Горы и Плоски

Ну и, конечно, прозрачная процедура оформления недвижимости, для покупки которой хватило собственных денег – от продажи в Москве «ситроена» и гонораров в российской прессе.

Почему «не-Болгария»

– А у нас тут и бакланы, и цапли белые, а за остроконечным холмом нашли озерцо с огромными серыми цаплями, аисты, само собой, и скопа – во-он под тем камнем гнездо, и коршуны…

– В Болгарии нет коршунов! – Ира, наша подруга, как все ученые, конкретна и категорична. – Я, конечно, не орнитолог, но читала у биологов.

Ира, химик-технолог, лет тридцать назад вышла замуж за питерского коллегу-студента и живет на его родине, в Болгарии, страну знает и любит. Работала на «Болгарской розе» в Казанлыке. И вот приехала к нам.

– Ира, а та пара, что кружится над дорогой поближе к деревне, это разве не коршуны?

– Погодите, погодите… – и она уткнулась в телефон, быстро нашла в гугле нужную страницу. – Да, как ни странно! Коршуны в Болгарии встречаются очень редко, только здесь – на отрогах Пирина в национальном парке и еще у какой-то горы.

Наш треугольник юго-западной Болгарии – особый. Он и в состав государства вошел позже остальных, только после балканских войн в начале ХХ века, вместе со всей нынешней Благоевградской областью. Но и с ней соединен лишь длинным Кресненским дефиле – ущельем между Пирином и Малешевской планиной. Дефиле приникает к Струме, основной реке западной Болгарии, вьется серпантином около 30 километров, и воздух из основной части страны проникает к нам, меняясь. А с другой стороны, с юга, через перевалы хребта Беласицы идет воздух из Греции, с Эгейского моря – и дальше, из Азии, даже из Африки, иногда высокие облака приносят остатки сахарских самумов, на крышах появляется тонкий желтоватый слой мелкого песка.

Вот и сформировалась наша окраина с климатом, явно отличающимся от континентальной Болгарии: здесь всегда теплее, снег не лежит дольше нескольких часов, да и выпадает пару раз за год. И то не повсюду – у наших друзей Россинских в селе Илинденци, которое метров на двести ниже и по горизонтали километрах в пяти от нас, в этом году снега и не было. Смотрим мы с горы – а облака под нами, хотя альтиметр всего 560 метров над уровнем моря у нашего дома показывает. Но бывает, что облака ходят по Плоски, как белые отары, а внизу и чуть в стороне – ясное солнышко.

Климат дал уникальную флору, здесь южные приморские растения сходятся с горными приальпийскими, олеандры и юкки, даже бананы могут расти (но не плодоносить). Послал другу-биохимику в Москву снимок цветка с нестандартно прикрепленными лепестками, он ответил: арника! Лечебное растение, довольно редкое, из него и мази делают, и внутрь принимают. Всего эндемиков в нашем Пиринском крае биологи насчитали более тысячи. Есть чем подкрепиться косулям и зайцам, черепахам и куропаткам, медведям и куницам, кабанам и лисицам. Видели на улице ласку – спряталась под машину, а потом в сарае неожиданно обнаружили яйцо и вспомнили, что соседка Катя жалуется: кто-то обносит ее кур.

Катя родом с другой стороны Беласицы, их выселили из Греции в конце Второй мировой, когда она была ребенком. Здесь многие – переселенцы, давно живут, но у себя на родине, в бывшем родовом гнезде, даже в рамках единого Евросоюза появляться могут с ограничениями, ночевать, например, нельзя. Та же деревня Илинденци получила свое новое имя, когда его заполнили эмигранты-соотечественники после разборок балканских войн. Ильин день – день восстания в начале прошлого века славянского населения балканских вилайетов Оттоманской империи.

История тысячелетий и последних столетий Болгарской Македонии – отдельная тема, поучительная и болезненная, если сейчас сказать коротко – ее треугольник вписан во взаимодействие Греции, Болгарии и Северной Македонии как основной узел. Здесь любят более протяжные македонские песни, здесь города и улицы носят имена бойцов за свободу от Турции, те же самые, что звучат в Северной Македонии, здесь прославленный винодельческий городок Мельник, основанный греческими купцами. Да что говорить, если от нас в тридцати километрах – Самуилова крепость, а царь Самуил, правивший тысячу лет назад, столицей своего Болгарского царства считал Охрид, ныне македонский город у красивейшего озера, европейского Байкала.

В Оттоманской империи они считались все скопом – христиане, как и жили примерно одинаково и вместе. Да и раньше: Кирилл и Мефодий, граждане римских Фессалоник (нынешние Салоники в 150 километрах от нас), были то ли греками, то ли славянами, а может, и евреями – недаром так хорошо знали языки Библии. Но развалился сначала Рим, потом и та империя, которая осталась от него на Востоке (чему поспособствовали болгарские цари, хотя Самуил и потерпел жестокое поражение), потом турки объединили Балканы в своей империи (а до всего этого – и фракийцы, и греки-македонцы), потом балканские народы освободились от турок и начали воевать между собой, – и наш уголок несет следы всех этих объединений и разводов.

Но не только поэтому я отделяю его от Болгарии. Болгария – большая страна, а я о той земле, чью близость ощутил за последние десять лет, что физически представляю – каждую гору и каждую улицу. Что освоил взглядом. О большой Болгарии я мог бы писать только туристические заметки, а о территории за Кресненским дефиле готов копить знания еще и еще. Впрочем, я понимаю, что подобное отношение может быть к любому клочку земли любой страны, все они для кого-то особые, недаром возникла целая отрасль – краеведение.

Как и в России было: видел многое, но ощущал своим домом только Башкирию (ну и Москву), а Люба – Амурскую область. И поэтому и ей, и мне сразу близкими показались здешние возвышенности – как башкирский Урал, как таежные сопки.

Это стихотворение было опубликовано и на болгарском:

***

Положа руку на сердце,
на моё, ты скажи:
разве вида Беласицы нам не хватит прожить? Разве соками Пирина не восполнит ручей всё, что было растырено, что сплыло, растранжирено в прошлой жизни моей? Мы за правду природную заплатили трудом. Не меняется родина, но меняется дом… У баклана и коршуна, у скопы и змеи ты спроси по-хорошему: что же сердце щемит? Уголёк непогашенный, ожиданье огня – тлеют беды всегдашние в стороне от меня. Положа руку на сердце, нет моей в том вины. Даже Пирин с Беласицей в этом убеждены.

Место имения

«Имот» – так это называется по-болгарски, имущество, чаще всего имеется в виду недвижимое. Имение. А когда по-русски говорят про недвижимость в Болгарии, чаще всего имеют в виду квартиры, апартаменты в комплексах на берегу Черного моря. Для нашего человека другой берег курортного моря – это уже что-то на ступеньку лучше, но все-таки представимое и знакомое. И действительно, если уж перебираться, то к ласковому песку и чистой воде. Я всегда любил и песок, и камни, и воду, и под водой плавать, а выбрали мы «имение» в горах, в 150 километрах от ближайшего моря. Не Черного, а Белого, как говорят болгары. Эгейского, как называют остальные. Всегда можно выбраться поплавать. А жить мы решили в обычном для этих мест деревенском доме.

Ну, не сразу. Сразу мы отказались от приморских комплексов – после того как мне пришлось познакомиться с мутной историей одного из них. Смена владельцев (с присутствием «русской мафии»), накручивание цены, обман в условиях. Сначала говорится «первая линия», потом, когда еще даже не все раскуплено, начинают под окнами строить следующий комплекс, загораживающий дорогу и вид на море. Так это было лет десять с лишним назад, а как сейчас – мне уже не интересно.

Потом мы отказались от покупки квартиры в новых и не очень домах нашего общинного центра Сандански. Квартиры смотрели и в центре, и на престижной окраине, дома были и большие, и не очень – но все это напоминало наш муравейник в Митино, где в каре многоэтажных корпусов жило много людей, с которыми надо было, даже не знакомясь, толкаться и делить пространство. Тут еще сказался и пример наших друзей Россинских, нашедших себе дом в селе Илинденци. Хотя я-то никогда и не жил в деревне, да и Люба даже в таежном поселке собственницей не была.

Выбрали Плоски, почему – я уже говорил об очаровании пейзажем. Добавлю про воздух: заинтересованная в болгарской недвижимости подруга, которая смотрела вместе с нами, говорила, что в горных сосновых лесах кислорода (впрочем, как и у моря) в семь раз больше, чем на равнине. Подруга Ира, живущая в Казанлыке, подтверждает целебность: когда-то она привозила своих детей в санаторий в Сандански, за месяц избавила от астматического синдрома. И про воду: к нашей чишме (колонке) напротив дома, под явором, приезжают машины, из багажника водители вытаскивают 10-литровые баллоны (во множестве) и подставляют под кран. Водозабор мы нашли сами – в сосновом бору над селом, оттуда и в Сандански ведет труба. Из нашего крана в доме течет то же самое. И это мы еще не обсуждали здешние геотермальные источники – отдельная тема.

Имение в Плоски нам выбрала Светлана Россинская: актриса, она увидела художественное расположение дома на пригорке, на перекрестке пяти дорог, с калиткой под фигурным козырьком. А мы приехали – и согласились. Явор перед домом, ему сто лет. А сам дом маленький, два этажа (первый сложен из валунов, скрепленных землей, второй этаж – кирпичный) вмещают четыре комнаты и кухню; палисадник, за домом – несколько соток сада. Вот это имение мы под себя перестроили за эти годы.

Покупали через риэлтора, сначала зарегистрировав фирму: по болгарским законам, частные иностранные лица не могут покупать землю, а вот легко созданная ими же фирма – может. Выяснилось, что при всей мастеровитости бая Андреа (и столяр, и слесарь), у которого мы покупали дом с участком, здание стоит без фундамента (и канализации, и гидроизоляции) и тихонько сползает со скалы, по стенам трещины – от столетнего эквилибра. Его первым владельцем был поп, приехавший в Плоски служить в церкви сразу после присоединения здешних мест к Болгарии, примерно за сто лет до того, как мы начали ремонт. Так что обошелся нам дом более чем в два раза дороже первой суммы. Хорошо, что мы еще зарабатывали в Москве, пока в Плоски шел ремонт, и могли постепенно отправлять необходимые средства.

От бая Андреа нам остались и его мастерские, и винарня, сложенные из пиленых кусков мрамора. Мрамор вообще распространенный в округе материал, потому что над нами, над Плоски и Илинденци, находится его месторождение и несколько карьеров. От известняков, кстати, и вода сильно минерализованная. А мы из мраморной пристройки к дедовой мастерской сделали кладовку, а саму мастерскую, вынеся верстак, превратили в гостиную. Остались дрова – до сих пор не израсходовали, поскольку добавились все древесные элементы от порушенных козлятника и сеновала. А печку в дом мы сами купили новую (такой железный камин), только вот до летней кухни – фурны с разными приспособлениями – руки пока не доходят, так и стоит у ворот полуразрушенная, интересуя лишь цыган, собирающих металлолом, и котов – своих и заходящих.

Ну и, конечно, сад. Последняя жена нелюдима Андреа, говорят, была певуньей и того женского типа человеком, в присутствии которого лучше несутся куры и плодоносят деревья. Если от хозяина нам достались в земле три патрона германского образца 1943 года и куча всяких железяк, то от хозяйки – четыре яблони, например, привезенные из ее родного Рильского ущелья (потом о нем расскажу). В нашем селе таких яблок не видели, а еще и слив – маленькой круглой алычи и большой «венгерки», соседи до сих пор лакомятся белой шелковицей, чьи ветки свисают за ограду. Иногда заодно просят отломить веточку лавра. И смоковницы наши (фиги, инжир – если неясно) пользуются уважением и спросом, как домашний сорт внутри сада, так и дикий – свисающий над дорогой. После того, как уже мы сами высадили саженцы тех растений, о которых в городе могли лишь мечтать, я как-то не поленился и посчитал: у нас стало 30 видов деревьев и кустарников (Любино море цветов и не пытался учесть). Давно не пересчитывал…

Есть еще одна важная особенность: нет краж. Под Ростовом Великим, великолепным русским городом, наша дочь и ее тогдашний муж купили домик. Бились о неудобства, на время вернулись в Москву. А когда приехали обратно, то увидели: растащено все, что можно было унести. Да и что нельзя… Здесь, пока мы были в Москве, а ремонт шел по нашим указаниям в интернете, пропали две вещи: старая электроплитка и старая керосиновая лампа, они понравились тем ребятам из Микрево, которые копали траншеи под канализацию и гидроизоляцию. Один из них, кстати, предлагал купить золотые монеты, принес спичечный коробок, открыл – профили Александра Великого. «Здесь только целые, – говорит. – Я половинки выбрасываю»… Монеты Македонского в этой земле (как и патроны) не случайны, но об этом – в исторической главе.

Мастера сделали бетонную стяжку, укорененную глубоко вокруг дома, теперь дом не ползет. Петр и его сын Стефан, которые успевают обновлять все дома в Плоски, вплоть до храмов, обустроили и все внутри – по нашим пожеланиям, пришлось нам научиться дизайну, архитектуре и инженерии. В доме теперь две «бани», еще один туалет на участке. Вместо старой развалюхи, приспособленной под сеновал и козлятник, стоит гараж, над ним веранда – для игр внучек, когда приезжают.

Одного Петр со Стефаном не могли сделать – каменную подпорную стену, держащую огород и сад от сползания на улицу. Могли сделать бетонную, а нам не хотелось, даже если ее сверху каменной плиткой обложить. И мы нашли мастера – по надписи над уличной чишмой по дороге в лес, там сказано было, что работал Алекси Албанец. Когда нашли его, он назвал причину расцвета своего бизнеса: местные мастера утратили искусство укладки валунов, а у них в Албании – еще нет, поэтому он остался здесь рядом с болгарской женой. И нам сделал стену такую, что даже местный кмет хвалила.