Жизнь за президента. Тайны ХХ века

Анна Александровна буквально повисла на руках у Лены и Артёма. Потом собралась с духом и продолжала, увлекая их в сторону парковки.

– Муж, деверь и сын часто ходили на яхте под парусом, поднимались в горы, гоняли на мотоциклах и автомобилях. Я утратила бдительность и не заметила, когда Джо затащил Алекса в кабаре «Карусель», познакомил с Джеком Руби и прочим сбродом. Джо сыграл на юношеской страсти к приключениям – Алексу было восемнадцать. Джо слыл отличным психологом, ловцом душ в самом жутком смысле. Интеллигентный с виду, в очках с золотой оправой, улыбчивый, расторопный, невероятно эрудированный, очень умный… Таким, наверное, и должен быть Сатана. Джо всегда знал, что кому нужно. Я оказалась одной из его многочисленных жертв. Он просто купил меня, и всё. А Алекса соблазнил иначе. Вообще-то именно Джозеф нажил состояние, которое не снилось их с Эндрю отцу. Брат был у него на подхвате, но служил истово, верно. На невероятной проницательности и полнейшей беспринципности Джо строил своё благополучие и в дальнейшем. Только рак поджелудочной железы ему не удалось обмануть.

Анна грустно усмехнулась, будто осознав ненужность слёз и проклятий.

– Штат Техас не любил Кеннеди. Джозефа просто выворачивало при одном упоминании о президенте. А Алекс был склонен к риску и этим обратил на себя внимание. Он даже в полиции побывал из-за драки. Двое богатых оболтусов пристали к Терезе. Впрочем, и в школе жаловались на повышенную активность сына. Сама я в политику принципиально не вмешивалась. Верная жена, я всегда держала сторону мужа. У нас с Джо, признаться, была любовь. Муж обожал драчёну – белорусский омлет с сыром, обязательно приготовленный мною. А мне передала рецепт няня, уехавшая с нами в Англию. Джо считал экзотическими те блюда, к которым не привык. Таким оказалась и драчёна. Царствие небесное моей няне Поле…

На парковке Артём оглядел «Крайслер» Анны Александровны и решил, что с управлением справится. Дома, в Киеве, у него осталась практически такая же «тачка».

– Сейчас поедем.

Анна жадно дышала солёным морским воздухом. Мимо пробежала молодёжная компания, но друзей или знакомых Елены и Артёма среди них не было. Вокруг многочисленных фонарей яркими точками роилась мошкара. Под вечер заблагоухали какие-то экзотические цветы, высаженные за оградой у въезда на парковку. Похоже, их аромат очень нравился старушке.

– Алекс в присутствии Гелбрейтов никогда не высказывал своих истинных взглядов. —

Анна проводила глазами смеющихся парней и девчонок. Потом ообернулась к тем двоим, что были сегодня с ней.

– Джо и мысли не допускал, что мальчишка имеет собственное мнение. Мне-то полагалось знать своего ребёнка лучше. Помнить, что он привык всегда идти вопреки, противостоять нажиму. В детстве я не могла заставить его есть кашу…

Анна улыбнулась сквозь слёзы. Она смотрела в чёрное южное небо, где мириады звёзд роились подобно тем мошкам, и куда, как ей казалось, отлетела душа сына.

– Хоть режь его, а не проглотит, всё выплюнет на стол. А оставишь в покое, поест за милую душу. Всегда упрямый был, настырный. Любое дело доводил до конца. И принимал сторону меньшинства, защищал слабых. Если все вокруг настроены против президента, Алекс обязательно вознесёт его на пьедестал. Тогда мы об этом не знали. Алекс день ото дня становился всё более чужим, жил своей жизнью. – Анна сняла перчатки и потёрла одну сухую ладошку о другую. – Джо решил его поскорее женить, чтобы не вышло каких-нибудь не приятностей. Тереза Льюис, блондинка с роскошными волосами до пояса и сапфировыми глазами, самая завидная невеста в округе, богатая и образованная девушка, влюбилась в Алекса и настояла на своём. Единственная дочь Ральфа Льюиса – о нём я ещё расскажу, это будет интересно. Джо мечтал породниться с этим влиятельнейшим мерзавцем. Правда, тогда и я против этого не возражала. Свадьба была назначена на Рождественские каникулы, и в ноябре мы к ней уже готовились. Тереза заказала дюжину платьев, маленькие девочки наперебой напрашивались к ней в свиту – нести шлейф. Белое, главное платье спереди было облито бриллиантами. В свадебное путешествие собирались уехать сразу же. Предполагалось роскошное турне по Европе, начиная с Парижа. Тереза потом туда и уехала. Там и родила мою внучку, которую я никогда не видела. Впрочем, я её понимаю. Она возненавидела меня так же, как всех прочих Гелбрейтов. Тереза забрала с собой их обручальные кольца, чтобы носить на одном пальце, как часто делают вдовы.

Анна показала свой узловатый скрюченный палец с идеальным блестящим ноготком. Одно из колец буквально впивалось в кожу, другое было немного великовато.

– И сейчас во всех подробностях помню предрождественские дни сорок третьего, когда мы с Джонни обвенчались в Сан-Франциско. Тогда я работала в одном из музеев. А корабль Джона зашёл в тамошний порт, и сам он родился в Окленде. Наши места оказались в кино, рядом. Так мы и познакомились. Джон сделал мне предложение через неделю…

Лена и Артём, слушая историю далёкой и страстной любви, грустно смотрели друг на друга. Они знали, что Анна Александровна случайно оказалась в курсе их сердечных дел. Переговариваясь через голову старушки по-русски, они даже представить себе не могли, что она всё понимает, И поражается, наверное, какие дурацкие проблемы решает нынешняя молодёжь.

– С точки зрения Алекса я была изменницей. Предала его родного отца… Ну, всё, поехали. Простите старческую назойливость, дети мои дорогие. Но потом, уверяю, вы неоднократно вспомните этот вечер. Вряд ли я ошибаюсь – имею слишком богатый жизненный опыт. Кроме того, я слишком много в своей жизни совершила ошибок…

– Ошибок и у нас хватает, – проворчал Артём, садясь за руль.

По правде говоря, он был невероятно рад, что нынешним вечером не придётся отвечать на шуточки приятелей. Они на все лады обсуждали разрыв мистера Артёма Гримбы с мисс Юлией Касатых, дочерью богатого сибирского нефтяника. Юлия была красавицей с ореховыми глазами, а свои от природы чёрные волосы щедро подкрашивала вишнёвым.

Высокая, худая и длинноногая, помешанная на всевозможных диетах и мечтающая о карьере топ-модели, Юлия так и не смогла перевоспитать своего пухлощёкого бой-френда. Артём Гримба обожал готовить, особенно – всевозможные блюда из макарон и баранину с маслинами в вине. Просторная кухня в доме Марты Уинстон была самым любимым местом украинского гостя. Там, на гранитных столешницах миссис Уинстон, Артём создавал свои шедевры, которые потом поедались всем дружным семейством Уинстонов.

Отчаявшись, Юлия составила русское слово «конец» из сухих макарон, для чего специально заехала к Марте, а потом отбыла в неизвестном направлении. Приятели сообщили Артёму, что видели Юлию в ресторане, за одним столиком с седым благообразным джентльменом, который, должно быть, надавал красотке слишком много авансов. Так или иначе, но на сегодняшний день Гримба остался один и пребывал по этому поводу далеко не в лучшем настроении.

«Рыжее солнышко» Лена Яблонская, пережившая крушение основ незадолго до Артёма, подталкивала его к обычной в этих краях мести. Нужно было только зайти на соответствующий сайт в Интернете, поместить там портрет изменницы и выругать её, как следует, чтобы другие мужики поостереглись с ней связываться. Сама Лена так и разделалась со своим возлюбленным, тоже выходцем из СНГовии, молдаванином Ромой Найдуном. Тот, в отличие от Юлии Касатых, очень любил поесть, а у Лены то переваривался рис, то разваливалась рыба, то в супе-пюре появлялись комки. Неплохо готовила Елена только салат «Парадный» микс. Но питаться только этим блюдом из чипсов, кукурузы, перца и шампиньон Рома не смог и прислал Лене на недавний день рождения плюшевого мишку, который при нажатии на живот заявил: «Прощай, мы не пара!»

После этого Лена ославила Найдуна на упомянутом сайте и между прочим выяснила, что он уехал в путешествие по стране с какой-то девицей, прибывшей из Краснодара для работы официанткой. Сейчас они перемещались от восточного побережья к Калифорнии, занимаясь любовью в мотелях, и Лена, как ни старалась, не могла перестать думать о своём фиаско. Рассказ Анны Александровны наконец-то отвлёк обоих обманутых страдальцев от грустных воспоминаний, за что они мысленно благодарили Марту Уинстон. Возможно, квартирная хозяйка Артёма таким образом хотела показать молодёжи, что такое настоящая душевная боль.

Лена устроилась на заднем сидении рядом с Анной. Рассматривая себя в зеркало, она, между прочим, подумала, что стала похожа на настоящую американку. Перестала мучиться на идиотских «шпильках», носить длинные острые ногти. Стёрла с лица яркую косметику и сняла ворох золотых цепочек и колец, оставив только подвеску-птичку из чернёного серебра. Артём тоже здорово изменился – из киевского арсенала с ним остался лишь перстень, служивший заодно и личной печатью.

Супердорогие костюмы и мобильники выглядели тут как-то неуместно и вместо уважения вызывали откровенные насмешки. И богатые, и бедные одевались примерно одинаково, поэтому Артём с Леной в джинсах и ковбойках отлично вписывались в толпу. Теперь же, слушая Анну Александровну, Лена внезапно ощутила, что сильно изменилась за сегодняшний вечер. Она почувствовала себя стоящей на пороге великой тайны.

– Получается, что я сделала верную ставку. Но живу, как в склепе, среди всей этой роскоши, сама себе не нужная. Поделом мне, поделом. Я не замечаю вкуса пищи, не ощущаю ни радости, ни страха. Только одна каменная тоска. Ветер, океан, вино – всё пресно, нежеланно. Алекс чувствовал всё пронзительно, видел мир по-особому. Я внушала ему уважение к покойному отцу, давала подержать коробочку с орденом. Культивировала память о Джоне. Уверяла, что лучше него не было на земле человека.

Анна понаблюдала за мелькающими по сторонам шоссе огнями, потом устало опустила веки.

– Когда японский камикадзе потопил их линкор, я почувствовала, что умираю. А ведь ещё ничего не знала. Потом оказалось, что атака смертника и приступ какого-то слепящего безумия совпали по времени. Но я ждала ребёнка и поэтому должна была жить. Оказалось, что детей было двое. Во мне билось два сердечка. Одно остановилось почти сразу же. А другое… У сына были с младенчества взрослые глаза. Ребёнком в привычном смысле слова, глупым и шумным, я его не помню. Алекса с детства интересовали мировые проблемы… Есть такие люди, которые считают себя ответственными за всё, происходящее рядом. Алекс отвечал за всё. Когда ему исполнилось двенадцать, я решила, что можно быть откровенной. Кроме слёз и забот одиночество ничего мне не приносило. Разбитая, опустошённая, потерявшая работу в дамском ателье, я приняла предложение подруги, тоже одевавшейся у нас. На вечеринке ожидался Джозеф Гелбрейт, недавно похоронивший супругу. А я была высокой, стройной, синеглазой блондинкой с чёрными бровями. Во мне сразу чувствовалась порода. Сейчас вам смешно, конечно, но тогда Гелбрейт тотчас же обратил на меня внимание. Бирюзовое шёлковое платье так шло к моим глазам! Джо танцевал только со мной. Это было чудо! Ведь его внимания домогались даже молодые девушки, не обременённые детьми! А Джо выбрал именно меня. Через месяц прислал помолвочное кольцо с крупным бриллиантом. Помню, я смотрела на камень, как дурочка, не веря своему счастью. Думала, что это – розыгрыш. Правда, я была прелестной женщиной – с ямочками на щеках, с улыбкой как бы сквозь слёзы… А после мне довелось столкнуться с протестом Алекса. И я, и другие принимали его чувства за ревность, за желание избалованного отличника показать характер. А мой бедный сыночек, видимо, сердцем почувствовал надвигающуюся грозу! Ему было так плохо – ночами не спал, похудел, даже учиться стал хуже. Я нанесла Алексу первую травму, представ перед ним, чего греха таить, проституткой. Мальчик рыдал в голос, умоляя меня отказать Гелбрейту. «Ма, ну зачем тебе это? Разве нам плохо было вдвоём? Мы не голодали, нам дедушка помогал. Ты сама говорила! Ты ведь обещала папу никогда не забывать. Меня просила не посрамить его память, а сама другого нашла! Только потому, что у него куча денег, а не по любви! Дедушка обещал никогда больше не приезжать, если ты обвенчаешься с ним…» Старик Осборн не пожелал после свадьбы даже одно слово мне сказать. Более того, стал избегать встреч и с внуком, который вообще ни в чём не был виноват. Мальчик тяжело переживал разрыв с дедом, но после нашёл плюсы в новом положении. Поверните здесь! – Анна тронула Артёма за плечо. – Так будет быстрее, Я вам устрою роскошный ужин. Все говорили, что Энн умеет принимать гостей. Я слишком долго встречала очень важных визитёров. Положение обязывало. Так вот, первый удар Алексу нанесла я. И последний – тоже. В тот день я должна была не отсиживаться в бунгало на побережье, ожидая, пока всё закончится. Я, вернись этот день, прижала бы Алекса к своей груди, согрела, приласкала! Доказала бы, что люблю его! Мы ведь и дом уже купили для них с Терезой, хотели подарить на свадьбу. Годом раньше Джо преподнёс пасынку «Ягуар» белого цвета. И всё-таки Алекс не ощущал так нужного ему тепла. Я ведь не знала, что проживу долго. Считала, что у сына многое впереди, а мне больше ждать нечего. У мальчика было то, о чём другие не могли и мечтать. Но не было человека, которому он мог бы довериться. Мы все взаимно подозревали друг друга. Алекс всего лишь соблюдал этикет, непринуждённо общаясь с нами, с гостями, в которых никогда не было недостатка. И развязка пришла в тот памятный всему миру день, хотя могла случиться и в любой другой. Джо и в страшном сне не приснилась бы такая преданность Алекса кумиру! И я ни о чём не подозревала. Он был выдержан и настойчив, любую работу выполнял с ювелирной точностью. У него был трезвый, холодный ум. А сердце – страстное, горячее. Такому человеку трудно жить на свете. Алекс понял, что убить можно кого угодно, даже президента. И не пережил крушение идеалов. А, может, он просто испугался жить рядом с негодяями…

Анна достала зеркальце и зачем-то проверила макияж на морщинистом, тёмном, как древесная кора, лице.

Совсем рядом шумел Мексиканский залив. Лена с Артёмом, прислушиваясь к ровному гулу, подумали об одном и том же. Залив они видели всяким – лазурным, под знойным небом, с белопенной линией прибоя, и бешеным, густо-зелёным, вздыбившимся огромными волнами. Тогда, три года назад, ураган «Катрина» атаковал Нью-Орлеан, и в доме Марты Уинстон сорвало крышу. Лена как раз накануне покинула город, который вскоре был затоплен прорвавшей плотину водой…

– Приехали! – сказала Анна Александровна.

Мощные фары «Крайслера» выхватили из чернильной темноты ажурную изгородь, высокие ворота, и вдали, в саду, трёхэтажную виллу, увитую ползучими розами.

– Просигнальте трижды, Артём. Ричард, мой водитель, так и поступает. Чтобы знали – это я! – Старушка закашлялась и рассмеялась одновременно. – Только об одном попрошу – ничего никому здесь не рассказывать. Ни до моей кончины, ни после. Не желаю, чтобы у могилы сына толпились праздные зеваки. Наплыв репортёров и пересуды соседей мне тоже ни к чему. Довольно того, что вы сейчас поможете мне освободиться…

Анна Александровна втянула воздух тонкими ноздрями и замолчала. Из-под опущенных её век. не переставая, текли слёзы.

– Освободиться от чего? – Артём почему-то медлил.

– От тяжести. От жизни. Я столько лет боялась, что правда выплывет на свет! А теперь внезапно захотелось рассказать обо всём людям. Тогда, наверное, сын простит меня и примет. Что вы медлите?

Анна вскинулась, села прямо. Около дома она почувствовала себя полновластной хозяйкой.

– Нажмите клаксон трижды, и ворота тотчас же откроются…

Пролог-2

Человек, больше похожий на мумию, сидел один в своём собственном кинозале и жадно смотрел на экран. Ему оставалось мало – врачи давали от силы месяц, и жил он только на уколах. В последнее время медсестре Эстер приходилось приходить к пациенту всё чаще. Даже ночью она готова была в любой момент встать и подняться наверх, ив спальню, и потому отдыхала лишь урывками. Началась последняя стадия болезни, самая страшная и мучительная – не только для умирающего, но и для тех, кто был рядом с ним.

Но он ещё не слёг окончательно, потому что боялся оставаться один в спальне. В то же время никого не хотел видеть рядом с собой – ни сиделку, ни психоаналитика, ни детей, ни внуков. Он считал, что давно бы уже умер, если бы не ждал Энн, не надеялся на её прощение, на её христианскую милость. Он всё ещё верил в это, и потому жил, хотя давно бы уже мог прекратить свои страдания. Лишний укол обезболивающего, пусть два укола – и всё позади. Он слабо верил в загробную жизнь и высший суд, хоть и изображал из себя примерного христианина. Конечно, допускал, что что-то такое, непознанное, существует, но рай и ад считал человеческой выдумкой. Правда, теперь он чаще думал об этом. Приближалась черта, за которой он многое узнает.

Исхудавший человек с восковым лицом, опираясь на палку и держась одной рукой за стену, прошёл к своему креслу и сел, откинулся на спинку. Тотчас же экран ожил, осветился, и где-то сзади заработал аппарат. Больной удовлетворённо кивнул сам себе, словно соглашаясь с чем-то, и неожиданно улыбнулся. Дрожащей костлявой рукой он провёл по своим дряблым щекам, осторожно снял очки в тонкой золотой оправе и тщательно их протёр – чтобы лучше видеть. Это небольшое усилие далось ему с огромным трудом, и на лбу мелкой росой выступил пот. Больному казалось, будто он только что сдвинул с места что-то огромное и тяжелое, или работал всю ночь без отдыха. А на самом деле он всего лишь немного пошевелил пальцами, а потом запустил руку в карман домашней куртки.

Он смотрел на экран и видел знакомый город, где не появлялся уже много лет. Город был залит осенним солнцем, украшен флагами страны и штата. Больной видел эти улицы, дома, деревья Людей, стоящих по обеим сторонам магистрали. Губы его дрожали. Ему трудно было смотреть на экран, где остановилось время, где всё ещё было по-прежнему. Он искренне верил, что сейчас может встать с кресла, потащиться до экрана, протянуть руку – и оказаться там, где всё было так хорошо, так спокойно. В том времени был его младший брат Эндрю, там была красавица-жена Энн, которая теперь очень сильно постарела. Совсем близко существовал потерянный навсегда мир, который можно было ненадолго вернуть.

Человек подался вперёд, вцепившись в подлокотники сведёнными судорогой пальцами. И увидел, как по людскому коридору медленно едут чёрные лимузины, сопровождаемые мотоциклистами в шлемах и крагах. Слезящимися глазами больной искал «Линкольн SS-100-Х» с откинутым верхом, в котором сидели две супружеские пары, водитель и охранник. На другие автомобили, на мотоциклы, на столпившихся людей он не обращал внимания. Прекрасно знал, что сейчас произойдёт, потому что видел эти кадры бессчётное число раз. Помнил, как впервые крутили эту плёнку – вскоре после того, как выстрелы, прозвучавшие в Далласе, услышал весь мир.

Он видел Дили-плаза, Элм-стрит и знал, что впереди у кортежа железнодорожный мост, до которого машины и мотоциклы никогда уже не доедут. Широко раскрытыми глазами, то и дело промокая платком своё холодное, липкое лицо, человек смотрел теперь на высокое, как утёс над ущельем, здание книжного склада. И вдруг поймал себя на мысли, что не хочет услышать выстрелы, которые щёлкнут через несколько секунд. Это было новое ощущение – до сих пор ничего, похожего на сожаление, тем более, на покаяние, он не испытывал. Напротив, гордился, что внёс свою лепту в великое дело.

Патриот и обязан был так сделать, выступить с оружием в руках против пагубной для отечества власти. Конституция даёт гражданам страны это право. Он не смел уклониться от участия в этой борьбе, как не имеет права солдат в дни войны отсиживаться в тылу. Он убивал точно так же, как убивают на поле боя. Этого не стыдятся, этим гордятся. Но только поле это было иное…

Он видел молодую очаровательную женщину в розовом костюме и такой же шляпке, с букетом цветов в руках. Она сначала надела тёмные очки – очень ярко светило солнце. Но потом сняла их, потому что муж что-то раздражённо шепнул ей на ухо. Этот человек жил последние минуты, а думал о каких-то пустяках. Положив правый локоть на дверцу автомобиля, он смотрел по сторонам, улыбался, и, казалось, наслаждался всеобщим вниманием. Чета давно уже не жила, а как будто играла бесконечный спектакль, позировала для глянцевых журналов. И трудно было представить, какие страсти на самом деле бушуют в этой идеальной семье…

Понятно, он ведь ничего не знал. Он ехал по людскому коридору в открытой машине. Видел радостные лица горожан, слышал их приветственные крики. Перед его глазами мелькали флажки в руках встречающих. Ненавидящий его город выглядел со стороны очень весёлым и дружелюбным. Это было похоже на «Поцелуй Иуды». Так убийца, пряча за спиной кинжал, улыбается своей жертве.

Вокруг суетились репортёры, работали камеры, вспыхивали блицы фотоаппаратов. Всё действительно выглядело очень празднично, и многим было по-настоящему весело. Сзади медленно ползли другие лимузины, на которые, по большому счёту, никто не обращал внимания. И в одном из них сидел человек, который должен был вскоре стать первым лицом в стране. Мало того, он не просто предполагал или догадывался, а был уверен в том, что это должно сейчас случиться.

Вылощенный господин в «Линкольне», думал единственный зритель, скоро будет совсем другим. Его белоснежные манжеты зальёт кровь, и великолепную прическу испортят пули. Элегантный костюм с него стащат, срежут ножницами, а самого погрузят на короткую для него каталку. Он будет лежать навзничь, со свисающими вниз ногами, а глаза станут то разбегаться к вискам, то сходиться за переносицей. И потом, наконец, остановятся, остекленеют, и люди вокруг замрут в скорби. А первая леди, которая и сейчас не забудет о собственном имидже, начнёт прилюдно целовать труп мужа – с головы до ног.

Специально посланные люди снимали не только на Элм-стрит, но и в госпитале «Парклэнд Мемориал». И после доложили своему боссу о том, что даже бывалые доктора, увидев эту жуткую смерть, впали в шок. С такими ранами люди не живут и минуты, а этот пациент протянул почти полчаса. Его душа никак не хотела расставаться с телом, и агония продолжалась бесконечно долго. Что и говорить – он имел отличную наследственность. Его мать жива до сих пор, да и отец умер не так давно. Хорошо, что стреляли в голову, иначе, пожалуй, ничего бы не вышло. Потом прикончили, от греха подальше, и среднего брата Бобби – прямо во время президентской компании. А вот младшенький, Тедди, уже всё понял и поумерил свои амбиции…