Оторван совсем от жизни, не умеет и не хочет по своей глупой упертости спускать закипающий пар общественного недовольства своим заскорузлым строем.
Не учится император ничему однозначно, все решения принимаются сугубо неправильные и советчики у него такие же, не смогут они и даже не подумают спасать самодержавие в очередной критический момент. Просто тихонько отойдут в сторонку в нужную минуту, как произошло в семнадцатом году.
Как уже все случилось в прежней истории.
Испугав до смерти всю царскую семью предсказанным будущим и вылечив наследника, я смог заставить императора слушаться меня как мессию и отца родного.
Но раз ничего такого страшного в настоящем времени уже не случилось, теперь мое влияние на него начало очень быстро исчезать и уже стремилось к полному нулю.
А на мой комитет, своего единственного защитника и спасителя страны после тайных расправ с самыми явными агентами англосаксов, вообще постоянно нездоровую бочку катит. Только мой личный авторитет все еще спасал организацию от понижения в правах и прочих реструктуризаций. Теперь же, когда меня нет рядом, совсем некому отстаивать полную свободу в беспощадной борьбе с врагами страны.
Да и так его жалобами постоянно достают на жесткие действия моих архаровцев, а он печально уши развесит и слушает с утра до вечера как слишком приличный по жизни человек.
Нет такого у него в характере, чтобы просто отдать четкий приказ всех, за кого слезно просят, допрашивать еще сильнее и жестче, тогда бы все просители сразу отстали. Чтобы задержанные во всем признались и все очень правдиво рассказали, как Родину оптом и в розницу продавали, в том числе и про своих хлопочущих родственников тоже.
Это я ему тоже советовал, но император не стал прислушиваться к моим словам, как уже к очень многому в последнее время.
Так что не думаю я, что император спокойно досидит на троне. Прогнившее самодержавие уже некому спасать из толковых людей, я там последний такой оказался. Остальные мои заместители доступа к телу государя вообще не имеют и донести до сознания императора спасительные идеи никак не смогут.
Вернул я все-таки страх к государству у самых дерзких и борзых скрытых или явных врагов империи, но вскоре он бесследно пропадет из-за того, что император изволит постоянно гневаться на своих верных опричников.
Свергнут его, скорее всего, сформировавшиеся и сплоченные партии политических наемников Запада и просто всяких проходимцев-болтунов. Последней его огромная империя останется здесь на европейском континенте после разрушения трех империй стран Оси, а по замыслам негласных хозяев мира – это уже явно лишний рудимент абсолютизма.
Ну и ладно, все в этом времени, что я мог – я уже сделал, теперь пришла пора познакомиться с плодами рук моих.
Ощутить, насколько они стали горькими или все же остались такими сладкими, как казались в тот момент, когда я тайно покидал столичный город Санкт-Петербург.
Который так и не стали переименовывать пока в Петроград, а Ленинградом тем более пока вообще не пахнет.
На мой союзный паспорт, дата выдачи которого переправлена на восемьдесят первый год, теперь можно не рассчитывать совсем. Вряд ли тут был Советский Союз, а если что-то такое и произошло, точно такого же паспорта уже не случится в истории.
Про все то, что случится после моего исчезновения, мне очень хочется прочитать поскорее. Как изменилась жизнь империи, Европы и всего мира из-за моего непосредственного вмешательства.
Не сделал ли я хуже прежнего?
Хотя, чтобы еще хуже получилось – это уже очень трудно представить именно для России на самом деле.
Поэтому я не затягиваю пребывание в Храме, собираюсь, заряжаю Палантиры и на следующее утро выхожу под лучи хмурого осеннего солнца. И падающие с высоких небес еще не очень уверенно снежинки.
За спиной рюкзак с парой Источников в давно пошитых толстых кожаных чехлах на всякий случай, еще один с фузеей остался прямо в Храме лежать. В рюкзаке еще немного еды, а в Храме ее немало осталось из того, что не испортится за несколько месяцев.
Если даже Братья внезапно придут в это время и фузею зачем-то заберут, все равно я рассчитываю, что в две тысячи двадцать восьмом году обнаружу в тайнике около Храма еще одну такую пушку, когда-то там спрятанную.
В Черноземье она мне точно понадобится. Много чего из ожидаемого не случается или пропадает, но вещи в Храме или около него все-таки остаются в наличии.
Только зачем им сюда приходить, в то время и место, где у них уже никого из родных не осталось?
Чтобы не страдать лишнего от зимних холодов и снежного покрова я должен попасть хотя бы в середину осени в горы, чтобы добраться до людей, перезимовать положенный срок для выдержки времени пребывания и вернуться в Храм весной. Хотя бы в апреле-мае, раз в марте еще очень легко под снежную лавину попасть.
Да и вообще по времени хотел перенестись как можно дальше, чтобы оказаться в как можно более развитой технологически цивилизации.
Одно дело – сороковые годы с малым количеством транспорта и реальными проблемами в перемещении по стране, совсем другое – уже девяностые, куда тоже мог бы перенестись. Но у меня существуют серьезные ограничения по времени, ведь тогда это уже восемь месяцев добавится из-за этих лишних шести дней в каждом промежутке времени.
И тогда я окажусь в безлюдных горах в самый Новый год.
Что-то мне больше не хочется так рисковать и мучиться лишнего, пробиваясь пусть и на лыжах или снегоступах, но все равно по шею в снегу.
Я в Храм из Кутаиси последний раз ехал на извозчике почти два с половиной дня, все проклял за время нудного пути, честно говоря, а свободный автомобиль в Кутаиси так сразу не смог найти. Да еще по местным буераком он просто далеко не проедет однозначно, только тягловый и гужевой транспорт мне оказался показан в помощь в такое время.
Поэтому пришлось выставить счетчик в капсуле на тридцать делений вперед, что по итогу дает шестьдесят лет и шесть месяцев с небольшим. Теперь я окажусь уже в семьдесят восьмом году в конце октября.
Ни чем не менее подходящий отрезок времени для меня лично, чтобы ознакомиться с уже наступившим будущим.
Самое последнее время, чтобы выбраться их Храма без лыж или снегоступов. Еще возможно, что придется сразу же возвращаться обратно, все может случиться со мной в новом времени.
Быстрый спуск занял все те же три часа до косогора, где никакого дома с плантацией я не обнаружил, как и думал про этот вариант.
Добрался до снова такой же накатанной гравийной дороги и пошел в Они. По дороге меня обогнали и попались навстречу три машины. Два стареньких рено и что-то немецкое вроде, не успел незнакомый шильдик нормально рассмотреть.
Да, теперь мне стало понятно, что в Грузию привозят машины из Европы пятидесятых-шестидесятых годов свободно.
А это значит, что она всего скорее – независимая страна сама по себе или все же осталась составе Российской империи. Но и в нее свободно везут машины из Европы, а такую свободу трудно представить при социализме.
Что же, даже сильно бэушная иномарка из пятидесятых-шестидесятых годов производства здесь в конце семидесятых – это круть невозможная для тех же лет социализма. Явно более зажиточная жизнь у местных жителей уже случилась по сравнению с временами построения самого справедливого общественного строя.
Рассматривают меня водители-грузины тоже с большим удивлением, это я хорошо чувствую по их взглядам, когда они притормаживают рядом со мной. А разглядев, что я совсем не местный и точно, что не знакомый товарищ, уже не останавливаются, чтобы предложить подвезти до города.
Одет я простенько, обычные брюки и пиджак, свитер шерстяной, на ногах ботинки не приметные, на голове кепка серая. Сверху плащ, рюкзак за спиной, в руках посох. Одеждой вроде не выделяюсь, а вот лицом своим славянским точно свечусь.
Через час показался частный сектор и он же привел меня к зданию все той же красивой синагоги.
Синагога оказалась так же закрыта на замок, а это значит, что в этом времени не нашлось кому запрещать тем же евреям уезжать в землю обетованную строить свой кошерный рай на земле. Еще в двадцатые-сороковые годы наверняка этот выезд произошел.
Советского Союза здесь так точно нет, впрочем это и по одним только машинам мне стало сразу очень хорошо понятно.
Прошел частный сектор примерно такой же, как и раньше и вышел на немного знакомую площадь. Все здесь по-другому, нет прежней широкой площади, нет советских пятиэтажек вдали, один частный сектор и все построено без генерального плана.
Это очень хорошо заметно по хаотичной планировке домишек и домов. Зато часто проезжают машины, я увидел несколько доисторических для меня шкод, весь ассортимент французов, пару итальянцев и еще несколько немцев.
Японцев и американцев нет, все малолитражки такие раритетные и многие из них я не могу даже узнать. Катаются не так часто, но раз в пару минут кто-то да проедет с тарахтеньем.
И еще заметно, что смотрят все на меня с очень большим удивлением, прямо не верят своим глазам.
И смотрят только одни грузины, обмениваются на своем языке про меня словами, прямо пальцами показывают.
Явно, что нехорошо это, долго в одиночестве я тут определенно не прохожу.
И что теперь делать? Денег местных снова нет, язык грузинский я не изучал и только чуть-чуть знаю, поэтому думаю для начала продать пару золотых монет стоимостью по три и пять рублей из далекого царского времени, а именно императора Александра Третьего.