О страсти беседует чинно
За чаем – их целый синклит:
Эстетиком – каждый мужчина,
И ангелом дама глядит…
Советник скелетоподобный
Душою парит в облаках,
Смешок у советницы злобной
Прикрылся сочувственным «ах!».
Сам пастор мирится с любовью,
Не грубой, конечно, «затем,
Что вредны порывы здоровью»,
Девица лепечет: «Но чем?»
«Для женщины чувство – святыня…
Хотите вы чаю, барон?»
Мечтательно смотрит графиня
На белый баронский пластрон…
Досадно, малютке при этом
Моей говорить не пришлось:
Она изучала с поэтом
Довольно подробно вопрос…
Двойник
Ночь, и давно спит закоулок;
Вот ее дом – никаких перемен,
Только жилицы не стало, и гулок
Шаг безответный меж каменных стен.
Тише… Там тень… руки ломает,
С неба безумных не сводит очей…
Месяц подкрался и маску снимает.
«Это – не я: ты лжешь, чародей!
Бледный товарищ, зачем обезьянить?
Или со мной и тогда заодно
Сердце себе приходил ты тиранить
Лунною ночью под это окно?»
Счастье и несчастье
Счастье деве подобно пугливой:
Не умеет любить и любима,
Прядь откинув со лба торопливо,
Прикоснется губами, и мимо.
А несчастье – вдова и сжимает
Вас в объятиях с долгим лобзаньем,
А больны вы, перчатки снимает
И к постели садится с вязаньем.
Ганс Мюллер
Мать говорит
– Аннушка, тут гость сейчас сидел,
Все на дверь твою, вздыхая, он глядел:
«Пропадаю, мол, без Аннушки с тоски,
Сердца вашего прошу я и руки».
Аннушка, добра желает мать:
Что-то графской и кареты не слыхать.
А у гостя – что шелков, да что белил,
«А постель я с ними б нашу разделил».
И кого-кого не путал этот май,
Принца, видишь, нам из-за моря подай,
А как осень-то неслышно подошла,
Смотришь: каждая приказчичка нашла.
Аннушка, конфетинка моя!
Побеги-ка ж да скажи: согласна я,
Право, бредни-то пора и позабыть,
Не за графом ведь, за лавочником быть.
Аретино
Сонет
Таддэо Цуккеро, художник слабый, раз
Украдкой с полотном пробрался к Аретину
И говорит ему: «Я вам принес картину,
Вы – мастер, говорят, свивать венки из фраз
Для тех, кто платит вам… Немного тускло… да-с,
И краски вылинять успели вполовину.
Но об искусстве я не утруждаю вас,
Вот вам сто талеров, и с этим вас покину».
Подумал Аретин, потом перо берет
И начинает так: «Могу сказать заране –
Мадонна Цуккеро в потомстве не умрет:
Как розов колер губ, а этот небосвод,
А пепел… Полотно виню в одном изъяне:
На нем нет золота – оно в моем кармане».