Жизнь и смерть в «Дакоте»

Йоко, которая, как известно, никогда не ошибается, может и в данном случае оказаться права. Если призадуматься, то можно представить себе, как какой-то тип с маленькой коробочкой в руках приблизился к нашему загородному дому и, выбрав момент, когда никого не было поблизости, открыл коробочку и поставил ее под дверь. А под дверью есть щель! И вот обрадованные блохи, почуяв свободу, заскочили одна за другой в наш дом. Там они расплодились, благо никто не мешал, и набросились на нас с огромным аппетитом после долгого голодания, как только мы появились. Да, пожалуй, я припоминаю, что зуд начался уже вечером. Шон чесался за столом и получил за это выговор. Надо будет ему возместить за несправедливость: куплю ему полицейскую машинку с сиреной и униформированным водителем. Кстати, интересно было бы узнать, сколько блохи могут голодать… Человек может месяц воздерживаться от пищи. Блохи неизмеримо меньше, но уж неделю-то наверняка эти прожорливые малютки в состоянии протянуть без того, чтобы укусить царя природы или хотя бы кого-нибудь из его подданных. Значит, прилежный частный детектив мог бы выяснить, кто ошивался около нашего дома примерно неделю назад. Но как «они» узнали, что мы приедем? Ведь мы туда вроде и не собирались. Решение было принято спонтанно, и на все сборы ушло около двух часов.

Думай, Джон Леннон, думай! Вот я опять слышу…

…И ведь ты понимаешь, что тебе никогда не удастся схватить нас за руку!

Лучше и не старайся, все зря! А еще считает себя умником! Сдайся, Джон, ты все равно проиграешь…

Как бы не так! … Вспомнил: за неделю до того вдруг позвонил Джерри, но меня не было дома. Я как раз был у Ринго. Мы слушали музыку и курили травку в свое удовольствие. Он рассказывал всякие истории про свою голливудскую карьеру. Вот уж чему я не завидую! Но его там многое забавляло. Добродушный он парень, его трудно вывести из себя. Я так на стенки лез во время съемок, и еще больше во время перерывов между, которые длились заметно дольше!

«Камера, стоп! Джон, отдохни! Пауза!»

И так каждые полчаса (уж этот мне Пол! И сюда просочился!), даже иной раз чаще. Это была не работа, а сплошное издевательство! Я стал напиваться и нюхать кокс – вот до чего довел меня фильм. Или они надеялись, что я стану в перерывах петь и играть для этого сборища задарма? Для этой банды балбесов и болтунов? Фиг вам! Не на того напали! Я вам не Элвис! По-моему, я ни разу не дотронулся до благородного инструмента в этой зоне бессовестной траты драгоценного времени. Сколько песен я мог бы за это впустую растраченное время написать! …

Впрочем, я слушал Ринго и смеялся вместе с ним. Ведь каждому в этой жизни свое. Собственно, Ринго и был актером из нас четверых, да и клоуном. Хотя клоуном был и я, но я был злой, с фигой в кармане, а он был добрый, любимец сирот и вдов. Мы с Полом были композиторами, а Джордж больше играл на соло-гитаре. Это потом он уже развился и тоже стал сочинителем. А Ринго всегда был и остался хорошим парнем, которого слишком трудно вывести из себя, чтобы этим специально заниматься. Уж я-то знаю! Я в свое время испытывал его терпение достаточно долго и могу сказать… но я сейчас не о том.

Так вот, в то время как мы с Ринго приятно проводили время, в «Дакоте» раздался звонок, и Джерри осведомился у Фреда, можно ли со мной поговорить. Тот самый Джерри, самый высокий увалень среди прочих менее симпатичных ленивцев, которые и составляли двор короля Элвиса. Что ему надо было, он не сказал, по-моему, он обещал мне перезвонить. Я-то ему звонить не собирался – у нас маловато точек соприкосновения, особенно с тех пор, как наш королек безвременно погиб от пилюль и непомерной жратвы. Возможно, этот звонок ни с чем и не связан, но надо запомнить сам факт, что один из «них» пытался достать меня. А вскоре после этого – Ринго уже улетел в Голливуд – как-то около полудня, когда мы с Шоном собирались идти в бассейн, я заметил краем глаза недалеко от входа в «Дакоту» громилу в костюме Элвиса. Он, кажется, косился на нас сквозь свои глупые темные очки, позируя для каких-то идиотов, которые горазды фотографировать все подряд. Ну, мы сели и укатили – чего глазеть на дураков? Но в душе остался неприятный осадок. У меня было неуютное чувство, как будто двойник Элвиса меня подкарауливал. Конечно, я не думаю, что у него за пазухой был револьвер (не наш, а убийственный), но целью его маячения возле нашего дома могло быть просто желание вывести противника из себя, привести его в замешательство, запугать его – то есть меня! В «Дакоте» и в округе нет никого, кроме меня, кто бы мог тягаться с Элвисом в отношении славы, таланта и денег. Да, он кое-чего достиг, наш дылда с обворожительной улыбкой и неповторимым тембром голоса. Но и мы не лыком шиты. И уж во всяком случае я написал в сто раз больше песен – да еще каких! – чем он! Один «Герой» чего стоит! Хо-хо! Так просто (про 100) вы не справитесь с Джоном Ленноном!

Да, скорее всего, мама опять попала в точку: блошиное нашествие не было случайностью. Но их микроскопические блошиные укусы, по счастью, не имели последствий. Мы просто проскользнули в «Дакоту» с черного хода, все разделись донага перед входом в апартамент, побросали одежду (Шон, хотя и цеплялся за свою любимую кепку, но в конце концов поддался доводам рассудка: «Шон, ты ведь не хочешь и завтра так чесаться, ведь правда? Тогда сними кепку и брось ее вон туда! Молодец!») в пластиковый мешок и побежали в ванные комнаты. Мы смыли всех паразитов, вытерлись, выбросили полотенца и оделись во все чистое. Вот и вся история. Посмотрим, чего достигнет санэпидемстанция. Кто не слыхал, что порой как раз после приезда машины из санэпидемстанции дом наводняется тараканами или клопами или еще какими-нибудь гнусного вида насекомыми; увы, бабочек среди них не бывает. А было бы неплохо, если бы вдруг во всех комнатах затрепыхались бы бабочки! Вот только сачка у меня нету. Кстати, вот что надо будет купить для Шона: сачок.

Среднестатистический гражданин этой самой свободной в мире стране говорит в таких случаях: «О, «они» знают, что делают. Так уж значит положено». До чего меня это все бесит! Эти пакостные жульнические акции, всегда направленные против того, кто выделяется из толпы. «Они» назовут это все, пожалуй, шуткой, practical joke, а я утверждаю, что «они» начисто лишены чувства юмора, как и всех других чувств, кроме, наверное, обоняния. Потому что «они» всегда чуют доллары. Или фунты, или йены, или золото. Как натасканные собаки: «Ищи, где деньги! Давай-давай!» Я-то знаю. Я с этими господами сиживал за накрытыми столами, выуживал лангустов из винного соуса, запивая все самым что ни на есть дорогим игристым. Боже ж мой, что «они» там лопотали, постепенно наполняя свое чрево изысканными блюдами и винами и деликатесами для балбесов (рифмуется в именительном)! А их женки были еще похлеще! По мне, так я мог бы есть рыбу с картошкой всю жизнь и пить водку или джин. Не в жратве дело. Раз помню, как совершенно потерявшая естественный облик и возраст дама, жена одного из тех, кто всем заправляет, пыталась подсунуть мне свою нескладную прыщавую дщерь.

«У моей Бетси в жилах течет голубая кровь! И она так обожает “Битлз”! Джон, ты только посмотри на нее! Ты должен быть счастлив, что с тобой рядом…»

Она мне так надоела, что я смахнул стоявший передо мной фарфор, хрусталь и какое-то там столовое серебро на пол и предложил заняться этим прямо здесь, за столом, чтобы все могли полюбоваться. Как они от меня отскочили! И какое благородное негодование изобразилось на их физиономиях! Но начинающийся скандал Брайан замял в два счета (раз-два, ать-два, почти как у Элвиса!), потому что тогда мы котировались выше олигархов. Или по крайней мере так же высоко. Нас не смели тронуть. Мы были недосягаемы даже для чиновников госдепартамента, даже для особ, приближенных ко двору, то есть к дворникам со славной родословной. Но потом-то они отыгрались за прошлые поражения с лихвой. Вся эта история с гашишем была, конечно, подстроена, и какой-то там сержант не мог решиться сам по себе замахнуться на «битла» Джона. Может быть, я не успел все спустить тогда в туалет, может быть, один пакетик завалялся где-то в углу, а не был подброшен… Все равно, врываться в дом, переворачивать все вверх дном, угрожать беременной женщине!.. Нет, это было не просто так. Это было санкционировано свыше, как и все подобные акции. Потом началась газетная травля, Йоко потеряла ребенка, нашего ребенка! И нас благополучно довели до эмиграции. Но я не жалуюсь. Я доволен моей новой жизнью в Нью-Йорке, в городе, кипящем от артистической энергии. Я встретил новых друзей, я нашел мою публику в Америке, у меня растет сын, замечательный мальчуган! У нас с Йоко приличные хоромы в самом центре города… Чего же боле? Я счастлив… или почти счастлив. У нас огромный счет в банке. Во всяком случае, я доволен. Все могло бы быть гораздо хуже. Я доволен! Стадо племенных коров. Мерседес и Ренуар… Довольно! Пропади оно все пропадом! Я не этого хочу! Я хочу совсем другого. Я хочу сидеть на берегу моря рядом с Йоко и Шоном и играть мою музыку на гитаре. А вечером я хочу сидеть в хорошем ресторане на свежем воздухе, и чтобы ветер трепал ее черные волосы. И чтобы на небе постепенно проступали звезды. Или Мэй, или даже Син! Нет, все-таки Йоко! Да, я бы, пожалуй, и сегодня выбрал бы ее. Но этого нет! А есть имперсонатор Элвиса перед «Дакотой», Йоко, живущая в телефоне, и ребенок, который часто выводит меня из себя. И вообще, я заперт в этих хоромах. От хором до похорон всего три буквы – как три шага, как три пули. Кто знает? Может быть, в следующий раз, когда какой-нибудь переодетый «поклонник» попросит у меня автограф, я буду продырявлен с близкого расстояния, а чернила станут краснилами от моей крови. Стреляя в упор, нельзя промазать. Разве что за это дело возьмется какой-нибудь абсолютный чемпион среди неумех – таких ведь на белом свете пруд пруди. Не дай-то Бог, в которого я согласен поверить! Уж тогда лучше пусть это будет меткий хладнокровный стрелок, у которого рука не дрогнет… Какого калибра будет его пистолет? Я не очень-то в этих делах сведущ. Надо будет дать Фреду поручение выяснить, какие пистолеты чаще всего в ходу. Нет, а то он еще будет задавать вопросы… Чего доброго расскажет ассистенту Йоко. И пойдет домашняя разборка! О снайпере, как было с Кеннеди, я не мечтаю. Нет, меня постараются укокошить с близкого расстояния. Ну, уж тогда я бы хотел, чтобы мокрое дело произошло как можно быстрее. Бах-бах-бах-бах! Бах. Может быть, я услышу его музыку в тот самый момент… Так я, по крайней мере, буду избавлен от лишних страданий. И вот лежу я в морге с биркой на ноге, с закрытыми холодными глазами, и ничего не чувствую, а Йоко плачет за дверью…

Кто знает? Признаться, мысль об этом меня не радует. Будет ли она плакать? А что если не будет? Есть вдовы, которые легко утешаются. Да впрочем, какое это имеет значение? Нет, не хочу об этом больше думать! Я жить хочу и сочинять песни, как раньше, как дома. Только на этот раз без соавтора. Пол пошел своим путем, а я моим. Еще посмотрим, кто кого обскачет! Хотя на сегодняшний день: он выпускает диск за диском, а я «молчу» вот уже… неужели три года! Да, целых три года! С ума можно сойти! Нет, хватит! Довольно. К черту, к дьяволу всех этих предсказателей, мистиков-тароистиков! Что они понимают? Выдумали тоже, что мне якобы грозит опасность, если я опять начну писать музыку. Все они тоже лживые рожи. Не стану я больше никого слушать, даже Йоко! Кстати, ведь она выпустила диск, в то время как я пьянствовал в Эл Эй. Ее даже в дискотеках играют. А меня не играют! Черт меня дери! Я просто теряю время! Где моя гитара? Меня аж озноб пробирает – так чешется душа от творческого зуда! Аккорд. Надо подтянуть струны.

Не одна струна D, а почти все струны на самой легкой гитаре ослабли. Напряжения не было, музыка вышла из гитары, как воздух из надувного шарика. Я занялся было грифом, но что-то мешало.

Нет, не то! Начну-ка я лучше с текста. Где бумага и ручка? Паркер не обязателен для этого предприятия. «Когда я был молод, я рвался туда и сюда, но время уходит, его не вернешь никогда…» Лучше: «метался туда и сюда», только при чем тут «время»? Это философская категория, а я пишу лирику! Да, лирику, а не философский трактат! «Теперь я стал старше и знаю, чего я хочу, с тобою решил я остаться и жизни другой не ищу…» «Я рад, что с тобою я в ногу иду…» по Центральному Парку… «И мальчик наш ясноглазый…» Однако «ясноглазый» совсем не помещается в размер. Шустрый или бойкий уже лучше… «ручонки»… «все лучше и лучше…» «закат безмятежен…»

Я писал и зачеркивал и писал заново. Я чувствовал, как меня подхватило и понесло, но понесло куда-то не туда. Меня скорее заносило, чем выносило на той заколдованной дорожке, которая не раз уже приводила меня в самые неожиданные моменты на вершину – Парнаса, что ли? Это были земляничные поля вдохновения, среди которых почти незаметная, петляла моя тропка. Но как ее было отыскать теперь, когда все волшебные окрестности запорошило золотой пылью? Незаметно настала ночь. Выбившись из сил, я с проклятием смял исписанные листы. Но все-таки не разорвал их в клочья. Ладно уж, пусть останется что-нибудь на потом.

Я еще вернусь к моим наброскам. Еще на вечер! Хотя уже вообще-то ночь, но это ничего. Лиха беда начало, а начало положено. Пока я ничего не стану говорить Йоко. Пусть она думает, что я пишу дневник или письмо тетушке Мими. Она уже давно – наверное, с тех пор, как завелась эта бодяга с нашей высылкой и улица перед нашим домом в Гринвич-Виллидж стала кишеть гуверовскими агентами, – смотрела косо на мои стихи, а уж когда ее любимчики-экстрасенсики усмотрели некую опасность для меня, если я буду по-прежнему писать стихи и сочинять музыку, то уж тут был вынесен высочайший вердикт, строжайше запрещающий мне всякий род творчества. Так что же мне осталось? Нянчиться с ребенком и записывать в дневник рецепты для самого здорового в мире хлеба из цельнозерновой рисовой и кукурузной муки! Сначала я так и делал, но она добралась и до моего дневника. Тогда я написал пару крепких словечек в ее адрес и в адрес ее дружков. Она смутилась. Несколько дней я ее вообще не видел, но потом все вернулось в привычную колею, но к моему дневнику ничья рука уже не прикасалась. Так доктор Леннон отвоевал кусочек свободы в своем собственном доме. Поразительное достижение! Вот это настоящая проблема: с ней неволя, без нее – тьма кромешная и скрежет зубовный. И опять же никакой воли, потому что набежала толпа друзей и приятелей. А с ними пришли и тысячи соблазнов, из которых бутылка была еще наименьшим. Как это там называлось – «Бренди Александер»? И чем мы это с Хэрри запивали? Кажется, водкой. Или «Кровавой Мэри»? Белое и красное… А потом мы разобрались с этими занудами из Smoothers Brothers и в процессе, так сказать, разборки сокрушили добрую часть обстановки в таком приличном заведении для уважаемых людей, как «Труба-дур»! Труба для дур! Это нас с Хэрри так развеселило, что мы уже заранее решили растрепать ту теплую компанию богатых бездарностей, которая там имела обыкновение тусоваться. Хэрри от предвкушения удовольствия даже заикал:

«Труба-хикс – для дур-хикс!»

Ну и … подробности, как говорится на языке профанов, читайте в газетах в разделе «Происшествия». Зато мы отвели душу. И заодно дали собравшимся послушать настоящие песни вместо того кошачьего концерта (хотя я и люблю кошек, но не в музыкальном смысле), который был подготовлен этими двумя напомаженными манекенами в приличных костюмчиках. Соединенными усилиями, хотя дурашка Мэй пыталась нам помешать, нам удалось превратить запланированное скучнейшее представление «Беззвездный вечер» (или что-то в этом роде) в достаточно оживленное «Дам по мордам» или «Ударю в харю». Наше выступление экспромтом увенчалось шумным, дело дошло даже до полицейских сирен, успехом. Понятно, что мы всех сразу заткнули за пояс. Уж куда им, беднягам, было с нами – гигантами рока – тягаться! Мы исполнили «Сегодня суббота. Нам заплатили – и мы в клуб закатиться решили…» и наше битловское «Давай сюда ДЕНЬГИ!» Тут-то на нас и накинулись и не дали допеть, буржуи! Чуть не сломали мне большой палец, сволочи! Но и мы в долгу не остались. Но потом прикатили менты и нам пришлось свернуться. С этом сортом лучше не связываться. И мы выкатились на свежий воздух… К сожалению, какой-то подлец сумел сфотографировать меня, но не Хэрри, при выходе из клуба. Жаль, что мне не удалось набить ему морду! На следующее утро вся история была в газетах, и я получил нагоняй от Йоко. Причем позвонила она в самый неудачный момент, то есть до того, как я успел опохмелиться.

«Джон! То, что ты себе позволяешь такие…»

Ну и пошло: она мне слово, я ей два… Ну и в результате, я истребил телефон и порезал себе руки, пытаясь порвать кабель. Заявился агент Минтц… Я решил, что Мэй его вызвала, захотел ее задушить… Мы втроем гонялись друг за другом по комнатам, как в комедии абсурда. Минтц все восклицал:

«Остановись, Джон! Подумай, что скажет обо всем этом Йоко!» Я лягнул его в пах, но, к сожалению, промазал.

И неизвестно, чем бы все эти догонялки кончились, если бы не пришел Хэрри с бутылкой водки. Мы опохмелились, и я позволил перевязать себе руки, а то все было в крови… Так иногда какая-то малая малость меняет кардинально настроение и ситуацию: мне всего лишь нужна была водка, чтобы прийти в себя. А с мамой мы помирились на другой день, как только новый телефон был установлен. Да, это было неповторимое время! Но я, собственно, и не хочу ничего такого повторять в будущем. Хватит приапических подвигов! Нужно жить день за днем, как все нормальные люди: любить жену и сына, позаботиться о том, чтобы Мими и мои сестренки не знали недостатка. Нужно перечитать мой дневник и наконец слепить из отрывков книгу. Составить полный список моих песен и вообще стихов и прозы. А написал я не так уж мало! Ох! Хо-хо! Это все архивная работа! Почему я должен заниматься этой пылью прошлого? Я хочу совсем другого!

Вот мне в голову как раз сейчас пришла история про одного подпольного музыканта и торговца наркотиками по имени Челнок и его изредка верной скво Цыпы. Или он был подпольным дилером и музыкантом-неудачником. Скорее так, чем наоборот. А Цыпа подрабатывала днем шлюхой в ближайшем притоне, а по ночам писала докторскую о венерических болезнях. … Во время полицейской облавы Челнок как музыкант потерял последнее пристанище в подпольном клубе «Лулу на луне» и разбил в знак протеста гитару о голову подвернувшегося сержанта. А Цыпу тем временем пригласили участвовать в лайф-шоу в качестве обнаженной модели, и продюсер шоу сделал ей внезапно предложение выйти за него замуж. Она вышла замуж, но таскала с собой повсюду огромный саквояж, в котором прятался разыскиваемый полицией Челнок… Записать или оставить так – в голове? Если б знать, сколько мне осталось, а то прямо неохота ничего делать – начнешь что-нибудь интересное, а тебя – бац – и укокошат!

Первые письма с угрозами (грозы о’кей, они здесь на месте, но розы тут ни при чем) стали приходить, когда мою вполне безобидную фразу об Иисусе подхватили и разнесли по всем Штатам. Через несколько колов времени эту неправдоподобно раздутую историю удалось замять. Спасибо, Брайан! Но теперь ты уже на том свете и не можешь мне помочь. Скорее всего, новый виток начался после того, как наш миляга Джерри (чтоб ему было пусто!) выкрикнул на каком-то митинге в знак какого-то про-(кисшего)-теста или скипидарности черт знает с кем: «Леннона в президенты!!!!!» Словом, он мне оказал такую «услугу», что если я его переживу, приду танцевать степ на его могилке. Вроде бы жука Никсона свалили, и уже давно, но что-то там в глубине госаппарата заело и меня, похоже, не собираются оставить в покое. И хотя и Гувера с нами нет, но его дело живет и побеждает, как говорят наши заокеанские друзья. Меня не оставляет чувство, что за мной непрерывно следят. И на улицах этого славного города и в парке, и даже один из швейцаров нашей «Дакоты» кажется мне подозрительным. Глаза у него бегают, и он как-то суетлив и все выспрашивает, куда это я направляюсь и когда вернусь. Кажется, его зовут Джуд – Иуда! Таких гениальных совпадений в природе не бывает. Тут что-то есть, определенно! Доктор Леннон способен распознать паутину взаимосвязи. И паранойя здесь совершенно ни при чем. Другой швейцар – старый Хозе – в полном порядке. А этот…

Кстати, о паранойе. Лет пять назад меня тоже пытались уговорить – и все мои друзья! – что мне только кажется, что за мной следят. Само собой, приятное во всех отношениях словцо «паранойя» то и дело запускалось бумерангом в прокуренный воздух и делало кубреты где-то там под потолком, чтобы потом вернуться к автору. «Леннон, ты – просто маньяк! Ну скажи, кто станет за тобой следить? У тебя явная паранойя… Лечись, дружище, пока не поздно!» Ну вот, нас всех и вылечили после Уотергейта. После того, как выяснились все гнусные подробности – положим, все-таки не все, но большая часть – слежки и прослушивания конкурентов и взламывания сейфов и манипуляций с документами и запугивания свидетелей и прочее, стало очевидным, что моя так называемая паранойя была вполне оправданной, то есть здоровой, органической реакцией на никсоновские беззакония. А другие просто пытались отмахнуться от неприятных фактов, повторяя чужие мантры, не хуже нашего Джорджа. Вот кто нашел себя в мантрах, медитациях и игре на цитре, во всей этой индийской экзотике и мишуре. Вообще-то, я уже давненько предчувствовал, что наш Джорджик в послебитловый период скорее уйдет в восточную мистику, чем останется парадной лошадкой шоу-бизнеса. Да-да, мы все знаем, кого я имею в виду! И нечего делать такое постное лицо! Кто выпускал по нескольку альбомов в год, и притом один хуже другого, а?

«Ну, знаешь, Джон, не каждому нравится сидеть сложа руки и наблюдать, как другие карабкаются на Парнас… Когда-то ты и сам…»

Что? Ты еще оправдываешься?! Заткнись! Лучше сядь и напиши что-нибудь стоящее, поглубже «Мишели-вермишели-надоели» и всяких там излияний о том, как было здорово вчера! Бери карандаш! Ну, самый популярный композитор-песенник нашего времени, покажи миру, на что ты способен! Молчишь?

Так Полу мы заткнули рот.

Посмотрим, кто еще стоит у меня на пути… Ах, кажется, моя дражайшая разведенная женка грозила что-то там опубликовать. Уж ей-то доктор Леннон вправит мозги в два счета! Син никогда не умела постоять за себя, потому и поплатилась. Как человека научить быть человеком? – Пробудив в нем самосознание! – А как этого конкретно добиться? – К примеру, создав ему невозможные условия, вот как! Тогда он начинает сопротивляться, включается механизм борьбы за выживание, и человек постепенно становится человеком, а не амебой или там кроликом. Так что начнем с элементарного запугивания. Организуем пару ночных звонков, благо, что друзья у меня в тридесятом королевстве еще есть. А если это не поможет, то найдутся и другие меры воздействия. У Леннона Грозного имеется в закромах кое-что поэффективнее. Посмотрим, может быть, Син вскоре возьмется за ум. Тогда ей ничего не грозит. И досточтимого Джона Твиста изымем из игры. Он ей уже достаточно крови испортил, хватит!

Кстати, о женщинах. Что-то давненько ничего не слыхать о Мэй. Что-то она там поделывает, моя кошечка? Вот ей никогда не взбредет в голову писать какие-то там «разоблачительные» книжонки о бывшем любовнике и патроне Джоне Великом и Столиком! Она всегда знала свое место в игре и не совалась, куда не след… А все-таки любопытно, что она поделывает… Ее податливость, мягкость во всем, тепло ее смугловатой кожи, ее неунывающая душа… Молодость… Кажется, мне ее-то и не хватает. Разыскать ее? Я люблю китайскую кухню почти так же, как суши. Но что скажет мама? Хотя у нее тоже романчик за романчиком, но, я думаю, она встанет в этом случае на дыбы. Так уже было… Нет, лучше не рисковать, лучше по маленькой играть. Чтобы окончательно не проиграться в пух и прах. Если оба играют краплеными картами… неизвестно, чья возьмет… Лучше не провоцировать конфликт. Тем более что у нас сын, да и вообще я ей уже отдал все бразды правления… Последним декретом замечательной страны Нутопии Йоко была назначена фельдмаршалом и верховным казначеем. А я освобожден от всех земных забот, так сказать, чтобы иметь полную свободу для занятия искусством! Да, я с виду вполне свободен, и да, я, по сути, веду жизнь зека. «Заключенный номер один, на прогулку!» Так, во всяком случае, говорят в фильмах. Но действительность намного скучнее и отвратительнее всех выдумок на свете. Сесть в настоящую тюрьму мне бы не хотелось, да в сущности меня и не за что сажать. Процесс с моим бывшим менеджером и еще один с фирмой не в счет. Дело пахнет всего лишь денежными потерями в случае проигрыша, но никак не кутузкой. Вот поэтому меня и хотят укокошить. Если не к чему прицепиться, тебя просто уничтожают, как Иисуса. Ведь он не был ни в чем криминальном замешан, а его осудили и распяли. Я когда-то читал Библию, еще у Мими в доме. Она вообще поощряла чтение и ходила в церковь по праздникам, и меня с собой брала. Есть там одно интересное место, когда Пилат спрашивает: «Что есть истина?», а Иисус, у которого руки за спиной связаны, отвечает: «Аз есмь». Даже если бы у него руки были свободны, он бы, похоже, не стал бы драться, дробить скулу римскому начальнику. Он знал и так, что он их всех выше, сильнее духом. А его все равно взяли да и распяли на другой день. Ему повезло: по крайней мере, он недолго мучился на своем кресте. А теперь все еще проще: возьми револьвер (не из нашей пластинки, а из презренного металла), прицелься и шлепни кого-нибудь.

Было дело, мы выпустили пластинку под названием «Револьвер», но это был всего лишь заголовок. Просто мы смотрели в то время много вестернов, мы ничего такого при этом не думали. Слова, которые материализуются и начинают жить своей жизнью, – страшная штука. Овеществление невещественного не менее загадочно и жутко, чем воскресение, возвращение с того света. У меня вышло нечто вроде Пасхальной проповеди: реверенд Леннон готов взойти на канцель! Вот такая петрушка!

Почему я снова и снова об этом думаю? У нас ведь есть телохранитель, и притом вполне профессиональный… Вроде и письма с угрозами больше не приходят. Или их скрывают от меня? Не думаю, я не истеричная барышня, а рокер из Ливерпуля – я бы не лишился чуйств от каких-то там подленьких намеков и прямых угроз. Но даже и в звуке родного города мне слышится в последнее время свист пули, которая меня убьет… Возможно, письма такого сорта приходят на самом деле. Пойти покопаться в почте? Вряд ли это что-то принесет. Устроить Фреду допрос с пристрастием? Боюсь, что он запишет меня в параноики. Конечно, он не станет трепаться, но доверие будет поколеблено. Нет, это не годится. Я, конечно, не сторонник полной откровенности с моим ассистентом, но некоторую разумную степень доверия все же следует иметь друг к другу. То же относится и к менеджеру. Брайан – особая статья.

Но меня что-то гнетет. И мне надоело выше крыши глазеть на дурацкий экран. Пусть грабят банки и устраивают массовые карамболажи, пусть бегают по улицам с винчестером и бастуют себе в удовольствие! Пусть устраивают марши протеста против Ку-Клукс-Клана и марши в поддержку умалишенных! Пусть! Меня эти внешние события перестали волновать. Да, это Америка, и все эти гамбургерские излишества (а порции здесь во какие – лопнуть, да и только) просто являются частью общего колорита. Я привык. Романтика первой встречи испарилась, ее не вернуть. Но надо ведь как-то жить, существовать. Увы, со временем выяснилось, что любовь – это еще далеко не все! Как это раньше мы пели с ребятами: „All You Need is Love!“ Все-таки славное было время! Битломания – этим все сказано. И Элвис тогда еще не окончательно съехал с нарезки. Но уже полыхал Вьетнам. И Британский двор поспешил присоединиться к агрессору. Значит, и тогда не все было благополучно. Но то, что творится сейчас! Боже милосердный! Если ты есть, то что ты об этом всем думаешь? Меня часто интервьюировали, а вот я с большим удовольствием взял бы интервью у Бога. Любопытно, что бы он такое сказал… Но боюсь, не выйдет разговора, потому что небеса молчат, и для пристава, как и для вора в генах ссора в своре … волчат … Да, нет у меня собеседника, от которого я бы ожидал услышать что-либо новое, неожиданное. Пол, как Элвис, всегда все округляет и уходит от прямого ответа. И все этак с улыбочкой, и никаких вам конфликтов. Дипломат, да и только! Брайан за это его особенно ценил. Пол – любимец публики! Пол – самый старательный, самый трудолюбивый, самый аккуратный, самый застегнутый на все пуговицы, самый скучный, самый поверхностный, самый патриотичный и прочая и прочая. Словом, Пол был официальным лицом Великолепной Четверки. А кто его принял в группу? Я, Джон Леннон! Без меня где бы он оказался? Просто я терпеть не могу все эти маразматические излияния о черной неблагодарности, а не то я бы его так разделал, само собой в духовном плане, что он бы и пикнуть против меня и Йоко не посмел. Куда ему до меня! Нет, надо мне как следует раскрутиться, а то от всех этих кошачьих концертов, которые преподносятся сегодня в качестве рокового попа и попсового рока, просто с души воротит. К лешему все запреты! Будь, что будет! Надо отвлечься, сменить декорации. Был разговор о моем кругосветном путешествии. Пойду-ка я к Йоко, она все знает.

Пока ничего неизвестно. Одна газета запросила интервью. Надо подумать. С одной стороны, нужно время от времени мелькать на страницах прессы, чтобы «остаться в игре». С другой стороны, я и Йоко уже вроде бы все обсудили в телепередачах и в толстых журналах: о чем говорить? Пережевывать или подтверждать «съеденное выше»? Но умным и так все понятно, а дуракам что в лоб, что по лбу. Да и потом еще надо знать, с кем говоришь, а то пришлют какого-нибудь остолопа – потом хлопот не оберешься. Правда, надо отдать им должное – журналисты в основном ребята зубастые и с юмором. Это в эпоху «Битлз» кое-кто из них пытался сделать из меня жучину-симпатягу, с которым приятно обниматься в темном кинозале и с которым можно просто так «играть». Или – еще хуже – меня пытались представить честной публике как еще одного Энгельберта Хумпердинка, британского подражателя Элвису. А не то и похлеще – как второго Пола Маккартни! Иной раз меня так допекали, что я закуривал и выпускал струю дыма в глупую, лоснящуюся от нездорового любопытства физиономию. «Джон, почему у тебя галстук сидит криво? Это знак для посвященных, да?» Много раз у меня на языке вертелись непечатности, но всегда вмешивался Пол или Ринго или Брайан… Но прошли времена, дорогие мои, когда я, сжимая кулаки в карманах, вынужден был изображать ого-го как обходительного поп-стар, любимца публики и клоуна на политическом манеже. Все! Финита, как говорят у нас в Риме. Родственные мне души – это не Репин, а Ван Гог, не Диккенс, а Уайльд, не Фейербах, а Тимоти Лири, не Паунд, а Дилан Томас. Одним словом, мне чужд так называемый «реализьм» – он хорош для клизьм! В наш век только сюрреализм отвечает современной эпохе. Так-то, господа хорошие! И не я один так считаю, но и мои друзья-приятели. И может быть, тот бешеный русский, который мелькнул как-то на нашем экране. Я было послушал, но, черт его дери, ни слова не понял, но кричал он хорошо, душевно. Я вообще предпочитаю крик писку и мяуканью, которого развелось в последнее время в поп-мире – хоть уши затыкай! Когда кошки мяукают – это хорошо, потому что это заложено в них природой – издавать такие звуки. Я вообще люблю кошек. Но когда какой-нибудь жлоб, приняв пятую позицию, начинает издавать неподобающие человеку звуки – извините, мне охота пульверизировать это шоу вместе со всеми участниками. Этого добра здесь столько развелось, что я перестал слушать современный поп и даже рок. Поэтому особенно приятно знать, что там, за океаном и даже не просто за океаном, а за железным занавесом, есть тоже кричащая душа. Да, орал он действительно с полной самоотдачей, несмотря на камеры и юпитеры. Great Russian!

Я не люблю благополучно-самодовольных персонажей без своего нутра, без каких-либо особенных задвижек и проблем, бесконфликтных конформистов в безупречно сидящих костюмах. Эти бессмысленные мэмфисные мафии, роившиеся вокруг Элвиса как стая мух – все одетые одинаково, да еще и в темных очках! Воображали из себя невесть что! Пуп земли, что ли? Их дурацкие забавы – бросать друг в друга тортами или обливаться кремом для бритья и стрелять друг в друга ракетами для фейерверка – только подчеркивали их непроходимую тупость. У нас были развлечения поумнее, а дураков в нашей команде мы не держали. И дело совсем не в образованности: есть дураки и с дипломами. Я знаю, я с ними встречался. Но у каждого есть мозг, и надо просто-напросто научиться им пользоваться – об этом и речь! И поскольку как раз этому нигде никто никого не учит, то уж будь добр, учись сам. В этом и проявляется ум человека. И я, и Боб Дилан, да и Пол с Джорджем и Ринго – самоучки. Значит, можно добиться всего самостоятельно! И кивки на какие-то там гены совершенно неуместны. Мой папан был официантом на судне, а мама в основном сидела дома. Уж не говоря о Мими, в которой даже при вскрытии не смогут обнаружить ни одного грамма превозносимого всеми бездарностями так называемого таланта. Да такой вещи, как талант просто вообще нет в природе, его выдумали дипломированные придурки, чтобы найти себе оправдание и чтобы проштемпелевать остальных. Мол, не суйтесь, все равно у вас ничего не выйдет, сидите в темном углу и молчите в тряпочку. И большинство, как ни странно, верит всем этим бредням и остается в дураках. О том и песня! По крайней мере, моя песня! А что там поют все эти Фрэнки, Рики, Бинги и иже с ними – туфта и лапша для развесистых ушей. Ох уж мне этот старый хрыч Фрэнки! Видите ли, мы были повинны в падении общественного вкуса! Скажите, пожалуйста, а что же такое с его свинговыми трелями, с его мафиозными замашками и брутальными сексуальными развлечениями?! Нет уж, извини-подвинься, падение вкуса, если таковое и наблюдается, – это твоя заслуга, миляга Фрэнки! Опять же, умный услышит, а кретину все равно не втолкуешь. Собственно, люди различаются по тому, как и в какой мере они научились пользоваться своими мозгами. Так что я предлагаю разделить все человечество на умных и дураков. А все остальное не так уж важно. И если бы дураки не были бы в большинстве, то не нужны были бы и деньги. Тогда я бы согласился петь за так. Но это время еще не наступило (слушай „Imagine“ и проникайся), поэтому и только поэтому в этом мире всем заправляют толстосумы. И даже среди нашей братии поп-звезд есть настоящие поклонники Молоха. Конформисты и соглашатели – они всегда плывут по течению и загребают то там, то сям миллиончик. Вдобавок у каждого из этих дутых величин свой антураж, хотя бы и не в таком неправдоподобном ом! масштабе, как у нашего почившего королька, но достаточный. Как тут не вспомнить о «крысиной команде»! Они бегали за Синатрой пестрой стайкой, как крысиный выводок, и любили пастись в предбаннике у незабвенного Кеннеди, которого некоторые почему-то считали, да и по сей день считают, чуть ли не мессией. Их провозгласили одно время по недомыслию СМИ законодателями тона. Потом наступила эра «мемфисной мафии» с их костюмированными парадами глупости. Групповой дух царил и в Голливуде, так что, когда мне пришлось туда временно переселиться, мы решили организовать банду «голливудских вампиров». По крайней мере, наши выходки отличались остроумием и бесшабашностью, и никто из нас не носил твидовых костюмов и галстуков – у нас не было формы. Зато – сколько содержания! Да в какой еще компании можно было встретить столько гениев, как среди нас? Я (уж о себе я здесь даже не говорю – я уже достаточно заявил о себе и до этого), Хэрри Нильсон – человек-хор и оркестр в одном лице, Наполеон среди музыкальных продюсеров Фил Спектор, и два гениальных ударника: Кит Мун и Джим Кельтнер. Иногда к нам прибивался Ринго, когда бывал наездами в Голливуде. Тогда в нашей компании было целых три замечательных ударника, людей, уважаемых во всем мире. Ну а остальная братия состояла из хороших музыкантов и критиков, воспевавших наши подвиги. И, конечно, с нами шатался Джессе Эд Дэвис – свой парень почти во всем, и индеец в остальном. Настоящий краснокожий – брат бледнолицых, не какой-то там «выбившийся в люди», стыдящийся своих корней, как Элвис, никогда ни словом не обмолвившийся о том, что его кровь по отцу – собственно индейская. Почти как наш Брайан, который всегда слегка морщился, когда я его называл то евреем, то жидом, – судя по настроению и ситуации. Особенно мне нравилось восхищаться его семитским носом при всяких там потомках феодалов на официальных приемах. Или приводить его в замешательство вопросами типа: «А расскажи-ка, Брайан, как происходит обрезание? И кстати, ты сам помнишь этот ритуал, который ты однажды испытал на себе?» Тут бедняга Брайан совершенно терялся и бормотал: «Джон, если тебе интересно, мы поговорим об этом как-нибудь потом… пожалуйста, не перед гостями… я прошу тебя». Было так легко его смутить и сбить с толку, почти как мою Синтию. Вообще, робкие, застенчивые люди могут вызывать симпатию, но я не склонен к дребезжанию жалости и сопливости сочувствия. В конце концов я женился на Син и был дружен с Брайаном. Но с Син я развелся, а бедный Брайан отошел к праотцам. Нет, это все не могло быть моим двигателем на долгое время. Нет, рядом со мной должна быть женщина с умом, фантазией и сильным характером, которая была бы способна поддержать разговор на любую тему и которая могла бы постоять за себя в мужской компании. Женщина, равная мужчине во всем, а не исполнительница его прихотей. Женщина с изюминкой, женщина с безуминкой – короче, Йоко Оно. Когда я ее встретил и нас стало двое вместо один и один, у меня было чувство, как будто я распрямился в мой полный, настоящий рост и начал дышать обоими легкими и видеть обоими глазами (уж не говоря о том, что мой третий глаз тоже прозрел в скором времени после нашей встречи), вместо той неизбежной однобокости и увечности от компримированности грудной клетки – жилища нашего сердца и нашего голоса, которые являются сопутствующими эффектами жизни каждого, не нашедшего своей половины, каждого, живущего от случая к случаю. Да я увидел свет, если хотите! Но не благодаря обманщику Махариши, этому фарисею от эзотерики (которую я, кстати сказать, очень уважаю), а благодаря Йоко. Буддизм. Будда. Да!

Но я сильно уважаю и почитаю также и Иисуса, того, что родился в Назарете и стал суперзвездой Древнего Мира. Да и по сей день этот Человек сохраняет свое особое место в истории земли. Некоторые называют его Христом. В его честь совершается обряд крещения, и все крещенные называют себя христианами. Но я говорю вам: если бы все люди, или хотя бы те, кто называют себя христианами, жили по заветам Христа, то и весь мир был бы сегодня другим, потому что вся история пошла бы по другому пути. Трудно сказать, по какому, но уж явно, что в Гарлеме не было бы чуть не каждый день стрельбы, и не случилось бы войны во Вьетнаме, а до этого в Корее, а до этого во всем мире… и так далее и тому подобное. Войн не было бы вообще. А не было бы войн, не было бы и оружия. Был бы настоящий мир во всем мире. И все бы ощущали нечто вроде кровного родства друг с другом: и белые, и черные, и желтые, и красные – словом, все! Сам Иисус где-то сказал: «Несть эллина и несть иудея». То есть, выражаясь современным языком, все люди равны, все люди братья. Но в том-то и штука, что в повседневной жизни нет ничего труднее, чем выполнить этот завет. Я пробовал, я знаю. Но я не фарисействую и не говорю, что я – образец для всех. Что я живу лучше других… Хотя в материальном плане, и в особенности с тех пор, как Йоко взяла все дела в свои маленькие умелые руки, я не могу пожаловаться. Наш жизненный стандарт надежно застрахован на будущие этак лет сто. Так что и Шону хватит.

Но дело опять же не в этом. А в том, что я никогда и ни при каких обстоятельствах не смог бы испытать братских чувств к жучине Никсону или к сушеной вобле Тэтчер или как их там всех зовут. Вот и приходится в таком вот мире, где Трики Дики сидят на своем Олимпе, заботиться о завтрашнем дне, чтобы не скатиться на дно, чтобы не захлебнуться нечистотами. И если в Библии где-то сказано про нищих, то я уверен, что не в этом контексте. Может статься, какой-нибудь умник, тыча пальцем в наш банковский счет, начнет меня уличать в двуличии и проповедовать бедность для всех как единственное возможное в земных условиях равенство. Но я скажу ему на это: «Да пошел ты… Этот мир пока не свободен, а нет свободы – не может быть и равенства. Одно вытекает из другого».

А мне лично деньги по фигу. И так было всегда. Жизнь моя держится на кофе и сигаретах. От всего остального я могу отказаться. И от суши, и от супа мисосиру, и от «мерседеса», и от загородных вилл. Я научился жить как йоги. Или почти как они. Я вешу пятьдесят девять. Мне уже почти ничего не нужно от этого мира. Какой-то писатель на старости лет научился даже тачать сапоги, чтобы вообще ни от кого не зависеть, даже от сапожника. Я его понимаю. Это был великий писатель. Русский классик, кажется, кто знает? Если доживу до старости, прочитаю его книги. А пока хочется заняться своим.

Древние говорили: «Вся земля – родина». Вот как далеко они заглянули вперед: ведь ни черта они не знали про Америку, а уже предугадали эмиграционную волну и то особое чувство, которое испытываешь, найдя свою новую родину далеко от того места, где родился и вырос. Как это было со мной и Йоко в 70-м.

Но они же говорили: «Все течет, все меняется». Так вот, что-то там утекло или протекло – время, быть может? Одна администрация сменила другую: жук Дик уступил свое насиженное место любимцу публики Джимми. Несносный ретроград и, как поговаривают, тайный гомосек (в чем я лично еще никакого криминала не усматриваю), Гувер отошел в мир иной. После невообразимо запутанных прений, в коих сэра Ленноновица представлял его адвокат (кстати, зело умелый, как и дорогой), ему была вручена в соответствующей торжественной обстановке зеленая (а точнее, господа дальтоники, голубая) карта, разом освобождающая его от всех последующих разбирательств, дебатов, прений, трений, притеснений и гонений (вот было бы здорово, кабы так оно и вышло!). Рррмиау!!! Миледи сделала ее обворожительному супругу небольшой подарок по сему знаменательному случаю, а именно, двадцать (буквами: д-в-а-д-ц-а-т-ь) самых дорогих костюмов от Армани. Куда я должен их надевать – это другой вопрос. Это же долгожданное событие совпало (ну, скажем, почти совпало) с появлением на свет столь же долгожданного наследника престола. «Престола…» Хорошо, тогда изменим «сэра Ленноновица» на «Его Королевское Величество Джона Бесстрашного». ОК! Это подпись, а теперь нарисуем и картинку к ней. Хе-хе! Трики Дики вышел особенно хорош! Хо-хо! Никак не могу понять, как это он пролез в президенты, с такой вот физиономией злого насекомого, а? Недосмотр, ребятки, недосмотр! И это в самой свободной стране в мире! Ну ничего, серебряные мои