Епитимья

Пусть его хотят ликвидировать, как отработанный материал или по оговору, но завалить Фонаря без боя им уже не удастся. Он расстрелял шесть патронов из семи. Пули улетели в майскую ночь, и одна точно нашла цель. Раньше метко бил на звук, но сейчас у него всё получалось плохо. Надо было, конечно, «броник» надеть перед тем, как ехать на Пресню. Но тогда стреляли бы в голову…

Великолепные карденовские джинсы сейчас стесняли и дыхание, и движения. Надо же, а раньше ведь ничего этого не замечал! Футболка всё глубже влипала в рану, и становилось очень больно. Куртка, лёгкая и удобная, ощутимо мешала, но скинуть её бегущий не мог. Пистолет весил уже, казалось, полцентнера, да и собственное тело сделалось чугунным.

Раненый отвоёвывал у асфальта и смерти каждый свой шаг. Садово-Кудринская улица распахнулась перед ним, как река, которую нужно было переплыть, чтобы уйти от погони. Редкие автомобили не могли помешать; только собственная кровь, вытекая, лишала сил. «Казаки» острыми носами цеплялись за асфальт, за застывшие комья бетона, за арматуру, наваленную около свежеотштукатуренных стен. Раненый жадно вдыхал запах извёстки – почему-то всегда любил его.

Когда-то так было – на Свири, десять лет назад, когда свело судорогой ногу. Вода была ледяная. И вот так же он рычал, хрипел, а потом заорал. Не умоляя спасти, а просто так, чтобы выплеснуть наружу свою боль. И доплыл до берега, что было почти нереально. Это был его день рождения – двадцать восьмое апреля. Он хотел испытать свои возможности, но вместе этого, уже в восемнадцать лет, получил от матери увесистый подзатыльник. Зато потом мог говорить, и в первый, и во второй раз родился в один день…

А сейчас кричать было нельзя. Он лишь воображал свой крик, проползая по хламу и стеклу, мимо корыт с раствором и спутанных металлических тросов. Ему казалось, что он плывёт. А на самом деле он полз и шёл, хватаясь за борта грузовиков, за крылья легковушек, за углы домов и за собственное горло. А они были уже на той стороне Садового. Жертва видела своих палачей, но не спешила им отдаваться.

Он нырнул за ларёк, постоял там немного и решил, что надо свернуть во дворы. Здесь, на открытом, да ещё ярко освещённом месте, при полной луне, он для преследователей, как на ладони. Они для него – тоже, да что толку? «Калаш» бы сюда сейчас, хотя бы с одним рожком, и тогда… Впрочем, чего зря мечтать? Позиция-то выгодная. Он их видит, они его – нет. Но в следующий момент одинокий раненый волк и стая могут поменяться местами. Судьба дала фору ему, теперь даст им.

Шарахнувшись к другому ларьку, а потом – к углу дома, беглец исчез из светового круга. Поднял голову, пошатнулся, взглянул на указатель. Улица Качалова. Две он перед этим проскочил, и не узнал, как они называются. Ладно, улочек тут много; и ещё неизвестно, какая удобнее.

А теперь куда? Кругом – двери коммерческих магазинов, вывески в позолоте, решётки из чугуна и стали на окнах и дверях. Везде, конечно, кроме замков, ещё и сигнализация. Куда-нибудь бы во дворик, на травку, в кусты. Может, и не найдут – по крайней мере, передышка-то точно выйдет. Хорошо, что уже, считай, лето – конец мая.

Похоже, приятели уже у ларьков, где он недавно стоял. Пока покрутятся на развилках, можно выиграть время. Вроде бы, здесь имеется переулок, да ещё другой. Это хорошо, затылки они почешут. Он сам часто преследовал и настигал, поэтому знал, как надо уходить.

Опять посмотрел, как называется переулок. Вспольный. Красивое слово – пахнет вянущими сладкими травами, чуть пригорелой кашей. Раненому показалось, что рядом тихонько заржали лошади, и замерцали в ночной реке звёзды. Вспольный… Сиреневый, черёмуховый, тополиный… Тихий-тихий, хоть и закованный в камень. Вроде бы, и от него отходит улочка. В случае чего, можно нырнуть туда. Но Вспольный, Вспольный! Почему так лёг на сердце? Не виден почти в темноте, и ещё неизвестно, куда выведет…

Выстрел неожиданно и вкрадчиво щёлкнул сзади. Навернули глушитель, козлы! Пуля свистнула рядом с ухом. Ничего себе, убежал! Ну, так, в натуре, он кровь терял, а не те, кто сзади! На них бы глянуть в его положении… Так, ещё хлопок со вспышкой сзади. Пуля отрекошетила от стены дома, осыпав голову каменной крошкой. Раненый упал, ударившись мокрым разбитым лбом о решётку, которая закрывала около в подвал. Он увидел, что там, внизу, горит свет. А потом к стеклу оттуда, изнутри, прижалось белое, как мел, женское лицо. Те были ещё далеко. По крайней мере, они не успели сразу добежать до упавшего. Он слышал лязг железа и звон стекла, но уже плохо понимал, что происходит.