Оценить:
 Рейтинг: 0

Родина чувств

Год написания книги
2019
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 7 ... 30 >>
На страницу:
3 из 30
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Я старательно намыливаю перчатки хозяйственным мылом и полощу их. Так долго, пока не становится чересчур жаль самой воды и жителей Африки, что страдают от её недостатка. Мне неинтересно тратить жизнь на пустую болтовню или бессмысленную работу. Но я не упускаю любой возможности надеть резиновые перчатки, чтобы ощутить их невозможно приятный запах. Это аромат надувных игрушек и воздушных шариков из детства. Они были такими же восхитительно резиновыми. И понарошку рвались из рук на весёлом первомайском ветерке. А на самом деле, лишь хотели проверить, насколько крепка связь между нами. Оказалось, что сильна.

– Ты всё-таки плачешь.

– Ну, понимаешь… Почему этого больше нет? Несправедливо так!

– Чего нет-то?

– Детства!

– По-моему, ты совершаешь большую ошибку.

– Что ты имеешь в виду?

– Надо радоваться тому, что есть сейчас. А рыдать над тем, что прошло… Давай-ка, иди умойся, а я тут сам. И, знаешь, завтра я тебе куплю такой большой шарик, что ты будешь рыдать, вспоминая о нём ещё лет сорок, не меньше.

– Сорок? А чего так мало?!

– Ну, на тебя не угодишь!

Подражание

Море. Армянин полощет помойное ведро на мелководье.

– Что вы делаете?

– А что? Я чуть-чуть, тут немного в ведре…

– Как вам не стыдно!

– …

– А если я заберусь на ваш обеденный стол с ногами и использую в

качестве туалета?!

– Что сердитая такая, а?!

Вода прозрачная, спелая, словно наливное яблочко, в котором видно каждое семечко с задорным заусенцем носа. У всякого камня на дне своё место. Частью они гладки, другой – зернисты, но ни один не обойдён одобрением рассвета. Большие полосатые рыбы, словно курортники: в пижамах, с газетой под мышкой и полотенцем через плечо, спешат к завтраку. На блюде утра всё, как обычно: кипящие в приливе водоросли с горьковатым соусом морской воды. Рыбы втягивают в себя таллом[3 - тело водоросли] и всё, что на нём, словно макароны, оставляя палевое мучное облачко. В море и около него всё пропитано ароматом соли и перца.

У самых ног снуют рыбёхи. Одна покрупнее, прочие – мал мала меньше. Младшая группа детского сада. Все – сплошь боцманы и каждый седоус. Старшой указывает, что съедобно. Малышня, обнаруживая немалый аппетит и смекалку, подъедает подобное. Наблюдать за этим потешно, а им-то – жизнь, школа, навык.

Килька, отбившись от своих, завернулась в бирюзовый кафтан и базедово[4 - круглые глаза, признак базедовой болезни] любуется купальщицей с воды. Именно, что не из-под, а с неё. А после кружит подле, восхищённый, сбивая её с пути, к матовой глубине, в стаю. Но убедившись в несговорчивости двуногой нимфы, целует влажное упругое тело, незанятое купальным костюмом и, сокрушённый красотой и неприступностью, покидает её, в конце концов. И только верный его паж, малёк, не более половины дюймов[5 - 2,54 см] росту, дольше соблазнял земную диву своим серебристо-голубым комбинезоном. Прыгал кузнечиком с волны на волну, заглядывал в глаза игриво и томно:

– Так ли? По нраву ли?

А снизу за тем подглядывает, завалившись на бок, рыбища покрупнее. Скоро зима, и кроме пакли морской травы, что вздымает дебелые телеса навстречу шторму, и поглазеть-то будет не на что.

Пухлое же дитя чайки любопытствовало, стоя на берегу. Раскачивалось, с явным сомнением удерживая грузное тело. Шевелило гузкой и прислушивалось к пению волн. Ему казалось, что вода тонкой струйкой льётся в объеденное солёным ветром корыто.

Купальщица, озябнув, выходила на берег. Море льнуло к ней, неохотно и медленно опадая в подоспевшую вовремя пену.

– Ты что, малыш? Потерялся?

Чайка внимала, с усилием и настороженностью.

– Гра-гра-гра…– попытка подражать крику чаек оказалась удачной, но… Копирование всегда не на пользу оригиналу. Ребёнок чайки наклонил голову, подошёл ближе. Но, из опасения показаться смешным,вдруг взлетел, нарезая ломтями посыпанный мелкой солью ветер, едва не сдвинув на сторону чуб той, что была столь же нежна, как и его мать, но так на неё непохожа.

– Скоро будет шторм…

– С чего ты решила?

– Рыба ушла в глубину.

– Надо же, а тут тихо!

– Да, так всегда бывает. Это затишье. Затишье перед бурей…

Болван

Мама уехала неделю назад и еда, оставленная ею, давно закончилась. Если быть честным, она закончилась на второй день. Стёпка сначала съел все, что вкусно пахло, потом – то, что просто пахло, ну а после его стошнило. Он пролежал целый день один, никому не было дела до его немоги[6 - хворь, болезнь]. Мама-бы, та, конечно, – измерила бы температуру, погладила по животику, принесла б чего-нибудь вкусненького. Кому, кроме мамы, есть дело до него, Стёпки?

Папу он не помнил. Бабушек и дедушек тем более. Какие могут быть дедушки и бабушки у собак? У собак есть хозяева. Или их нет. В обоих случаях это люди. Ну, или, по-крайней мере, существа, которые должны быть ими.

Мама у Стёпки была очень породистой собакой. Какой именно, Стёпка понятия не имел. Да и какая ему разница-то?! Мама, она – просто мама, какой бы породы она не была. В конце весны с ней случился конфуз. Она полюбила. Но не того, кого ей прочили в супруги хозяева, а откровенного дворянина[7 - дворняга], добряка, смуглого тугодума, с широким лбом и сильными лапами. Он немного походил на барибала, чёрного медведя, обыкновенного жителя канадских лесов. От того-то его и прозвали Мишкой. В нём не было ничего особенного, кроме желания заботиться обо всех в округе. Так как его всегда охотно подкармливали, у него было не только желание, но и возможность поделиться с менее симпатичными и проворными собратьями. Принесёт, бывало, кулёк с провизией, положит на лапы голодной псине. Та взглянет забито и испуганно снизу вверх: «Мне?!» А Мишка улыбается от уха до уха: «А кому же ещё!? Тебе! Кушай, на здоровье!» И сидит рядышком, радуется. А, заодно и следит, чтобы не отобрал никто.

Кстати, Мишка был аккуратным, не чета иным. Пакет из-под угощения всегда относил к площадке, где стояли мусорные контейнеры. Когда дворники заметили эту мишкину чистоплотность, зауважали сильно. Кому ж не приятно, если их труд ценят даже собаки.

Когда, однажды, знакомому щенку раздробило лапу, да так, что из-за запекшейся крови она стала похожей на подгоревший оладий, только лишь мишкина забота о больном спасла тому жизнь. Он не только подкармливал малыша, но в сильные морозы оттаскивал в подвал, поближе к трубам отопления, а поутру выносил на солнышко.

Вот, в этого-то доброго парня и влюбилась по уши мама Стёпки. А как иначе?! Разве можно не полюбить такого парня?!

Когда хозяева мамы поняли, что произошло, чтобы «скрыть позор», в виду грядущей осенью выставки, решили увезти провинившуюся любимицу подальше.

– Ну, а когда болван[8 - помесь] вылупится, сделаем вид, что его и не было. Так и родословную не испортишь, и здоровье собаке не подорвёшь. – сказал хозяин.

– А то ж, если кто проведает, будущим щенкам от правильного отца будет – грош цена. – добавила хозяйка.

Сели в машину и уехали к морю, на берегу которого, к мерному деликатному сердечному ритму прибоя добавился ещё один. В положенный срок собака родила щенка. Широколобого, разлапистого увальня, точь-в-точь, как его папа Мишка. Только глазки мамины. Малыша назвали Стёпкой. Не зачем-нибудь, а для удобства. Не станешь же кричать ребёнку своей собаки «Эй,ты, иди сюда!» Неприлично. Что люди-то скажут?!

Пока мама кормила Стёпку молоком, хозяева не препятствовали их общению. Более того, щенка учили кое-каким командам, придумывая нормальным собачьим действиям какие-то нелепые человеческие клички. «Сидеть, лежать, принеси…» Стёпка и так, безо всяких команд умел делать всё это. Как только щенок смог кушать самостоятельно, люди засобирались в город.

Насыпали под порог сухого собачьего корма, в миску рядом вывалили банку тушёнки, и наполнили доверху водой алюминиевую кастрюльку.

– Ну, всё. Хватит. И так с ним возились, поехали. – сказал хозяин.

– Да уж, должен быть нам благодарен, что не утопили, как собаку! – поддакнула жена и хозяин, довольный ею, хохотнул:

– Ну, ты и юмористка у меня. Сказала же: «как собаку»!
<< 1 2 3 4 5 6 7 ... 30 >>
На страницу:
3 из 30