке…

Клеопатра! Куда же без Клеопатры. Громадные, обведенные сажей глаза, массивные изогнутые черные брови, ярко-красный рот и румянец на скулах, густая смуглость кожи. Всего слишком. Много золота и бирюзы, черные мелкие косички в золотых спиральках, сандалии, усыпанные камешками, – сидит в кресле, похожем на трон, согнув ноги в коленках, упираясь в них подбородком. Прищурилась, недобрый взгляд – смотрит в пространство, не иначе, замыслила подлую интригу. Опасная ядовитая райская птичка. В гибкой и тонкой фигуре чувствуется сила сжатой пружины: того и гляди, взметнется, разгибаясь, и ударит. Федор вздрагивает, заметив на спинке кресла черную в золотых ромбах змею. Две опасные непредсказуемые ядовитые гадюки. На табличке написано «Царица». Не Клеопатра, а царица. Почему? Ассоциация налицо. Похоже, мэтр не хочет держаться в историческом русле. Собственное видение? Федор задумался, спрашивая себя: что хотел сказать Мирона, выбиваясь из канонов. Какая разница между «царицей» и «Клеопатрой»? «Царица» – безлика, «Клеопатра» – реальная женщина. Надо будет спросить у Ивана, кто это. Должна быть живая модель, не может не быть, уж очень она реалистична. Было бы интересно взглянуть на оригинал.

А вот фигура вполне современная: небритый байкер в красной кожаной куртке, большой, широкоплечий, массивное лицо с выдвинутой вперед нижней челюстью, густые брови… Похож на Кинг-Конга. Руки в карманах, поза вызывающая, правое плечо вперед. Что же в них не так, вдруг подумал Федор, всматриваясь в грубое лицо экспоната. Он вспоминал кукол мадам Тюссо… Те другие. Спокойные, узнаваемые, несмотря на безликость, безукоризненные и мертвые. А эти… Статика! Именно! Те статичны. Эти – живые. Те – парадные портреты, эти реальны, и даже в обилии золота и украшений не производят впечатления штукарства, в каждой фигуре что-то глубоко личное… Как это сказал Иван: «Он вытаскивает из них нутро», или как-то так. Иван – тонкая натура, подмечает мельчайшие нюансы, судит как художник. Даром что пьяница. А что видит он, Федор? Иван позвал его для окончательного диагноза, как философа, для ответа на вопросы: «Как он это делает? И что он вообще такое?» Ивану непонятно, от бога или от дьявола обломился Мироне дар…

…Алхимик в черном колпаке и черной мантии, лицо фанатика-аскета: нахмурен, сжатый рот, впалые щеки, лоб испачкан сажей; в длинном завитом парике; углубился в чтение свитка, который держит перед собой обеими руками… Не читает, а вчитывается, уставившись в текст с безумным видом. Никак поиски философского камня…

Федор усмехнулся. Коллега в каком-то смысле. Представил себя в колпаке и мантии, как он заходит в аудиторию, а его встречают восторженные вопли студиозусов…

На стойке рядом с мастером – колбы с ядовитыми разноцветными растворами, металлические инструменты – щипцы, клещи, скальпель, скребки; над горелкой продолговатый запаянный сосуд с бурой жидкостью с выходящими из него трубками; грязные лужи на поверхности стойки. Федору показалось, что нос его учуял едкий запах химикатов.

Он шел дальше. Полная женщина с багровым самодовольным лицом… Что там полная – толстуха! В белом мужском пиджаке с огромными плечами, сидит в кресле, выпрямив спину, руки на подлокотниках. Хозяйка. Сбоку стоит длинный тощий негр, тоже в белом, с желтым шарфом вокруг шеи. Контраст разителен: туша женщины с мрачной багровой физиономией и тонкий гибкий негр с яркими белками скошенных на спутницу глаз и насмешливой ухмылкой ярко-красного рта. Его рука с неестественно длинными пальцами в кольцах, с ногтями, выкрашенными сиреневым лаком, лежит на плече женщины. Регина Чумарова и Игорек Нгелу Икеара, заклятые партнеры и совладельцы дома моделей «Икеара-Регия», друзья Федора – собственными персонами. Как живые. Даже живее. В их лицах можно читать, как в книге. Хабалка Регина, грубая, нахальная, прущая напролом, и иезуит Игорек, удачное дитя двух рас, хитрый, насмешливый, охотник-масаи с выдержкой слона, игрок, с которым Регине тягаться не под силу. Сосуществуют на одной территории, зорко наблюдая друг за дружкой, выбирая момент, чтобы «достать» противника и всадить в него жало. И самое удивительное, этот симбиоз рождает удивительной красоты образцы стиля и моды, а в одиночку, увы, оба проигрывают. Федор кивает им, удерживаясь от желания потрепать Игорька по плечу. Надо будет позвонить ребятам, сказать, что восхищен сходством… и вообще. Видел, мол, и проникся. Оба относятся к нему трепетно и всегда ему рады…

Он резко остановился перед зловещей фигурой в черном балахоне с протянутой проклинающей рукой: поленья костра, белый волк. Саломея Филипповна собственной персоной. Хороша! Смотрит на Федора с ухмылкой, словно говорит: «Что, философ, не ожидал?» Ожидал, мысленно отвечает Саломее Филипповне Федор. С самого начала знал, что ведьма. Разве такое скроешь?[8 - Читайте в романе И. Бачинской «Ночь сурка».] Надпись на табличке: «Колдунья».

Федор вздрагивает, услышав сзади хриплое тяжелое дыхание, оглядывается и шарахается в сторону. Мирона наклоняется, протягивает руку и включает «костер». Раздается шум моторчика, и в воздух взлетают языки пламени; красные блики пляшут на лице и в глазах ведьмы…

Они смотрят друг на друга. Мастер и философ. Федор отводит взгляд первым. Он чувствует себя ничтожной букашкой, которую рассматривает под микроскопом спец по насекомым. Странное неуютное и неприятное чувство, никогда прежде им не испытанное.

Издалека слышен голос Ивана – он громогласно приветствует девушку Владу, явившуюся на фотосессию…

Глава 7

Поиски смысла

Вдруг взорвался айфон Федора, лежащий на столе у компьютера, и он вздрогнул. Взглянул на часы – они показывали четыре утра. Звонил фотограф Иван Денисенко.

– Философ, спишь? В такую ночь? – Ивана, похоже, распирало от восторга. Кроме того, он был изрядно пьян. – Выйди на балкон, посмотри, какая луна! Помнишь, песня такая была, сто лет назад. «Посмотри, какая луна»… Сейчас! Гварде ке люна! Помнишь? Классика! Какой-то итальянец пел. Про любовь и про море. Тото, вроде.

Песню Федор помнил. Иван заревел дурным голосом, страшно фальшивя. Споткнулся и замолчал.

– Что-то случилось? – скучно спросил Федор. Общаться с нетрезвым Иваном ему не хотелось. Настроение после посещения музея было на нуле. Перед глазами у него стояло напряженное лицо Мироны, рождая смутное беспокойство, природы которого Федор объяснить не мог.

Иван оборвал пение.

– Луна, говорю, сумасшедшая. А ты чего? Работаешь? Или спал? Как тебе мастер? Человечище! Личность! Скажи?

– Личность. Ты знаешь, который теперь час?

– Уже светает, мой юный друг. Бледная луна заходит и прячется в дебрях, уступая место… э-э-э… рассвету. Я в парке. Выходи, Федя! Посмотрим вместе на восход солнца. Река… с ума сойти! И небо уж бледно, и краски… э-э-э… тоже с ума сойти. Я вышел пофоткать. А воздух! М-м-м! Полный штиль, даже птички молчат. Выходи, философ!

– Я уже сплю, – соврал Федор.

– Не свисти, ты сидишь в компе, я тебя знаю! – обличил Иван. – А то я сам сейчас, хочешь? Настроение пацанское! Хочется жить, творить и любить. Прыгать в прорубь! У меня скоро персональная выставка, Мишаня Кротов, мой дружбан, обещал подкинуть. Классный мужик! Я тебе говорил.

– Михаил Кротов? – встрепенулся Федор. – Строительный бизнес?

Вот это поворот!

– Ну! Знаешь?

– Знаю. Я сейчас выйду. Жди на террасе.

– Жду! – обрадовался Иван. – Давай!

Спустя двадцать минут Федор обнаружил спящего фотографа на террасе с видом на реку. Тот громко храпел, свесив голову на грудь. Расчехленная камера лежала на скамейке рядом. Федор сел, рассматривая спящего Ивана. Тронул его за плечо. Иван не отреагировал. Федор нажал сильнее. Иван открыл глаза, поплямкал губами и недоуменно уставился на Федора.

– Федя? Ты, это… Который час?

– Четыре сорок пять.