ПТУшник

– Слушай, деньги есть? Есть немного? – настойчиво спрашивает курящий и тоже глядит мне в лицо, ожидая увидеть неуверенность или испуг.

Сейчас я скажу, что нет, тогда они предложат поискать, поэтому отвечаю уверенно, что для меня теперь совсем не трудно:

– Есть, конечно! Что я, нищий какой-то, что ли?

Опа, уверенный голос и интонация показывают мелким шакалам, что жертва не чувствует себя жертвой, поэтому обобрать ее затруднительно. Они мнутся и делают вид, что готовы отстать с претензиями, раньше я бы ушел очень счастливый, но вот сейчас мне этого уже как-то маловато будет.

Пора дать им прикурить, чтобы узнавали издалека и не лезли с такими наглыми предложениями, как поделиться монетой, к будущему авторитетному парню.

Нужна победа за явным преимуществом, чтобы крылья за спиной выросли и уверенность перла из меня.

Я себя самого, конечно, не вижу сейчас, но, перед моим взрослым и циничным взглядом мнутся двое щуплых девятиклассников, решивших срубить немного деньжат с невысокого подростка. Может быть, они рискнули на такое дело первый раз в жизни, наслушавшись рассказов более старших и опытных товарищей, как щипать мелочь у мелких.

Хорошо бы им выписать прививку от попрошайничества именно сейчас, сломать на взлете, так сказать, криминальной карьеры. Вылечить и вернуть обществу полноценными людьми.

Поэтому я добавляю презрительно:

– И чего вам надо, бедолаги?

Парни понимают, что наезжают уже на них, лица становятся решительными, все же их двое здесь и они старше.

Но, я больше ничего не жду, давно зажав в кармане куртки гайку в левой руке, легко сокращаю дистанцию, коротко и увесисто бью курящего по правой скуле. Кулак с тяжелой железкой прикладывается, как надо, сигарета вылетает изо рта парня, как бенгальская свеча, совсем не ожидавший такого развития диалога птушник валится в снег и еще ударяется лбом об утрамбованный наст.

Неужели я его таким ударом из сознания выбил? Похоже, что выбил, упал он без контроля своего тела.

Второй поднимает руки, достаточно неумело, ему я тоже быстро с ходу пробиваю двоечку, он не падает, потому что готов и просто отскакивает после ударов.

Сверху кто-то кричит басовитым мужским голосом, перегнувшись через каменное ограждение:

– Эй, мелкие! Ну-ка, прекратили драться! А то сейчас спущусь! Уши надеру!

Надо же, наша мелкая разборка привлекла внимание общественности, которая здесь – сила, а именно, усатого мужика в меховой шапке с поднятыми ушами. Вон и второй к нему подходит, с интересом смотря вниз.

Пора уносить ноги, добивать никого не требуется, птушники превратились неожиданно для себя в потерпевших и ничего больше не хотят. Я сразу же поворачиваюсь и иду мимо пустого сейчас бассейна к парку Белые Пески, чтобы убежать, если что.

Но, никто за мной не бежит, второй парень поднимает длинного, и они тоже уходят с места стычки вокруг крепости в другую сторону.

Я же на подъеме настроения забираюсь на самый верх горы, где смотрю на метеоритный кратер, который кажется мне очень большим и глубоким. Сейчас, в середине дня, он весь усеян детворой, все катаются с визгом на картонках, ледянках и санках. Коварно опасных для стоящих и не ожидающих внезапного удара по ногам ватрушек еще не изобретено и не запущено в производство…

Не знаю, захочу ли я теперь здесь кататься, как раньше. Да и вообще, несоответствие моего тела теперь моей голове меня серьезно пугает, как я буду чувствовать среди одноклассников? И какие чувства станут вызывать одноклассницы или девочки постарше? Раньше вызывали живой, неподдельный интерес, а как будет сейчас?

Не окажется ли этот интерес своеобразной формой педофилии?

Вчерашний день с рыбалкой и шаровой молнией понемногу рассасывается в моей новой голове, а то, что я вижу вокруг себя, все более наполняется настоящим вкусом и цветом.

До какой же стадии дойдет мое вживание в тело подростка?

Я иду по верху парка, обхожу катающихся и на основном спуске вижу несколько смутно знакомых парней, но, не подхожу к ним. Кататься откровенно холодно, поэтому я спускаюсь вниз, захожу сначала в овощной, где у меня когда-то стоял фотоотдел, рассматриваю страшноватые с виду овощи и фрукты советского плодоовощного агрокомплекса.

В самую старую часть города я решил не заходить сегодня, уже замерз порядочно. Еще опасаюсь встретить тех же птушников с группой поддержки возле кинотеатра или кафе "Дюны". Лучше я сегодня останусь в победителях за явным преимуществом, а там дальше посмотрим.

Поэтому возвращаюсь домой, по дороге навестив еще один универсам, тот самый, где мы со Стасом приноровились воровать конфеты. Конфеты лежат на месте, однако, никакого криминального интереса предсказуемо у меня не вызывают.

Вечер провожу дома, размышляя над своей судьбой и выборочно рассматривая книги в книжном шкафу. Из особо интересного вижу "Черный обелиск" и "Трех товарищей", которых где-то по большому блату достал отец.

Слушаю его рассказы о прошлой жизни, задав сначала наводящие вопросы, потом мы ужинаем все вместе на крохотной кухоньке, смотрим черно-белый телевизор, какой-то неинтересный мне фильм.

Вечером я долго читаю книгу Ремарка в своей комнате при свете настольной лампы и внезапно меня осеняет.

Ведь, почти все книги классика именно о нем самом, про его личную жизнь. Вот молодец, описал свое прошлое, немного сгустил краски и добавил интересного, пусть и не совсем своего.

Если прочитать внимательно "На Западном фронте без перемен", кажется, что писатель пару лет провел в окопах, а на самом деле пробыл там всего полтора месяца до ранения и больше на фронт не вернулся. Но, впечатление создается именно такое, ощущение полной сопричастности к происходящему в окопах на протяжении долгого времени.

Это и есть писательский талант, с чем никто спорить не станет.

Кроме "Время жить и время умирать" и еще книги про концлагерь, все остальные – это именно про него самого, насколько я помню. Ну, еще про гонщика под вопросом, какое-то отношение к гонкам Ремарк имел, только я этого не помню точно уже, больше не спросить в Википедии и у Гугла.

В каждой книге свой любимый алкогольный напиток, заканчивает повествование он в Нью-Йорке русской водкой и этнически русской подругой Наташей, как высшей ступенью своей эволюции. Что довольно символично после самой Марлен Дитрих.

Тоже, своеобразный попаданец-беглец в совершенно новый для него мир широких авеню, белозубых ослепительных улыбок, кадиллаков и полного отсутствия войны вокруг. И эсэсовцы вокруг – только актеры в мундирах.

Потом откладываю книгу, долго смотрю на темное окно, оглядываясь время от времени на сладко спящую сестренку. Мне требуется много, о чем подумать и много чего решить про свою новую, старую жизнь.

После этого беру сдвоенный листок бумаги, на нем пишу на всякий случай, если забуду, конспект того, что случится в будущем, знание которого мне поможет по жизни. Вдруг, пропадет полностью моя память о будущем, когда сознание окончательно устаканится в теле, а на поверхность вынырнет мое подростковое сознание. Пишу долго, вспоминая почти по дням свою жизнь. Листок прячу в одну из книг на своей полке, у меня их там немного, всего пятнадцать штук.

Сегодня я успешно подрался, потому что внутри меня не прежний добродушный паренек, не умеющий отстаивать свою точку зрения, а взрослый и жесткий мужик, прошедший по жизни и Крым, и рым.

На самом деле, если с технической точки зрения, отстаивать свое достоинство мне не так сложно.

Ведь я уже ровно три года, с середины пятого класса занимаюсь боксом, даже имею на ринге кое-какие успехи.

Год назад, в седьмом классе я выиграл Всесоюзный турнир «Мирный атом», проводившийся в нашем городе. Выиграл очень легко и безо всяких проблем побил сначала какого-то парня из Москвы, в финале другого соперника, носящего интересный титул – чемпион города Пикалево. Не знаю, такой ли это город, чтобы хвастаться этим достижением, теперь у меня есть грамота за первое месте в категории до сорока килограммов. Да, до сорока килограммов и в седьмом классе это не то, чтобы совсем маленький вес, но, гораздо ниже среднего по классу.

Даже не так, просто одноклассники, довольно многие из них, начиная с шестого класса обогнали меня по росту на одну-две головы и теперь весят по шестьдесят-семьдесят кило. Правда, почти все они ушли в специальный класс для дзюдоистов в соседнюю школу, я встречаю их не так часто, тем более, проблем с ними никаких не имею. Отношения вполне приятельские, правда, смотрю я на них сильно снизу вверх.

Однако, сейчас в восьмом классе маленькие рост и вес, еще отсутствие тяжелого удара не то чтобы сильно отравляют мне жизнь, но, тут есть над чем упорно поработать и исправить. Есть над чем попотеть и, возможно, поправить в своей новой жизни, наметить новые рубежи, к которым мне стоит стремиться.

В девятом классе я вытянусь до метра восьмидесяти в росте, стану выше среднего, но, останусь очень тощеньким по фактуре пареньком, пусть и довольно жилистым.

Даже на пятом курсе военно-морского училища моя будущая супруга с некой печалью во взоре томно говорила мне не раз, что из мужского у меня только шея и член. А тогда я уже весил шестьдесят восемь кило, что тоже явно недостаточно для моего роста.

Она то, за свою крайне буйную биографию привыкла к более плотным мужикам на себе и рядом с собой, но, на четыре года ее терпения на меня хватило и за это ей спасибо.

Тогда я не понимал, что сделать, чтобы поменять ситуацию в свою пользу, но, теперь знаю, что полгода упорных занятий и мышцы понемногу раскроются на теле. Еще, конечно, хорошее питание, теперь матушке придется готовить немного побольше для своего сыночка, который станет лопать за троих.

И впахивать в зале бокса, в том самом ПТУ, на немногих имеющихся там силовых снарядах не отлынивая.

И начну именно завтра впахивать, на каникулах тренировок у нас нет, зато тренера открывают зал в двенадцать часов дня до шести вечера, так что, мне будет чем там заняться.