Иудейская война

5. Тут выступил еще придворный цирюльник по имени Трифон и по какому-то умопомраченью сам выдал себя. «И меня, – сказал он, – хотел этот Терон уговорить зарезать тебя во время стрижки, обещав мне за это большое вознаграждение от Александра». Вследствие этого доноса, Ирод приказал и Терона и его сына вместе с цирюльником подвергнуть пытке. Так как первые все отрицали, а последний не высказывал больше того, что он уже говорил, то он велел усилить истязания Терона. Сын, тронутый муками отца, вызвался все открыть царю, если только он простит отца. Царь обещал помилование; тогда сын сказал, что отец, по наущению Александра, хотел лишить его жизни. Это заявление одни считали выдумкой, к которой сын прибег для освобождения отца от пыток, другие же приняли это за чистую правду.

6. Теперь Ирод обвинял в Народном собрании своих полководцев и Терона и направил на них чернь, которая забросала их камнями и бревнами и умертвила на месте всех[124 - .. и умертвила на месте всех… – До 300 человек.], не исключая и цирюльника. Своих сыновей он отправил в Себасту, невдалеке от Кесарии, и приказал их задушить. Его приказ был быстро приведен в исполнение[125 - Его приказ был быстро приведен в исполнение. – По «Иудейским древностям» (ХVII, 5, 4), надзор за совершением казни принял на себя лично Антипатр.]. Тела их он велел перевести в крепость Александрион, где они должны были быть положены рядом с их дедом по материнской линии, Александром[126 - .. с их дедом по материнской линии, Александром. – Т. е. Александром I Яннаем. – Примеч. ред.]. Таков был конец Александра и Аристобула.

Глава двадцать восьмая

Антипатр повсюду ненавидим. – Царь обручает детей умерщвленных сыновей со своими родными. – Антипатр же помышляет о других браках для них. – Жены и дети Ирода

1. Антипатр остался теперь неоспоримым наследником престола. Но над ним тяготела тяжелая ненависть народа, ибо все и каждый знали, что это он был инициатором всех ложных обвинений против братьев. Вскоре также в его душу закрался немалый страх при виде подрастающего потомства умерщвленных. Александр имел от Глафиры двух сыновей, Тиграна и Александра[127 - .. Александр имел от Глафиры двух сыновей, Тиграна и Александра… – После смерти Ирода они были отосланы к их деду, каппадокийскому царю Архелаю.], а Аристобул от Береники, дочери Саломеи – трех сыновей: Ирода, Агриппу и Аристобула, и двух дочерей: Иродиаду и Мариамну. После казни отцов этих семейств Ирод отослал Глафиру с ее приданым обратно в Каппадокию; жену же Аристобула, Беренику, он выдал замуж за дядю Антипатра по его матери[128 - .. за дядю Антипатра по его матери… – Феодион, брат Дориды.]; брак этот затеян был самим Антипатром с целью расположить к себе Саломею, с которой он находился в натянутых отношениях. Подарками и всякого рода любезностями он искал также дружбы Фероры; не забывал он и приближенных императора в Риме, Сатурнина и его свиту в Сирии – все получали от него значительные суммы и щедрые подарки. Но чем больше он сорил деньгами, тем больше его презирали, ибо знали хорошо, что он не щедр по натуре, а расточителен по трусости своей. Награжденные поэтому не стали более склонны к нему, а обойденные им делались еще более ожесточенными врагами. Все значительнее делались его затраты по мере того, как он, против всякого ожидания, стал замечать, что царь озабочен судьбой сирот и что в его попечениях об отпрысках своих сыновей ясно проглядывает раскаяние в казни последних.

2. Однажды Ирод созвал к себе своих родственников и друзей, представил им сирот и с глазами, полными слез, произнес: «Страшный рок похитил у меня отцов этих детей; они же предоставлены теперь моим попечениям; к этому призывает меня голос природы и чувство жалости, возбуждаемое их осиротением. Если я оказался столь несчастным отцом, то я хочу попытаться быть, по крайней мере, более любящим дедом и лучших моих друзей оставить им покровителями. Твою дочь, Ферора, я обручаю со старшим сыном Александра для того, чтобы тебя, как опекуна, скрепляла бы с ним вместе с тем и ближайшая родственная связь. С твоим сыном, Антипатр, я обручаю дочь Аристобула, и будь ты отцом этой сироты! Ее сестру пусть возьмет себе в жены мой Ирод, имеющий по материнской линии дедом первосвященника. Кто теперь любит меня, тот пусть присоединится к моему решению и пусть никто из преданных мне не нарушит его. Я молю также Бога, чтоб Он благословил эти союзы на благо моего царства и моих внуков, и да взирает Он на этих детей с более милосердным оком, чем на их отцов».

3. Говоря таким образом, Ирод заплакал и соединил руки детей; затем он нежно обнял каждого из них и распустил собрание. Антипатр был в высшей степени смущен, и каждый мог это прочесть на его лице. Он подозревал, что отец в лице сирот готовит ему гибель, и уже боялся, что вся его карьера вновь будет подвержена опасности, если дети Александра, кроме Архелая, приобретут естественного защитника еще и в тетрархе Фероре. К тому же, он принял во внимание ненависть народа к его личности и сочувствие этого народа к сиротам, горячую любовь иудеев к погибшим из-за него братьям еще при жизни последних и благоговейную память о них после смерти[129 - .. горячую любовь иудеев к погибшим из-за него братьям еще при жизни последних и благоговейную память о них после смерти. – Симпатии народа к умершим братьям и антипатию к виновнику их смерти разделяло также войско, а это более всего беспокоило Антипатра.]. Все это побудило его принять решение во что бы то ни стало расторгнуть обручение.

4. Действовать опять хитростью ему казалось неблагоразумным: он боялся строгости отца и его чуткой подозрительности. Зато он отважился открыто приступить к отцу с мольбой о том, «чтоб тот не лишил его опять той чести, которой раз уже удостоил, и не оставил бы его при одном только царском титуле в то время, когда действительная власть достанется другим. Он наверное никогда не достигнет этой власти, коль скоро сын Александра, который всегда может найти опору в Архелае, сделается еще зятем Фероры. А потому он убедительно просил, ввиду еще обширности царской фамилии, изменить брачный план. Царь имел именно девять жен, принесших ему семерых детей[130 - Царь имел именно девять жен, принесших ему семеро детей. – Не считая Мариамны с ее сыновьями и не включая дочерей от разных жен. Всего у Ирода было двенадцать детей.]. Сам Антипатр был рожден от Дориды, Ирод – от дочери первосвященника, Мариамны[131 - .. от дочери первосвященника, Мариамны… – Это другая Мариамна, на которой Ирод женился много лет после смерти царицы. Она была дочерью священника Симона, переехавшего из Александрии в Иерусалим, и славой красоты своей обратила на себя внимание Ирода. Так как Симон занимал слишком низкое положение для того, чтобы сделаться тестем государя, то Ирод возвел его в сан первосвященника на место Иешуи, преемника Ананеля.], Антип и Архелай – от самарянки Малтаки, от нее же родилась дочь Олимпиада, вышедшая замуж за племянника его, Иосифа[132 - ..Иосифа… – Иосиф – сын Фероры.]; от Клеопатры из Иерусалима родились Ирод и Филипп, от Паллады – Фасаил; кроме того, у него были еще другие дочери, как Роксана и Саломея – первая от Федры, вторая от Эльпиды. Две жены – обе его племянницы[133 - .. обе его племянницы… – Одна дочь его брата, другая – дочь сестры.] – были бездетны; двух дочерей[134 - .. двух дочерей… – Т. е. Салампсо и Кипру.] он имел еще от Мариамны – это были сестры Александра и Аристобула. На этом многочисленном потомстве Антипатр основывал свою просьбу об изменении помолвок.

5. Царь, поняв из этого предложения отношение Антапатра к сиротам, пришел в сильное негодование; уже в нем зарождалось подозрение, что и отцы этих сирот пали жертвой козней Антипатра; он поэтому отверг его просьбу и осыпал его самого самыми жестокими упреками. Но впоследствии он все-таки поддался обольстительной лести Антипатра и дал ему в жены дочь Аристобула, а его сыну – дочь Фероры.

6. Насколько в данном случае была неотразима лесть Антипатра, можно судить по тому, что даже Саломея с подобными просьбами ничего не могла добиться у него. Эта его родная сестра, поддерживаемая всесильным заступничеством императрицы Юлии[135 - .. императрицы Юлии… – Юлия интриговала против сыновей Августа от других жен в пользу своего сына Тиберия. Ей приписывали отравление нескольких претендентов на римский престол из рода Августа.], хлопотала о разрешении ей выйти замуж за араба Силлая; но царь клялся, что будет ее считать своим злейшим врагом, если она не откажется от этой мысли. Против ее воли он выдал ее за своего друга Алексу, а ее дочерей он выдал: одну за сына Алексы, другую – за дядю Антипатра по материнской линии. Из дочерей Мариамны одна была замужем за сыном его сестры, Антипатром, другая – за его братом Фасаилом.

Глава двадцать девятая

Антипатр становится невыносимым; он едет в Рим с завещанием Ирода. Ферора оставляет брата, чтобы не быть вынужденным покинуть свою жену. Его смерть

1. Уничтожив таким образом виды сирот и устроив брачные союзы в своих личных интересах, Антипатр думал, что благополучно достиг уже гавани. К врожденной его злости прибавилась теперь самоуверенность, которая сделала его еще более невыносимым. Не будучи в состоянии свалить с себя всеобщую ненависть, он успокаивал себя тем, что сделался для всех страшным. Даже Ферора, видевший в нем будущего царя, усердно его поддерживал. Но в это же время женщины при дворе сплотились вместе и вызвали новые распри. Во главе их партии стояла жена Фероры, к которой, кроме ее матери и сестры, примкнула также мать Антипатра. Она вела себя во дворце так высокомерно, что дерзнула даже раз оскорбить двух дочерей царя. Последнему она вследствие этого сделалась в высшей степени ненавистной. Но хотя царь ее сильно ненавидел, она тем не менее, при помощи своих союзниц, могла властвовать над другими[136 - .. она тем не менее, при помощи своих союзниц, могла властвовать над другими. – Она прибрала к рукам не только Ферору, но и Антипатра; мать которого играла между ними роль сводницы.]. Саломея была единственная, которая нарушала их гармонию: она донесла царю об их собраниях и внушила ему подозрение, что там злоумышляют против него. Как только те узнали об этом доносе и о негодовании царя, они прекратили открытые собрания и дружеские сношения между собою, а в присутствии царя притворялись даже враждебно-настроенными друг против друга. В этой фальшивой игре участвовал также Антипатр, нанесший раз Фероре публичное оскорбление. Зато они отныне стали устраивать тайные собрания и ночные пирушки, а сознание, что они находятся под надзором, только укрепило их солидарность. Но от Саломеи ничего не осталось скрытым, и она обо всем доносила Ироду.

2. Тогда возгорелся его гнев, и прежде всего на жену Фероры, которую Саломея преимущественно очернила. Он созвал собрание родственников и друзей, и жалуясь перед ними на эту женщину, вспомнил, между прочим, ее оскорбительное обхождение с его дочерьми; дальше, что она денежными подарками подстрекнула к сопротивлению фарисеев и колдовством отвратила от него сердце брата. В заключении своей речи он обратился к Фероре и предложил ему на выбор: отречься или от своего брата, или от своей жены. Когда же Ферора заявил, что охотнее он расстанется со своей жизнью, чем с женой, Ирод, не зная что делать, обратился к Антипатру и приказал ему прекратить всякие сношения с женой Фероры, с этим последним и со всеми его приближенными. Этот запрет Антипатр не смел преступить открыто, но тайно он целые ночи проводил в их обществе; а так как его пугал надзор Саломеи, то он посредством своих римских друзей затеял поездку в Рим. Последние написали, что следовало бы Антипатра через некоторое время командировать в качестве посла к императору. Ввиду этого Ирод немедля снарядил его в путь с блестящей свитой и большой суммой денег, поручив ему представить императору его завещание, в котором царем назначен был Антипатр, преемником же последнего – Ирод, сын Мариамны, дочери первосвященника.

3. Одновременно с ним ехал в Рим аравитянин Силлай, не исполнивший приказов императора ввиду того, что Антипатру поручено было возобновить против него то самое обвинение, которое еще раньше было возбуждено Николаем[137 - Одновременно с ним ехал в Рим аравитянин Силлай, не исполнивший приказов императора, в виду того что Антипатру поручено было возобновить против него то самое обвинение, которое раньше еще было возбуждено Николаем. – По обвинению Николая Дамасского император приговорил Силлая к смертной казни, но предварительно отправил его на родину для уплаты Ироду старого долга в 60 талантов. Процесс об этих 60 талантах обошелся Ироду в несколько сот талантов.]. Кроме вражды с Иродом, Силлай находился еще в не менее сильном разладе со своим же царем, Аретой, многих друзей которого, в том числе Соема – могущественнейшего человека в Петре, – он лишил жизни. Большими суммами он пытался залучить в свою пользу императорского домоправителя Фабата и надеялся найти в нем поддержку также против Ирода. Но последний предложил еще большую плату и отвлек от Силлая Фабата, которому также поручил взыскать с Силлая присужденную ему императором сумму. Но Силлай отказался от уплаты денег; он шел еще дальше и жаловался на Фабата императору: Фабат, доносил он, не преследует интересов своего повелителя, а служит только целям Ирода. Тогда Фабат, все еще состоя в высокой милости у Ирода, до того озлобился, что выдал тайны Силлая[138 - ..Фабат, все еще состоя в высокой милости у Ирода, до того озлобился, что выдал тайны Силлая… – За выдачу этой тайны Силлай убил Фабата.] и открыл, между прочим, царю, что тот подкупил одного из его телохранителей, Коринфа. «Пусть только, – сказал он, – арестуют его». Царь поверил этому доносу, потому что Коринф вырос во дворце и был араб по происхождению. Он немедленно распорядился о задержании не одного только Коринфа, но и двух арабов, из коих один был другом Силлая, а другой – предводителем одного из аравийских племен. Последние, будучи подвергнуты пыткам, сознались, что обещанием Коринфу большой суммы денег они уговорили его убить Ирода. Таким образом, и они после вторичного их допроса сирийским правителем, Сатурнином, были отправлены в Рим.

4. Ирод все еще продолжал настаивать на разлуке Фероры с его женой; ибо сколько бы он ни ненавидел ее, он все-таки не мог придумать другого средства, чем отмстить ей, пока, наконец, в порыве гнева, он прогнал из дворца их обоих. Ферора мирился с этой обидой, удалился в свою тетрархию[139 - .. удалился в свою тетрархию… – Т. е. в Перею.], но поклялся при этом, что только смерть Ирода положит конец его изгнанию, а доколе тот будет жив, он никогда не возвратится назад. И он не пришел даже тогда, когда брат заболел, несмотря на то, что тот настойчиво звал его к себе и послал ему сказать, что он перед скоро ожидаемой смертью своей хочет оставить ему некоторые поручения. Сверх ожидания он опять выздоровел, но вслед за тем заболел Ферора. Тогда Ирод показал себя более великодушным: он приехал к нему и участливо за ним ухаживал. Но Ферора не перенес болезни и умер через несколько дней. Хотя Ирод любил брата до конца его дней, молва все-таки и эту смерть приписывала ему: говорили, что он отравил его ядом. Его тело Ирод велел перевезти в Иерусалим, предписал всему народу самый глубокий траур и устроил ему блестящие похороны. Так постигла смерть одного из убийц Александра и Аристобула.

Глава тридцатая

Производя следствие по поводу смерти Фероры, Ирод узнает о попытке Антипатра отравить его. – Он прогоняет Доридуи Мариамну, замешанных в этом деле, и лишает наследства сына последней, Ирода

1. Месть подвигалась вперед и приближалась к главному виновнику того убийства – Антипатру. Смерть Фероры послужила как бы сигналом. Некоторые из его вольноотпущенников явились глубокосокрушенными к царю и сказали ему, что его брат Ферора умер от яда: его жена будто подала ему какое-то необыкновенное снадобье, по съедении которого он сейчас заболел; помимо того, за два дня до его смерти мать и сестра его жены привезла из Аравии женщину, сведущую в травах, для того чтобы приготовить Фероре зелье любви; но вместо этого арабка, по уговору с Силлаем, с которым она знакома, поднесла ему смертельный напиток.

2. Ошеломленный массой нахлынувших самых мрачных подозрений, царь приказал подвергнуть пыткам рабынь и некоторых свободных служанок. Одна из них в своих мучениях воскликнула: «Господь Бог, Царь небес и земли, да карает Он виновницу наших страданий – мать Антипатра!» Эти слова послужили для Ирода исходным пунктом, с которого он начал дальнейшее следствие. Та же личность открыла дружеские отношения матери Антипатра к Фероре и его семейству, их тайные собрания и как Ферора и Антипатр по приходе от царя кутили и бражничали целые ночи вместе с женами, не допуская к себе ни одного слуги или прислужницы. Вот почему все это показала одна из свободных служанок.

3. Тогда Ирод велел пытать отдельно каждую рабыню. Все показания последних в общем согласовались между собою и выяснили еще то обстоятельство, что поездка Антипатра в Рим и отъезд Фероры в Перею были заранее обдуманы ими и предприняты по взаимному соглашению. Часто они выражались таким образом: раз Ирод справился уже с Александром и Аристобулом, то он еще доберется до них и их жен; после того как он задушил Мариамну и ее детей, то никто не может ждать от него пощады; лучше всего поэтому по возможности не встречаться с этим кровожадным зверем. Часто Антипатр жаловался своей матери, что он уже поседел, а отец с каждым днем становится все моложе, и он, вероятно, еще должен будет умереть, прежде чем вступит в правление. Но пускай даже отец опередит его смертью – когда же это будет? – то, во всяком случае, царствование принесет ему кратковременную радость. Головы гидры – дети Аристобула и Александра, растут, а виды для его собственных детей отец у него похитил, потому что в завещании он преемником его (Антипатра) не назначил ни одного из его сыновей, а Ирода, сына Мариамны. Впрочем, в этом отношении он не более как старый простофиля, если воображает, что его завещание после смерти его останется в силе: он уж позаботится о том, чтобы никто из его потомков не остался в живых. Никогда еще отец так ненавидел своих детей, как Ирод, но его братская ненависть простирается еще выше: недавно только он дал ему 100 талантов за то лишь, чтобы он ни слова не вымолвил с Феророй. На вопрос последнего «Что я ему сделал худого?» Антипатр ответил: «Мы должны почитать себя счастливыми, что он, отняв у нас все, дарует нам хоть жизнь. Но невозможно спастись от такого кровожадного чудовища, которое даже не терпит, чтоб открыто любили других. Теперь, конечно, мы вынуждены скрывать наши свидания; но вскоре мы это будем делать открыто, если только мы будем мужественны и смело подымем руку».

4. Так показали служанки, подвергавшиеся пытке; дальше они сообщили, что Ферора имел в виду бежать вместе с ними в Перею. Упоминание о 100 талантах придало в глазах Ирода достоверность всем прочим их показаниям, потому что об этом он ни с кем не говорил, кроме Антипатра. Прежде всего его гнев разразился над Доридой – матерью Антипатра: он отнял у нее подаренные ей раньше драгоценности, стоившие много талантов, и прогнал ее во второй раз. Женщин Фероры он помиловал и велел вылечить их от ран, причиненных им пытками. Сам же он был повергнут в такое отчаяние, которое лишило его всякого самообладания: самое ничтожное подозрение подымало бурю в его душе; массу невинных он поволок к пыткам только для того, чтобы не обойти ни одного виновного.

5. Так он добрался к самарянину Антипатру, управлявшему домом Антипатра. Подвергнутый пыткам, он признался в следующем: Антипатр поручил одному из своих близких друзей, Антифилу, доставить из Египта смертельный яд для царя; Антифил вручил яд дяде Антипатра, Феодиону[140 - ..Феодиону… – Феодион – брат Дориды, женатый на Беренике, дочери Саломеи.]; этот передал его на руки Фероре, которому Антипатр предложил отравить им Ирода в то время, когда он сам будет находиться вне пределов подозрения – в Риме, а Ферора отдал яд на сохранение своей жене. Царь сейчас же послал за нею и приказал ей выдать полученное. Она вышла как будто с намерением принести яд, но тут же бросилась с крыши, чтобы избегнуть следствия и жестокого обращения царя. Но по явному предопределению Провидения, которое хотело наказать Антипатра, она не упала на голову, а на другие части тела, и осталась живой. Когда ее внесли во дворец, царь приказал подать ей подкрепляющие средства (потому что она была ошеломлена от падения) и спрашивал ее затем о причине, побудившей ее броситься с крыши. Если она скажет правду, то он клянется освободить ее от всякого наказания; в противном случае, если она что-нибудь скроет, он прикажет так обработать ее тело пытками, что ничего от нее не останется для погребения.

6. После краткой паузы женщина начала: «3ачем мне хранить еще тайну, когда Ферора уже мертв? Или должна я щадить Антипатра, который всех нас погубил? Слушай же, царь, и Бог, которого обмануть нельзя, да будет Он вместе с тобою моим свидетелем, что я говорю истину. Когда ты в слезах сидел у смертного одра Фероры, он призвал меня к себе и сказал: “Да, жена, я жестоко ошибался в моем брате! Тяжело я провинился перед ним! Его, который так искренно любит меня, я ненавидел! Того, который так глубоко сокрушается моей смертью даже до наступления ее, я хотел убить! Я теперь получаю возмездие за мое бессердечие; ты же принеси сюда яд, оставленный нам Антипатром для его отравления и хранящийся у тебя, и уничтожь его сейчас на моих глазах для того, чтобы я не уносил с собою духа мщения в подземное царство”. Я повиновалась ему, принесла яд и большую часть высыпала перед его глазами в огонь; но немного я сохранила для себя на случай нужды и из боязни перед тобою».

7. С этими словами она протянула баночку, содержавшую незначительную дозу яда. Тогда царь подверг пытке мать и брата Антифила; они сознались, что эту баночку Антифил привез из Египта, получив ее от своего брата, александрийского врача. Духи Александра и Аристобула, витавшие над дворцом, вывели, таким образом, на свет самые сокровенные преступления и привели к суду таких лиц, которые больше кого-либо других были далеки от подозрения. Так открыто было, что в заговор была посвящена также дочь первосвященника, Мариамна; братья выдали ее под пыткой. Царь наказал также сына за дерзость матери: он вычеркнул Ирода из завещания, в котором последний назначен был преемником Антипатра[141 - Царь наказал также сына за дерзость матери: он вычеркнул Ирода из завещания, в котором последний назначен был преемником Антипатра. – Вместе с тем Ирод лишил первосвященнического сана отца Мариамны, Симона, и назначил на его место Маттафию, сына Феофила.].

Глава тридцать первая

Антипатра выдает Бафилл. Тот, ничего не подозревая, возвращается из Рима. – Ирод привлекает его к суду

1. Все предыдущие доказательства были еще подкреплены Бафиллом, свидетельство которого имело решающее значение. Он, вольноотпущенник Антипатра, предъявил другое смертельное средство – змеиный яд и соки других пресмыкающихся, которыми Ферора и его жена должны были вооружиться против царя на тот случай, если первый яд окажется слишком слабым. Вместе с тем, как бы в дополнение к отцеубийственным планам, он представил еще письма, сочиненные Антипатром с целью погубить своих братьев[142 - Вместе с тем, как бы в дополнение к отцеубийственным планам, он представил еще письма, сочиненные Антипатром с целью погубить своих братьев. – И яд, и письма были присланы Антипатром из Рима через Бафилла, который выдал их под пытками.]. Сыновья царя, Архелай и Филипп[143 - Сыновья царя, Архелай и Филипп… – Архелай – от Малтаки, Филипп – от Клеопатры.], оба уже в юношеском возрасте и полные благородных стремлений, находились в Риме для получения образования. Чтобы заблаговременно избавиться от этих юношей, стоявших ему поперек дороги, Антипатр частью сам сочинял ложные письма от имени своих друзей в Риме, частью подкупал других писать такие письма, в коих сообщалось, что юноши часто поносят отца, совершенно открыто оплакивают Александра и Аристобула и очень недовольны вызовом их обратно на родину. (Отец их только что вызывал из Рима, что очень беспокоило Антипатра.)

2. Подобные письма, впрочем, он за деньги заказывал в Риме еще до своего отъезда из Иудеи; но тогда его ни в чем нельзя было подозревать, так как перед отцом он разыгрывал роль защитника братьев, объявляя одни обвинения против них ложными доносами и оправдывая другие ошибками молодости. Так как он затрачивал большие суммы денег на подкуп авторов этих доносов, то он старался скрыть их под разными другими легальными расходами. С этой целью он закупил дорогие материи, пестрые ковры, серебряную и золотую утварь и многие другие драгоценности, дабы преувеличенными затратами на эти предметы прикрыть издержки на вознаграждение фальсификаторов писем. Итог его расходов простирался, таким образом, на 200 талантов, большую часть которых он отнес на счет процесса с Силлаем. Так как совокупные показания свидетелей, допрошенных под пыткой, до очевидности выяснили план отцеубийства, а письма обличали попытку на вторичное братоубийство, то все злодеяния Антипатра, начиная от легких до самых тяжких, были вполне раскрыты. При всем том никто из приезжавших в Рим не сообщил ему о перемене вещей в Иудее, несмотря на то что от расследования дела до его возвращения из Рима протекло семь месяцев. Так велика и всеобща была ненависть к нему. Быть может, и духи умерщвленных братьев замыкали рты тем, которые хотели открыть ему положение вещей. Так, он сообщил в письме о своем скором возвращении из Рима и какие торжественные проводы устроил ему император.

3. Царь, сгорая нетерпением иметь уже в своих руках изменника и боясь, чтобы он как-нибудь не узнал о происшедшем и не стал бы принимать меры предосторожности, разыгрывал также лицемера в письмах, говорил ему учтивости и напоминал ему в особенности о необходимости поторопиться приездом; если он ускорит свое прибытие, то он, царь, будет иметь также возможность сложить обвинение с его матери. Изгнание матери не осталось для него безызвестным. Еще до этого в Таренте Антипатр получил также известие о смерти Фероры, по которому он устроил великий траур; многие приняли это за признак любви к дяде и очень хвалили, хотя, как кажется, скорбь его относилась к неудачному исходу заговора, а оплакивал он в Фероре собственно только орудие убийства. Уже его начала мучить мысль, как бы там не открыли яда; но получив в Киликии упомянутое письмо отца, он поспешно продолжал свой путь. Вскоре он высадился в Келендерисе, где мысль о несчастье своей матери заставила его вновь встревожиться, не предвещая ему лично ничего хорошего. Более осторожные из его друзей советовали ему не являться к отцу до тех пор, пока он не узнает достоверно о причинах удаления его матери; они предвидели, что и он может быть замешан в обвинениях против нее. Но менее рассудительные, которые, впрочем, не столько пеклись о благе Антипатра, сколько сами стремились к своему домашнему очагу, гнали его вперед. «Он не должен, – говорили они, – своей медлительностью дать повод своему отцу к подозрению и развязать языки клеветникам; если до сих пор что-нибудь уже затеяно против него, так и это было вызвано только его отсутствием. Было бы неблагоразумно из-за сомнительного подозрения лишить себя верного блага и не спешить в объятия отца, чтобы тем скорее перенять корону, которая в его отсутствии уже колеблется на голове Ирода». Он последовал последнему совету. Его злой гений внушил ему это. Переплыв море, он вступил в кесарийскую гавань Себасту.

4. Против всякого своего ожидания, он увидел себя здесь одиноким и покинутым. Все и каждый сторонились него и никто не осмелился приблизиться к нему. Ибо он был одинаково презираем всеми, а тогда презрение могло уже открыто заявлять о себе. Многие избегали его также из боязни перед царем, так как весь город был уже полон зловещих слухов об Антипатре. Никогда ни один человек не был торжественнее провожаем, чем он при своем отъезде в Рим, и никогда кто-либо не был встречаем с меньшим радушием, чем он. Уже он чуял несчастье, которое ожидает его дома; но он был достаточно тверд для того, чтобы скрыть свои чувства. Еле живой от страха, он силился принять вид гордой самоуверенности. Бежать или вырваться из окружавшей его сети было невозможно; к тому же он и здесь не узнал ничего положительного о том, что происходило у него дома, ибо царь строго запретил сообщение ему каких-либо сведений. Только одна надежда ободряла его: быть может, ничего еще не раскрыто, или же если кое-что и обнаружено, то он наглостью своей и обманом сумеет рассеять подозрения. Это были его единственные средства спасения.

5. Опираясь на них, он прибыл во дворец, однако, без своих друзей, так как последние еще у первых ворот с презрительными насмешками были оттолкнуты назад. Во внутренних покоях находился как раз сирийский наместник Вар. Антипатр вошел к отцу и, собравши все свое бесстыдство, приблизился к нему, чтобы заключить его в свои объятия. Но Ирод простирает руки вперед, отворачивает голову и кричит: «Это совершенно похоже на отцеубийцу! Меня обнять, когда имеешь на совести такую вину! Провались сквозь землю, злодей! Не прикасайся ко мне, пока ты не очистился от вины! Я даю тебе суд и судью в лице Вара, прибывшего как раз кстати. Прочь отсюда и обдумай твою защиту до завтра; я хочу еще дать тебе время для твоих уверток!» Обеспамятев от страха, Антипатр безмолвно попятился назад. Мать и жена, находившиеся у него, ознакомили его со многими показаниями. Пришедши опять в себя, он начал обдумывать свою защиту.

Глава тридцать вторая

Антипатр перед судом Вара. – Несомненные улики подтверждают взведенное на него обвинение. – Ирод откладывает казнь до своего выздоровления, а между тем изменяет свое завещание

1. На следующий день царь созвал собрание своих родственников и друзей, на которое он пригласил также друзей Антипатра. Председательствовал он сам вместе с Варом. Были приведены все свидетели, между которыми находились также недавно задержанные некоторые слуги матери Антипатра, представившие письмо от нее к Антипатру. Письмо гласило: «Все раскрыто твоим отцом. Не предстань пред ним, разве только заручившись покровительством императора». Когда эти и остальные свидетели были введены, вышел также Антипатр и, бросившись лицом к ногам отца, он произнес: «Я умоляю тебя, отец, не осуждай меня заранее, а выслушай беспристрастно мою защиту; если ты только позволишь, то я докажу свою невинность».

2. Ирод приказал ему замолчать и, обращаясь к Вару, сказал: «Я уверен, что ты, Вар, как и каждый другой добросовестный судья, признаешь Антипатра отвратительным злодеем. Я только боюсь, что ты будешь считать мою ужасную судьбу заслуженной, если я воспитал таких сыновей. Но именно вследствие этого я скорее заслуживаю сожаления, ибо столь преступным сыновьям я был, однако, таким любящим отцом. Моих прежних сыновей я еще в юношеском возрасте назначил царями, дал им образование в Риме, императора я сделал их другом и их самих вследствие этого предметом зависти для других царей. Но я находил, что они посягают на мою жизнь, и они должны были, главным образом Антипатру в угоду, умереть, потому что его – еще юношу и престолонаследника – я хотел обезопасить от всех. Но это ужасное чудовище, злоупотребляя моим долготерпением, обратил свое высокомерие против меня самого; я слишком долго жил для него, моя старость была ему в тягость, – и он уже иначе не мог сделаться царем, как только через отцеубийство. Мне суждено теперь принять заслуженную кару за то, что я пренебрег сыновьями, рожденными мне царицей, приютил отверженца и его назначил наследником престола. Признаюсь тебе, Вар, в моем заблуждении: я сам восстановлял против себя тех сыновей; Антипатра ради я разбил их законные надежды. Когда я тем оказывал столько благодеяний, сколько ему? Еще при жизни я уступил ему всю почти власть, всенародно в завещании назначил его моим преемником, предоставил ему 50 талантов собственного дохода и щедро поддерживал его из моей казны; еще недавно я дал ему на поездку в Рим 300 талантов и отличил его перед всей моей семьей тем, что представил его императору, как спасителя отца. Что те мои сыновья учинили такое, которое можно было сравнить с преступлениями Антипатра? И какие улики выставлены были против них, в сравнении с теми, которыми доказывается виновность этого? Однако отцеубийца имеет дерзость что-то сказать в свою защиту; он надеется еще раз окутать правду ложью. Вар, будь осторожен! Я знаю это чудовище; я знаю наперед, какую личину он напялит на себя для внушения доверия, какую коварную визготню он подымет здесь перед нами. Знай, что это тот, который все время, когда жил Александр, предупреждал меня беречься от него и не доверять своей особы кому бы то ни было. Это тот, который имел доступ даже в мою спальню, который оглядывался всегда, чтобы кто-либо не подкараулил меня. Это тот, который охранял мой сон, который заботился о моей безопасности, который утешал меня в моей скорби по убитым, который должен был наблюдать за настроением умов своих живых братьев – мой защитник, мой хранитель! Когда я вспоминаю это воплощенное коварство и лицемерие? О, Вар, тогда я не могу постичь, как это я еще живу на свете, как это я спасся из рук такого предателя! Но раз злой демон опустошает мой дом и тех, которые дороже моему сердцу, превращает всегда в моих врагов, то я могу только оплакивать несправедливость моей судьбы и стонать над своим одиночеством. Но пусть никто из жаждущих моей крови не избегнет кары и если бы даже обвинение охватило всех моих детей кругом!» 3. Сказав это, царь, вследствие сильного волнения, оборвал речь и приказал одному из своих друзей, Николаю, изложить доказательства. В эту минуту Антипатр, лежавший все время распростертым у ног отца, поднял голову и воскликнул: «Ты сам, о отец, защищал меня. Как я могу быть отцеубийцей, когда ты, как сам сознаешься, во все времена находил во мне стражника. Моя сыновняя любовь, сказал ты, была одна только ложь и лицемерие. Но как это я, по-твоему, такой хитрый и опытный во всем, мог быть настолько безрассуден, чтоб не подумать, что тот, который берет на свою совесть такие преступления, не может укрыться даже от людей, а тем более от всевидящего и вездесущего судьи на небесах! Или мне было безызвестно, какой конец постиг моих братьев, которых Бог так наказал за их злые замыслы против тебя? И что могло меня восстановить против тебя? Притязание на царское достоинство? Я же был царем. Боязнь пред твоей ненавистью? Но не был ли я любим? Или я из-за тебя должен был опасаться других? Но ведь я, охраняя тебя, был страшен всем другим. Быть может, нужда в деньгах? Но кто имел возможность жить роскошнее меня? И будь я отщепенец рода человеческого, обладай я душой необузданного зверя – не должны ли были победить меня благодеяния твои, отец ты мой! Ты, который, как сам говоришь, принял меня во дворец, избрал из всех своих сыновей, еще при жизни твоей возвел меня в царский сан и многими другими чрезмерными благодеяниями сделал меня предметом зависти! О, каким несчастным сделала мена эта проклятая поездка! Сколько простора я дал зависти! Сколько времени – клеветникам! Но для тебя же, отец, и в твоих интересах я предпринял это путешествие, – для того чтобы Силлай не насмеялся над твоей старостью. Рим – свидетель моей сыновней любви и властитель земли – император, который часто называл меня отцелюбцем. Возьми, отец, это письмо от него: оно заслуживает больше доверия, чем все клеветы, произнесенные здесь против меня; это письмо – мой единственный защитник; на него я ссылаюсь как на свидетельство моей нежной любви к тебе. Вспомни, отец, как неохотно я выехал, ведь я хорошо знал скрытую вражду против меня в государстве. Ты, отец, сам того не желая, погубил меня тем, что заставил меня дать время зависти злословить. Теперь я опять здесь, я здесь, чтобы смотреть обвинению в лицо. На суше и на море меня, отцеубийцу, не постигло никакое несчастье. Но это доказательство мне не поможет, потому что я проклят Богом и тобою, отец! Если так, то я прошу не верить показаниям, исторгнутым пыткой у других, а для меня пусть принесут сюда огонь, в моих внутренностях пусть копаются орудия смерти! Пусть ничье сердце не смягчится воем негодяя! Раз я отцеубийца, то я не должен умереть без мучений!» Эти слова, произнесенные со слезами и рыданиями, тронули всех присутствовавших, а также и Вара. Только Ирод в своем гневе остался неумолим. Он слишком хорошо знал основательность обвинений.

4. По приказанию царя, стал говорить свою речь Николай[144 - .. стал говорить свою речь Николай. – Николай Дамасский, защищавший Ирода пред императором.]. Подробно охарактеризовав коварство Антипатра и рассеяв опять возбужденное последним сострадание, Николай перешел к существу обвинения. Он взвалил на него все ужасы, произошедшие в последнее время в царской фамилии, а именно, казнь братьев, которых, как он доказал, погубили исключительно интриги Антипатра. Так, продолжал Николай, он подкапывался и под оставшихся в живых братьев, которые, по его мнению, угрожали престолонаследию. И неудивительно: кто своему отцу готовит яд, тот братьев подавно щадить не будет. Перейдя затем к доказательствам задуманного отравления, он по порядку анализировал все показания свидетелей и, коснувшись в своей речи Фероры, выразил свое негодование по поводу того, что и его Антипатр чуть не сделал братоубийцей, что, совращая с пути любимейших царю особ, он весь царский дом наполнил преступлениями. Сделав еще много других разоблачений и подкрепив их соответствующими доказательствами, он закончил свою речь.

5. Вар спрашивал Антипатра, что он имеет возразить против этого. Он ответил только: «Бог свидетель моей невинности» и, молча, остался лежать. Тогда Вар велел принести яд и дать его выпить одному осужденному на смерть пленнику. Последний умер тут же на месте. Вар имел еще тайное совещание с Иродом, доложил императору о происшедшем в собрании и на следующий день уехал. Царь же приказал заключить Антипатра в кандалы и отправил в Рим посольство для донесения о своем несчастье императору.

6. По заключении уже процесса открылся заговор Антипатра также против Саломеи. Один из слуг Антипатра привез из Рима письма от одной из служанок Юлии, по имени Акма. Последняя писала царю, что из сочувствия к нему она препровождает ему, по секрету, письма Саломеи, найденные ею между бумагами Юлии. Эти письма были полны самых сильных поношений имени Ирода и тяжелых обвинений против него. Антипатр их подделал и подкупил Акму переслать их царю. Эта хитрость была обнаружена другим письмом, адресованным той же женщиной на имя самого Антипатра и гласившим следующее: «Согласно твоему указанию, я писала твоему отцу и препроводила ему те письма. Я убеждена, что, прочитав их, царь не пощадит своей сестры. Когда все удастся, ты, я надеюсь, не забудешь своих обещаний».

7. Когда это письмо вместе с теми, которые были подделаны с целью компрометировать Саломею, были представлены царю, последнему тогда только запало подозрение, что и против Александра могли фабриковаться поддельные письма. Глубоко потрясенный мыслью о том, что Антипатр чуть ли не сделал его также убийцей сестры, он хотел было сейчас же отмстить Антипатру за все. Но тяжелый недуг мешал ему в осуществлении этого решения. Он, однако, написал императору относительно Акмы и заговора против Саломеи; затем он велел принести себе завещание и изменил его таким образом, что, обойдя старших своих сыновей, Архелая и Филиппа, скомпрометированных в его глазах тоже происками Антипатра, назначил престолонаследником Антипу[145 - .. назначил престолонаследником Антипу. – Антипа – сын самарянки Малтаки.]. Императору он, кроме ценных вещей, завещал наличными деньгами тысячу талантов, его жене, детям, друзьям и отпущенникам – около 500 талантов. Многих других он наделил землями и денежными суммами; но самыми блестящими подарками он наградил свою сестру Саломею. Вот те изменения, которые он ввел в свое завещание.

Глава тридцать третья

Низвержение золотого орла. – Жестокость Ирода в последние минуты жизни. – Его попытка наложить на себя руки. – Он приказывает совершить казнь над Антипатром. – Через пять дней после этого сам умирает

1. Болезнь Ирода все более и более ухудшалась, так как она застигла его в старости и горе. Он был уже близок к семидесятилетнему возрасту, а семейные несчастья до того омрачили его дух, что и в здоровом состоянии он ни в чем не находил для себя отрады. Сознание, что Антипатр еще жив, усугубляло его болезнь; однако он не хотел разделаться с ним на скорую руку, а решил подождать до своего выздоровления для того, чтобы казнить его самым формальным образом.

2. В эти тяжелые дни он должен был еще пережить народное восстание. В Иерусалиме жили два вероучителя, почитавшиеся особенно глубокими знатоками отечественных законов и пользовавшиеся поэтому высоким авторитетом в глазах всего народа. Один из них был Иуда, сын Сепфорея, другой Матфий, сын Маргала[146 - Один из них был Иуда, сын Сепфорея, другой Матфий, сын Маргала. – По «Иудейским древностям», Иуда – сын Сарифея, Матфий – сын Маргалофа.]. Много юношей стекалось к ним, чтобы слушать их учение, образовывая вокруг них каждый день целые полчища. Когда те узнали, как болезнь и горе снедают царя, они в кругу своих учеников проронили слово о том, что теперь настало удобное время спасти славу Господню и уничтожить поставленные изображения, нетерпимые законами предков; ибо закон запрещает внесение в храм статуй, бюстов и иных изображений, носящих имя живого существа[147 - .. ибо закон запрещает внесение в храм статуй, бюстов и иных изображений, носящих имя живого существа. – По Моисееву законодательству поклонение всякого рода изваяниям и изображениям живых существ евреям воспрещено безусловно, даже вне пределов храма (Втор 4:16–20).]. А между тем царь поставил над главными воротами Храма золотого орла. Вот этого орла законоучители предлагали сорвать и прибавили, что хотя с этим связана опасность, но что может быть почетнее и славнее, как умереть за заветы отцов; кто так кончает, душа того остается бессмертной и вкушает вечное блаженство; только дюжинные люди, чуждые истинной мудрости и не понимающие, как любить свою душу, предпочитают смерть от болезни смерти подвижнической.

3. Одновременно с этими проповедями распространился слух, что царь лежит при смерти. Тем смелее молодежь принялась за дело. Среди белого дня, когда множество народа толпилось вокруг Храма, юноши опустились на канатах с храмовой кровли и разрубили золотого орла топорами. Немедленно дано было знать об этом царскому начальнику, который быстро прибыл на место с сильным отрядом, арестовал до сорока молодых людей и доставил их к царю[148 - .. арестовал до сорока молодых людей и доставил их к царю. – Вместе с учениками были схвачены их учителя, Иуда и Матфий, которых также привели к царю.]. На первый его вопрос, они ли это дерзнули разрубить золотого орла, – они сейчас же сознались. На второй вопрос, кто им это внушил, – они ответили: «Завет отцов!» На третий вопрос, почему они так веселы, когда их ждет смерть, – они ответили: «После смерти нас ждет лучшее счастье!»

4. Непомерный гнев, овладевший тогда Иродом, вселил в него новые силы и помог ему побороть болезнь. Он лично отправился в Народное собрание, изобразил в пространной речи молодых людей как осквернителей Храма, которые под покровом закона преследовали более отдаленные цели, и потребовал, чтоб судили их как богохульников. Боясь, как бы не было привлечено к следствию множество людей, народ просил его наказать сперва только зачинщиков, затем лишь тех, которые были пойманы на месте преступления, а всех остальных простить. Весьма неохотно царь уступил этим просьбам. Он приказал: тех, которые спустились с храмовой крыши вместе с законоучителями, сжечь живыми, остальных арестованных отдать в руки палачей для совершения над ними казни[149 - .. остальных арестованных отдать в руки палачей для совершения над ними казни. – Местом казни, согласно «Иудейским древностям», был Иерихон, где Ирод совершал почти все политические казни, так как в этом городе, укрепленном новой цитаделью и населенном солдатами и преданными ему простолюдинами разных племен, царь чувствовал себя безопаснее, чем в Иерусалиме. При описанном случае Ирод устранил от должности первосвященника Маттафию, с ведома и одобрения которого был уничтожен орел, и назначил на его место Иозара. Это был шестой первосвященник в царствовании Ирода: Ананель, Аристобул, Иешуа, Симон, Маттафия и Иозар. Казнь именитых законоучителей и замещение Маттафии Иозаром вызвали после смерти Ирода восстание в Иерусалиме.].

5. После этого случая болезнь охватила все его тело и в отдельных частях его причиняла ему самые разнообразные страдания. Лихорадка не была так сильна, но на всей поверхности кожи он испытывал невыносимый зуд, а в заднепроходной кишке – постоянные боли; на ногах у него образовались отеки, как у людей, одержимых водобоязнью, на животе – воспаление, а в срамной области – гниющая язва, которая плодила червей. Ко всему этому наступали припадки одышки, лишавшие его возможности лежать, и судороги во всех членах. Мудрецы объясняли его болезнь небесной карой за смерть законоучителей. Он же сам, несмотря на отчаянную борьбу с такой массой страданий, цепко держался за жизнь: он надеялся на выздоровление и думал о средствах лечения. Он отправился на ту сторону Иордана для того, чтобы воспользоваться теплыми купаниями в Каллирое, вода которой течет в Асфальтовое озеро и до того пресна, что ее можно также и пить. Врачи предполагали здесь согревать все его тело теплым маслом. Но, когда его опустили в наполненную маслом ванну, в глазах у него помутилось и лицо искривилось, как у умирающего. Крик, поднятый слугами, привел его, однако, опять в сознание. Но с тех пор он уже сам больше не верил в свое исцеление и велел раздать солдатам по 50 драхм каждому, а офицерам и друзьям его более значительные суммы.

6. Прибыв на обратном пути в Иерихон, он в своем мрачном настроении, желая как будто бросить угрозу самой смерти, предпринял безбожное дело. Он приказал собрать знатнейших мужей со всех мест Иудеи и запереть их в так называемом ипподроме (ристалище); затем он призвал к себе свою сестру Саломею и мужа ее, Алексу, и сказал им: «Я знаю, что иудеи будут праздновать мою смерть, как юбилейное торжество[150 - .. иудеи будут праздновать мою смерть, как юбилейное торжество… – Фарисеи действительно причислили день смерти Ирода (2 шевата) к числу праздников.]; однако мне могут устроить и траур, и блестящую погребальную процессию, если только вы пожелаете исполнить мою волю. Как только я умру, тогда вы оцепите солдатами тех заточенных и прикажите как можно скорее изрубить их, дабы вся Иудея и каждая фамилия против своей воли плакала бы над моей смертью[151 - Как только я умру, тогда вы оцепите солдатами тех заточенных и прикажите как можно скорее изрубить их, дабы вся Иудея и каждая фамилия против своей воли плакала бы над моей смертью. – По «Иудейским древностям», Ирод предназначил к закланию огромную массу людей: по одной жертве от каждого знатного иудейского семейства. Их должны были убить сразу после смерти Ирода, до объявления об этом солдатам.]».

7. Как только отдано было это приказание, получены были письма от послов из Рима, которые извещали, что Акма, по приказу императора, казнена, а Антипатр осужден им на смерть; однако, гласило письмо, если отец предпочтет изгнание смертной казни, то император против этого ничего не имеет. Царь опять поправился немного, по крайней мере, настолько, что в нем вновь пробудилась жажда жизни; но вскоре затем страдания его, усилившиеся недостаточным питанием и мучившим его постоянно судорожным кашлем, до того его одолели, что он решился предупредить свою судьбу. Он взял яблоко и потребовал себе нож, чтобы разрезать его, по своему обыкновению, на куски, – тогда он оглянулся кругом, не будет ли ему кто-нибудь мешать, и поднял свою руку, чтобы заколоть себя. Но племянник его Ахиав очутился возле него, схватил его руку и не дал ему покончить с собою. Тогда в замке поднялся громкий плач, точно царь уже скончался. И Антипатр услышал этот крик; он опять ободрился; полный радостных надежд, он начал упрашивать стражу расковать его и дать ему ускакать, обещав ей за это деньги. Но начальник караула приказал солдатам зорко следить за ним, а сам поспешил донести царю об этом покушении на побег. Почти со сверхъестественной в его положении силой голоса он отдал приказание своим телохранителям немедленно же убить Антипатра[152 - .. он отдал приказание своим телохранителям немедленно же убить Антипатра. – По поводу этой казни Август произнес известную фразу: «Лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном».]. Его тело он велел похоронить в Гирканионе. После этого он опять изменил завещание и назначил своего старшего сына, Архелая, брата Антипы, наследником престола, а самого Антипу – тетрархом[153 - .. он опять изменил завещание и назначил своего старшего сына, Архелая, брата Антипы, наследником престола, а самого Антипу – тетрархом. – По этому завещанию Ирод раздробил царство Израильское на мелкие княжества. Архелай, сын самарянки, был назначен царем над Иудеей и Самарией; Антипа – тетрархом над Галилеей и Переей. Гавланитида, Трахонея, Батанея и Панея (на северо-востоке от Иудеи) образовали другую тетрархию, которая отдана была Филиппу – сыну Клеопатры. Наконец, Саломея получила по завещанию Иамнию, Азот и Фаселиду.].

8. Казнь своего сына Ирод пережил еще пять дней (74 до разр. Хр.). С того времени, как он убийством Антигона достиг высшей верховной власти, протекли тридцать четыре, а со времени назначения его царем римлянами – тридцать семь лет. Если кто-нибудь мог говорить о счастье, так это был он. Частное лицо, – он приобрел царство, правил им долгое время и мог еще завещать его своим детям. Только в его собственной семье его постигали несчастья за несчастьями.