«Скороножка – наседка, лучшая из наседок, дочь петуха Курогона, убитая Рейнеке-лисом, покоится под этим камнем. Она была прекрасной хозяйкой. Свет да узнает, как злодейски и вероломно поступил Рeйнeкe-лис, и да оплачет Скороножку!»
Затем король созвал совет мудрейших для решения вопроса: как наказать за преступление, о котором только что стало всем известно. Советом решено было: отправить посла к лукавому злодею Рейнеке с требованием, чтобы он непременно предстал перед королем в первый же день заседания, когда соберутся все члены. Послом был избран Браун-медведь. Король Нобель сказал ему:
– Обращаюсь к вам как ваш повелитель, желая, чтобы вы успешно исполнили поручение. Предостерегаю вас, потому что Рейнеке коварен и зол; он будет опутывать вас разными хитростями, будет всячески льстить вам, обманывать вас…
– Положитесь на меня! – самонадеянно ответил Браун-медведь. – Будьте спокойны! Если он осмелится хоть в пустяках поднять меня на смех, то вот – как перед Богом: провалиться мне сквозь землю! – так лихо отплачу ему, что он не будет знать, куда деваться!..
II. Неудачный исход посольства
Гордо шел Браун-медведь, направляясь к горам через обширную песчаную дикую степь. Вот он, наконец, прошел ее и стал подходить, не торопясь, к тем горам, где Рейнеке охотился летом. Как Браун слышал, всего лишь день тому назад он развлекался здесь. Не мешкая, однако, Браун направился в Малепартус, где были прекрасные владения у Рейнеке-лиса. Из всех его укреплений и замков Малепартус был главнейшим и лучшим. В нем именно и укрывался каждый раз Рейнеке, замышляя что-нибудь нехорошее. Приблизившись к замку, Браун заметил, что он был очень крепко заперт. Постояв и подумав около ворот, Браун обратился к Рейнеке-лису:
– Дома ль вы, дядюшка, теперь? Я, Браун-медведь, пришел к вам как чрезвычайный королевский посол. Король требует, чтобы вы непременно явились на суд и отправились нынче же вместе со мною ко двору. Там каждому воздается должное по заслугам… В случае же упрямства с вашей стороны вам с жизнью придется проститься. Если вы останетесь здесь, вам мало пытки и плахи. Так поразмыслите, дядя, да и ступайте со мною. Иначе вам солоно придется!
Король требует, чтобы вы непременно явились на суд!
Рейнеке-лис, лежа, притаившись и слушая Браунову речь, размышлял про себя: «Как бы так устроить, чтобы отплатить деревенщине Брауну за грубые его речи?.. Надо обдумать это дельце!»
И он направился внутрь жилища, чтобы обшарить все закоулки. Нужно заметить, что замок его был выстроен искусно: везде дверки и норы, везде разнообразные ходы – длинные, узкие, одни с дверями, другие без дверей, – словом, все применено ко всевозможным обстоятельствам. Как только пронюхает, бывало, что его разыскивают за какие-либо плутни, – и укроется сюда. Нередко также в эти ловушки попадался какой-нибудь бедный зверек, – что, конечно, также было на руку разбойнику лису. Когда медведь замолк, у Рейнеке мелькнул вопрос: нет ли, кроме медведя, еще и других в засаде, пришедших вместе с ним? И вот, обшарив, все закоулки, лично удостоверившись, что Браун один, лис вышел к нему за ворота и проговорил:
– Милости просим, дядюшка! Извините, что заставил, вас так долго ждать! Все читал вечерние молитвы. Спасибо, что вы сами навестили меня: вы полезны мне при дворе, и я смело надеюсь на вас. Так будьте же как дома – милости просим! И не грешно ли, право, заставлять вас идти в такую жарищу и так далеко? Боже, как вы вспотели! Волосы ваши мокры… Вы еле дышите… Да разве же никого другого у короля не нашлось, что он выбрал вас, доблестного мужа, чтобы объявить мне свою волю в грозной форме? Но для меня ведь это еще лучше: уверен, вы не откажетесь замолвить за меня перед королем доброе слово. Хоть я и очень плох здоровьем, но решился завтра же отправиться с вами ко двору. Туда уж я давно собираюсь, но сегодня здоровье не позволяет мне предпринять такой далекий путь. К несчастью, кушанья вот поел я одного, и теперь болею: все резь в желудке…
– А что же это за кушанье такое? – спросил медведь.
– Мало принесет вам пользы, если назову его, – ответил Рейнекe-лис. – Скудно питаюсь я теперь, но переношу терпеливо. Не граф я, зверь неимущий, и если для бедняка не находится лучшей пищи, ешь, из крайности, и соты. А этого добра здесь вдоволь. Только из нужды я ем соты; именно от них я и страдаю желудком. Да и какое же может быть здоровье, если против желания наедаешься меда?.. А будь здесь другая какая пища, – так деньги платите мне – и то я не дотронусь до сотов.
– Ай, что я слышу! – воскликнул медведь. – Удивительный вы праведник! Поверьте, соты – прелестная вещь, и не всякий имеет возможность есть их. Соты, доложу я вам, лучше всех редких кушаний, и я их очень люблю. Достаньте, пожалуйста, мне сотов. Вы, право же, в убытке не будете, и я отслужу вам, дядя, за это.
– Вы не шутите? – переспросил лис.
– Да нет же! Ей-богу! – с хрипотой в горле промолвил медведь. – Я говорю совершенно серьезно.
– Если так, – сказал лис, – рад служить вам. Сила-мужик живет вон там, за горою, недалеко отсюда. Сотов у него такое множество, какого вы во всю свою жизнь не видывали.
Сильная алчность разобрала медведя. Даже слюнки изо рта потекли у него – так сильно захотелось ему сотов.
– О, покажите, – с волнением заговорил Браун, – покажите мне их скорее! Доставьте мне сотов, дядюшка, и я услужу вам! Право, хоть бы отведать, – я досыта не стану наедаться ими.
– Ну так идем! – сказал Рейнеке. – Вы получите соты. Хоть я и слаб сегодня на ноги, но моя дружба к вам, дядюшка, подкрепит меня в пути. Поверьте, никого нет в целом мире, даже между родными, кого бы я уважал так, как вас… Итак, идем! За это вы мне пригодитесь при дворе в день суда, чтобы вместе посрамить врагов. А медом я угощу вас так, что вы едва двинетесь с места.
Говоря это, хитрец думал о побоях крестьянина Силы. Рейнеке-лис шел вперед, Браун-медведь доверчиво следовал за ним.
«Ну, если удастся, – раздумывал лис, – я тебе отпущу такого меду, что и до зимы не забудешь!»
Наконец пришли они на двор к крестьянину Силе. Медведь был в восторге, подобно тем глупцам, которые слепо верят надежде. Вечер давно наступил.
Как и предполагал Рейнеке, Сила, плотник и прекрасный мастер, был уже в постели; на дворе у него валялся огромный дубовый чурбан, в который были загнаны два клина так, что образовалась при этом широкая щель.
– Дядюшка! Можете ли вы поверить мне, что в этом пне такое изобилие меду, какого и представить себе нельзя! – обратился лис к медведю. – Только морду воткните поглубже, как можно глубже. Но смотрите, не слишком много кушайте меду, а то, пожалуй, заболеете, как я.
– Да что вы? – возразил медведь. – Разве же я обжора? Известно, что во всем нужно соблюдать меру – во всех делах и поступках!
Таким образом, позволив одурачить себя, медведь всунул голову в щель по самые уши, отправив туда же и лапы. Лису же только это и нужно было. С большими усилиями он выдернул клинья – и Браун завяз в щели с головою и лапами, так что ни просьбы, ни крики не могли уже помочь ему. И, несмотря на силу и храбрость Брауна, слабый, но хитрый Рейнеке умудрился поставить его в такое ужасное положение – все равно что в плен взял. Зарычал и забился медведь, страшно работая задними лапами. Поднялся такой шум, что Сила проснулся.
– Что это значит? – изумился плотник и схватил топор на случай, если бы на дворе оказались воры.
Браун, конечно, был в ужасе. Голову сильно щемило, и от боли он рычал и метался. Но, как ни бился, – пользы никакой не было. Он был уверен, что настал его смертный час. Также думал и лис. Увидев вдали крестьянина Силу, он воскликнул:
– Как вы чувствуете себя, Браун? Только, пожалуйста, не ешьте много! Вкусно ли вам, дядюшка? Сила вот сам торопится угостить вас: после обеда винца вам намерен поднести. Кушайте на здоровье! – заключил Рейнеке и без оглядки пустился в свой Малепартус.
Пришел наконец Сила и, увидев медведя, начал созывать мужиков, бывших в корчме и распивавших вино.
– Эй, вы! – кричал он. – Сюда бегите! На мой двор медведь забрался… Ей-ей же, не лгу!..
Крестьяне гурьбою побежали на зов, хватая, что попадалось под руки: кто вилы с сеновала, кто грабли; один бежал с молотом, другие – с рогатиной, разным дубьем и дрекольем. Патер и причетник тоже бежали бить медведя. Ютта, кухарка священника, известная мастерица готовить кашу, как никто другой, также не отстала от прочих: вооружившись прялкой, бежала драть шкуру с злосчастного зверя.
Услышав поднявшийся гвалт и шум, мучимый ужасом и болью, медведь с силой вырвал из щели голову, содравши и оставив в расщелине шкуру со всей морды до самых ушей. Положительно, злополучнее зверя никто не видал! Кровь струилась у него из головы, а пользы все же было мало: лапы ведь оставались еще защемленными… Стал он рваться, горемычный. С ревом выдернул лапы, но когти, кожа и даже часть мяса остались в щели чурбана…
Дорого обошлась злосчастному Брауну погоня за сотами! Колом засели они в горле несчастного. В путь он не в добрый час, что ли, вышел… Вся морда и лапы в крови; не может он встать на ноги, не может тронуться с места – ни ползти, ни идти. Между тем Сила бежит прямо к нему, а за ним и другие настигают его – несут ему гибель. Вот патер издали бросил в него большой дубиной и метко попал ему в самую спину. Браун заметался в разные стороны, но тут окружили его: одни кололи вилами, другие били дрекольем. Кузнец вооружился молотом и щипцами; иные соседи прибежали кто с ломом, кто с лопатой – и били, кричали и били, так что медведь в предсмертной уже тоске лежал…
Медведь с силой вырвал из щели голову
Никто не опоздал прибежать – все набросились на него. Больнее всех били широконосый Рудольф и кривоногий Шлеппе; Герольд же изо всей силы цепом молотил по медведю. Около Герольда топтался кум его, толстяк Кюкерлей, – и они с самым большим озлоблением напали на Брауна. Впрочем, и Квак вместе с Юттой не отставали от них. Талька же Лорден хватил несчастного зверя ушатом. Словом, все женщины и мужчины, бывшие здесь, желали смерти медведя.
Вот наконец градом полетели в него камни, и ему пришлось совсем плохо. А тут еще подскочил брат Силы и начал дубиной колотить его по голове. Не взвидел божьего света медведь, разом рванулся и бросился на женщин. Те закричали, шарахнулись в сторону: одни из них разбежались, другие упали в воду.
– Смотрите! – закричал в это время патер. – Там, внизу, кухарка Ютта плывет, а за нею и прялка! О, помогите, миряне! В награду за это выкачу вам две бочки пива…
Оставив замертво медведя, все бросились к воде спасать тонувших женщин. Когда мужчины удалились к берегу, Браун, изнемогая от боли и истекая кровью, кое-как добрался до воды. Он предпочитал утопиться, чем переносить побои и унижение. Плавать он не учился и был уверен, что кончит жизнь в быстрых волнах. Но, против всякого ожидания, он поплыл: течение благополучно несло его вниз по реке. Заметив это, крестьяне закричали.
– Для нас это останется вечным позором! – жаловались они, перебраниваясь в то же время с женщинами. – Сидели бы вы лучше дома! Смотрите: плывет ведь!..
Гурьбой подступили они к дубовому чурбану и, осмотрев его, нашли в нем кожу и шерсть, оставленные медведем. Весело рассмеявшись, они закричали ему вслед:
– Ты еще, дружище, попадешься в наши руки! Ты оставил нам в залог свои уши!
Так издевались над несчастным Брауном. Но он все же был рад, что хоть жив остался. В свою очередь, и он проклинал мужиков, бивших его, стонал от боли в ушах и пояснице и бранил Рейнеке за измену. С такими мыслями он плыл все дальше и дальше.
В незначительный промежуток времени медведь проплыл почти милю благодаря быстрому течению. Истомившись, он наконец выполз на берег, издавая стоны от боли. Более несчастного зверя никогда еще не бывало под солнцем! Он не надеялся прожить до утра – совсем было собрался уже помереть и воскликнул:
– О Рейнеке, злостная тварь, лживый, коварный изменник!..
В его воображении вновь пронеслись Сила, крестьяне, массивный дубовый чурбан, – и он еще раз проклял Рейнеке-лиса.
Между тем этот последний, употчевав дядюшку медом, вспомнил, что поблизости ему знакомо местечко, где водились куры. Мигом сцапав одну из них, он побежал с добычей к реке, чтобы насладиться ею сполна. Съев курицу, лис опять пустился по делам вниз по реке, потом остановился, напился воды и подумал:
«Ах, как я рад, что мне удалось так отделать медведя. Готов побиться об заклад, что крестьяне угостили его топором!
Браун – всегдашний мой враг. Теперь мы квиты с ним. Положим, дядей я называю его. Ну так что же? Теперь он уже умер – и я буду гордиться этим до конца дней моих! Он больше не будет сплетничать и вредить мне».