В дебрях Кара-Бумбы

Шапка на трубе

Наша школа находится на улице имени Виктора Синицына. Раньше мы каждый день ходили по этой улице и не знали, кто такой был Синицын. А потом мы решили узнать в музее. И нам сказали, что это был бесстрашный разведчик.

Однажды его вызвал к себе командир и сказал, что нужно достать «языка» – немецкого офицера.

– Есть! – ответил Синицын.

И после долгих наблюдений в бинокль нашёл за линией обороны вражеский офицерский блиндаж. Там над трубой дымок вился.

А ночью со своим другом сержант Синицын подкрался к этой точке, заткнул рот часовому и надел свою шапку на… печную трубу блиндажа!

Через пять минут, весь в дыму, выбежал оттуда офицер и крикнул часовому:

– Эй, ты, что за печкой не смотришь?!

А тут Синицын схватил офицера за горло, сунул ему в рот тряпку и связал руки и ноги.

А потом они вдвоём с товарищами притащили этого офицера к своим.

Пленный офицер дал очень ценные сведения, и наш полк выиграл бой.

Вот какой был Виктор Синицын!

Он погиб при штурме Берлина.

После того как мы все узнали о герое-разведчике, которому было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза, мы ещё больше стали гордиться его именем и наша улица стала нам ещё дороже.

Володина гора

Володя вышел погулять. Эх, как красиво было на дворе после вчерашней вьюги! Заиндевевшие липы и кустарниковые акации казались засахаренными. Сосульки, освещённые солнцем, висели на крышах, как золотые.

И всё же Володя не очень-то радовался.

А всё это из-за Петьки, соседа по квартире. Володя договорился с ним, что они встанут сегодня пораньше и начнут гору строить, а Петька подвёл. Во-первых, он ещё спал, когда Володя вошёл к нему, а во-вторых, сказал, что он не хочет на мороз выходить.

Вдруг Володя увидел входившего в ворота молодого дворника дядю Васю. Он тащил за собой огромные сани с деревянным ящиком, доверху набитым снегом. Дядя Вася очищал тротуары. Он привёз сани на середину двора, к наваленному им высокому сугробу, и опрокинул ящик.

– Здравствуйте, дядя Вася! – сказал Володя, подходя к дворнику. – Снег возите?

– Здравствуй, здравствуй, – добродушно ответил дядя Вася. – Вожу! На улице завалило – ни проехать, ни пройти.

Он постучал валенком по ящику, чтобы лучше осыпался снег. Поставил его на сани и пошёл со двора.

Володя подошёл к сугробу и в раздумье стал его обтёсывать лопатой.

– Вовка, – вдруг услыхал он, – всё равно у тебя ничего не выйдет!

Это кричал Петя. Он стоял на подоконнике в своей кухне, на первом этаже, и глядел в форточку.

– А вот выйдет! – ответил Володя и сильнее заработал лопатой.

Он подкопал сугроб с одной стороны и на его вершину кинул обвалившийся снег.

Во двор опять въехал дядя Вася с ящиком.

– Дядя Вася, – ехидно крикнул ему Петя, – а Володька ваш снег трогает! Не давайте ему!

– Чего? – не понял дядя Вася.

– Я гору строю, а ему завидно, – пояснил Володя.

– Ты гору решил строить? – улыбнулся дядя Вася. – Это хорошо.

Он опрокинул ящик и вывалившийся снег быстро перекидал на Володину гору. Потом её облопатил, и сугроб получился с уклоном.

Когда Володя взглянул на Петькино окно, то увидел, что Петю стаскивает с подоконника его мама. Форточка была уже закрыта.

Но через минуту Петя снова показался. На нём была шапка-ушанка.

– Всё равно зря трудишься! – закричал он. – Где ты воды достанешь? Я тебе не дам из моей квартиры таскать.

– Пусть кричит, – тихонько сказал дядя Вася. – Ничего, воды у нас хватит.

А когда гора была уже готова, он вытащил из своего сарая длинный шланг и привинтил его к водопроводной трубе. Из брандспойта вырвалась струя воды.

Снежный склон покрылся ледком. Сначала он был матовым, потом заблестел на солнце. Было морозно.

Петя заметался на подоконнике. Он долго ничего не кричал, потом не выдержал:

– Дядя Вася, на верхушку получше полейте, она плохо блестит!

– Ладно, не кричи, теперь уж без тебя всё сделаем, – ответил Володя.

В это время во двор вышли гулять две сестрёнки: Оля и Вера.

– Девочки, идите кататься! – крикнул им Володя и взбежал на гору, широко взмахнул руками и съехал вниз, стоя на ногах.

Потом пришли Миша Зайцев из 25-й квартиры и Коля Прохоров, а Вася Берёзкин принёс большую фанеру. На ней можно было кататься втроём.

Ребята смеялись, визжали и катались с горы по-всякому: и стоя, и сидя, и даже на четвереньках.

Вскоре во двор вышел и Петя. Шапка у него была нахлобучена на лоб. Он тащил за собой лёгкие деревянные санки.

– Володя, а ты хочешь на моих санках покататься?

– Нет уж, спасибо, я как-нибудь и без твоих обойдусь!

– Ну возьми санки, – упрашивал его Петя.

Но Володя не брал. Тогда Петя отошёл в сторонку и нахмурился. Он чуть не плакал.

– Петька, айда к нам! – крикнула ему с горы Оля. – Смотри, я лечу, как на самолёте!

Но Петя ничего не ответил. Он ждал, что скажет Володя. А Володя будто совсем забыл про приятеля. Он раз двадцать, наверно, съезжал с горы и один, и вместе с ребятами, поездом, и даже не глядел на Петю.

Петя начал шмыгать носом.

– Ну ладно уж, иди катайся! – сказал ему наконец Володя. – Завтра мы всем двором здесь каток будем делать.

Загадка природы

Первый человек, с которым Костя Румянцев познакомился в пионерлагере, была соседка по столу – Женя Ермашова.

Едва только Костю усадили рядом с ней, она громко сказала:

– Слушай, а ты в каком кружке будешь заниматься – в животноводческом или в полеводческом? Давай с нами коров доить!

Костя с удивлением посмотрел в Женькины голубые глаза и усмехнулся:

– Коров? Хм! Весёленькое занятие! А тут случайно кружка по укрощению диких зверей у вас нет?

– Диких? – спросила Женя.

– Ну да, таких… которые рычат и воют…

– А-а… ты их уже укрощал?

– Укрощал! – гордо ответил Костя. – У меня любая собака котёнком становится. Стоит мне только взглянуть ей в глаза.

– Это ты что же, гипнотизёр, значит? – ахнула Женя.

– Не совсем, – скромно сказал Костя, – но, в общем, да!

– Слушай, а ты лошадей не пытался гипнотизировать? – вдруг спросила Женя, и при этом у неё лукаво сверкнули глаза.

– Это ещё зачем – лошадей? – удивился Костя.

И тут он узнал, что на лугу около дачи, в которой живёт Женькино звено, пасётся очень странная лошадь. С виду она тихая и смирная, и ноги у неё спутаны верёвками, но, когда девочки идут через луг после ужина к себе домой, эта лошадь всегда прыжками несётся за ними. Вообще какая-то загадка природы. Лошадь – животное травоядное, а в данном случае гоняется за человеком, как тигр!

– М-да, интересный случай! – сказал Костя. – Но я всё выясню, будьте спокойны!

Вечером с группой девочек он пошёл на луг. Девочки спрятались за забором, а Костя смело направился к лошади, которая щипала траву.

– Машка, тпру! – ласково сказал он. – Иди ко мне, дурёха!..

И вдруг Костя заметил, что путы на ногах у Машки развязаны и лошадь тронулась ему навстречу. Костя остановился на секунду, а потом со всех ног пустился от неё. И когда он побежал, то услышал за собой, что Машка тоже прибавляет шагу.

Костя подскочил к старенькому сараю, стоявшему на лугу, и под визг девочек по брёвнам забрался на крышу.

Машка подбежала к сараю, посмотрела на Костю, удивлённо заржала, а потом снова склонилась над травой.

– Костя, давай гипнотизируй! – закричала из-за забора Женя.

– Я сейчас!.. – с тоской сказал Костя, а сам подумал: «А вдруг эта лошадь бешеная? Слезу на землю, а она лягнёт по зубам или укусит!»

И тут с Костей произошло неожиданное. Под его ногами хрустнула подгнившая перекладина, и он рухнул на спину стоявшей под ним лошади.

Костя мгновенно вцепился в гриву – и кстати: Машка взвилась на дыбы, а потом вдруг, взбрыкнув ногами, галопом помчалась в деревню.

– Ой, мы погибли! – завизжала Женя Ермашова. – Костя, держись!

И тут началось… Костя вихрем промчался по всей деревне, мимо лагерной столовой, мимо пионерской линейки. Все встречные врассыпную бежали от него. Потом Костя всё-таки свалился, и довольно удачно – он попал в копну сена.

Когда он вылез оттуда, к нему подбежала Женя:

– Костя, ты живой?! Ты не сильно ударился?

– Нет, не сильно, – сказал Костя, стряхивая с головы сенную труху. – А Машка, наверно, психически больная, честное слово!

– Да при чём тут больная! – вдруг рассмеялась Женя. – Мы просто хотели тебя проверить, какой ты специалист по животным!.. Понимаешь, мы всегда после ужина угощаем Машку кусочками хлеба с солью, вот и всё, и у лошади уже условный рефлекс образовался: как она завидит мальчика или девочку, так сразу и бежит ему навстречу… А в общем, приходи в животноводческий кружок, там всё узнаешь. Это куда лучше, чем собакам в глаза смотреть.

Третий глаз

После Нового года ртуть в термометре упала до минус 25, и наш зимний лагерь, расположенный в бывшем графском дворце, был блокирован со всех сторон.

– Холод собачий! – строго сказал нам старший пионервожатый Аркадий – сутулый, невысокого росточка парень с курчавыми бакенбардами, как у Пушкина (кстати, мы его так и звали – Пушкин). – Если кто простудится, обморозится, мне ваши родители голову снесут. Сидеть всем дома!

И тут же он закрыл все выходы на ключ, а возле них поставил дежурных.

В большой котельной под дворцом вовсю шуровали два кочегара, и в длинных наших коридорах, в столовой, в гостиной с прокопчённым камином было душно и жарко.

Да, зима теперь была от нас уже далеко. Белым полем, чёрным лесом и голубоватым круглым катком на замёрзшей реке мы могли любоваться только из окон.

Нас, ребят, это злило. Тем более что деревенским мальчишкам на мороз было абсолютно начхать. Они вкатывали на горку, что была напротив наших окон, розвальни, потом подталкивали их к склону и, как только они ускоряли свой бег, все с гиканьем и свистом прыгали друг на дружку в сани и, как разбойники, неслись к дымящейся проруби. Ещё секунда – и они, казалось, туда влетят. Но у мальчишек был свой расчёт – страхов много, а разгону-то у саней и нет.

А что нам было делать?! Правда, мы с Витькой в этой «блокаде», не в пример другим ребятам, нашли себе иное занятие, чем сидение на подоконниках.

Витька сказал, что раз наш зимний лагерь – это бывший дворец, то, значит, у хозяина – графа – водилось кое-какое золотишко и он, значит, после революции, убегая за границу, замуровал его в стену. А раз так, то нам этот клад необходимо разыскать.

В кружке «Умелые руки» мы достали молоточек и начали полегоньку обстукивать стены. Если в коридорах или в спальнях никого не было, мы стучали погромче, если кто появлялся – прятали молоточек в карман и со скучающим видом смотрели в окна.

В поисках клада мы облазили и чердак, и подвал, прокрадывались ночью мимо спящего повара в пищеблок. Побывали даже в котельной. Однако проклятый граф, как мы ни стучали, свою тайну не открывал.

И вдруг Витька, когда я ему однажды намекнул на то, что пора бы уже нам с этим графом кончать, решительно произнёс:

– Тихо, без паники! Теперь мне всё ясно: несметные богатства, видно, вложены в железный ящик и подвешены в каминной трубе на проволочке.

– С чего это ты взял? – усмехнулся я.

– Эх ты, голова! – Витька презрительно оглядел меня с ног до головы. – «Вечерней Москвы» не читаешь… А там про наших рабочих заметка была… Как они один купеческий особняк ломали. Пробили кирпичную трубу, а там – бриллианты, во! А наш-то граф дурней купца, что ли?!

У Витьки, оказывается, был уже новый план: стоит нам только разжечь этот камин, который, вероятно, не топился со времён революции, – проржавевшая проволочка раскалится, потом лопнет, и ящик с драгоценностями упадёт из трубы к нашим ногам. Ну а дальше мы этот ящик отнесём в Госбанк, а там нас премируют деньгами.

– Так тебе уж и дали деньги! – засомневался я. – А что мы с ними будем делать?

– Да завтра же на всех аэросани купим, – ответил Витька, – и с горки на них будем кататься. – И вдруг, подозрительно оглянувшись, он добавил: – Да, кстати, я уже своим третьим глазом почувствовал, что за нами кто-то следит. Ты не замечал?

– Не-ет, – оторопел я. – А каким… каким ты это… глазом, сказал?

– Третьим! – зашептал Витька. – Он у каждого человека есть, только под черепной коробкой, на затылке. Если им уметь пользоваться, можно даже своё сердце или мозг рассматривать. А телепаты, те им даже чужие мысли читают…

Он наклонил голову и дал мне пощупать на своём затылке бугорок.

– Видал?! – восхищённо сказал он. – Теперь мы с ним не пропадём. Всё узнаем: кто что про нас думает!

Ох уж этот Витька – начал с камина и аэросаней, а кончил третьим глазом!

Впрочем, это было, конечно, заманчиво – зажечь камин. Но где достать дрова, ведь лагерь-то блокирован?

Для начала нашей операции под зашифрованным названием «Дворец и ларец» мы снова взяли из кружка «Умелые руки» пилу. Взяли и спрятали. Ребята из кружка в поисках этой пилы сбились с ног, но мы молчали.

Потом у закрытых дверей на улицу я заговаривал дежурной девчонке зубы, а Витька тем временем прошмыгнул в раздевалку и снял с вешалки наши пальто и шапки. Наконец, когда все ребята уснули в мёртвый час, мы с Витькой незаметно пробрались в комнату тихих игр, открыли окно и выпрыгнули на улицу…

Мы бежали к лесу по скрипучей тропинке в сугробах и совсем не чувствовали мороза. Искрящийся розовый снег толстым слоем лежал на ветках, и они походили то на гигантскую куриную лапу, то на слоновью голову или на птичий клюв. Лиловые тени деревьев от заходящего солнца перекрещивались на снегу, как римские цифры.

Тонкую сухую берёзу мы свалили в два счёта и быстро распилили на чурбачки. Теперь предстояло затащить их в дом.

Витька сбегал на горку к деревенским мальчишкам, наболтал им что-то вроде того, что в нашем доме уже окочурились от мороза три девчонки и срочно нужны дрова, и ребята в наступившей темноте с охотой поднесли нам чурбачки к дому. Только их удивляло, почему всё это надо делать бесшумно, а главное – зачем дрова таскать в темноте и через окно?..

Вечером, когда все ребята ушли на ужин, мы с Витькой разожгли камин. Действовали мы осмотрительно: открыли вьюшку, заполнили на всякий случай бак с питьевой водой, сняли в кухне со стены красный багор и спрятали его за штору в гостиной.

Берёзовые дрова, как ни странно, у нас не разгорались: они дымили, гасли и снова вспыхивали. Мы становились на четвереньки и дули изо всех сил, потом размахивали над ними фанеркой, но всё было безрезультатно. И тут я додумался – притащил из кабинета Аркадия вентилятор и запустил его. Дым из камина повалил как из трубы. И тут дрова загорелись.

Но что это было за чудо – костёр в доме! И чего взрослые ни разу для нас его не разжигали? И совсем это не графское занятие – сидеть у камина, а самое пионерское: огонь! треск! дым! И всё это было самым настоящим, не то что на сцене в торжественных случаях: куча красных лоскутков, а под ними электролампочка и вентилятор.

Мы с Витькой заплясали от восторга. Вот дураки наши ребята: едят какие-то там сардельки и не видят такой красотищи – огня!

И вдруг мы услыхали в коридоре чей-то тяжёлый топот. Это бежал взрослый человек. И неспроста – из-за нас!

Единственное, что мы могли с Витькой сделать, – это мгновенно спрятаться за штору.

Вбежав в гостиную, человек ошалело закричал:

– Дежурный! – это был голос Пушкина. – Пожар!

Ну что он кричал – ведь ясно видел, что это не пожар, а просто горит камин.

Тут на наш бедный костёр налетело человек десять вожатых: один стал разбрасывать ногой головешки, другой схватил бачок с водой… Из столовой прибежали ребята, и мы с Витькой немедленно смешались с ними, и через минуту от нашего торжественного костра остались только ножки да рожки.

Аркадий без промедления начал чрезвычайное расследование: кто разжёг камин?

Мы с Витькой притихли: вот уж никогда не думали устраивать такой трам-тарарам. Проклятый граф – куда он нас завёл!

Все мальчишки и девчонки с волнением обсуждали происшествие, но, естественно, никто из них не признавался.

И вдруг – новость! Поджигателем оказался Лёнька Андреев. Ребята нашли у него в тумбочке спички и за шиворот притащили его к Аркадию. И как Лёнька ни изворачивался, как ни клялся, что спичками он только в зубах ковыряет, Пушкин с суровым лицом повёл его в изолятор.

Мы с Витькой не спали почти всю ночь – шушукались. Что делать? Из-за нас зазря погорел Лёнька, каждый теперь подозревает другого, а мы – субчики-голубчики – воды в рот набрали.

– Не понимаю. Ну чего мы плохого сделали? – вздыхал Витька. – Эка невидаль – разожгли камин. Да пусть бы он себе горел и горел, и ребята бы посидели возле него. Ноги бы грели, как графья. А тут – крик! шум!

– Витька, – сказал я в шутку, – а ты завтра утром посмотри своим третьим глазом на Аркадия и выведай по телепатии, знает ли он что-нибудь про нас.

– Да ну его! – ответил Витька. – Разве он поймёт! Совсем третий глаз потерял! А ещё под Пушкина подделывается!

«Ой! – вдруг подумал я. – А ведь это очень здорово, что у каждого человека есть третий глаз. Посмотрит он им по сторонам, к себе в душу заглянет – и пожалуйста, всё правильно решает. Только надо (тут я усмехнулся), чтобы этот глаз никогда не косил, не лукавил, а смотрел бы всегда прямо и честно!»

Чуть свет мы с Витькой разбудили Аркадия и рассказали ему всю правду: и про то, какие мы дураки, что искали графский клад, и про пилу, которую стащили, и про лес с римскими цифрами…

В общем, он нас простил и тут же выпустил из изолятора Лёньку Андреева.

Но про наш третий глаз мы Аркадию, конечно, ни слова! Ведь, может быть, у старшего пионервожатого и нет его, так чего же человека зазря травмировать?

Впрочем, вечером в нашей гостиной камин уже горел. И зажёг его перед всеми ребятами сам Пушкин.

По совести, значит, решил!

Одно слово

Юра Зубков, осторожно ступая по крутой лестнице, спустился с чердака. В руках он держал старое пыльное чучело орла. Одно крыло было сломано и болталось на верёвочке. Осиновый сук, на котором сидела птица, еле-еле держался на дощатой подставке.

«Это ничего, – подумал Юра. – Сейчас мы наведём порядок. Будет у меня как живой!»

Чучело орла, которое принадлежало папе-охотнику, Юра обещал починить и подарить школьному зоологическому кружку.

– Алька, – сказал он своему брату, пятилетнему мальчишке, – а ну-ка, тащи сюда пылесос! Сейчас встряхнём её – и птичка страшно красивая будет!

Алик пошевелил в раздумье бровями и спросил:

– А почему орёл страшным будет?

– Кто тебе сказал, что страшным? Я говорю – красивым.

– А как это: и страшным будет, и красивым?

– Ну, страшно красивым, – покровительственно сказал Юра, – это значит – ужасно красивым. Понял?

– Нет, – чистосердечно признался Алик.

– Подрастёшь – поймёшь, – сказал Юра и включил пылесос. – Будем птиц в классе проходить – этот орёл нам поможет. Наглядным экспонатом будет. Тогда уж никто не схватит двоечки.

– А ты вообще хватал двойки? – спросил Алик.

– Хватал, – ответил Юра. – У меня по русскому языку бывает иногда.

– Юра, а что значит «хватать двойки»? Они что, эти двойки, разве убегают?

– Вот учудил! – усмехнулся Юра. – Кто бы их хватал, если бы они убегали? Их педагоги ставят. А схватить двойку – это значит не выучить урока. Ясно? – Юра осмотрел чучело и добавил: – Ну, приступаем к работе! Вот сейчас мы тут отчекрыжим, – забормотал он, – а тут мы гвоздь загоним.

– А что такое «отчекрыжим»? – удивился Алик.

– Ну, это всё равно что отпилим, – деловито объяснил Юра.

Тогда Алик сказал:

– Юра, дай мне что-нибудь поделать. Хоть какую-нибудь ногу прикрепить.

– Не дам – испортишь! – сказал Юра и вдруг толкнул ногой вислоухого Бобика, который попытался зубами ухватить орла за крыло: – А ну, пошёл вон!..

Вскоре птица была почти как живая. Она распластала тёмно-бурые крылья и, казалось, хотела вылететь в окно.

Оставалось только приколотить подставку. И вдруг Юра вспомнил, что ему надо сбегать в булочную, пока она не закрылась на обед.

– Слушай, Алька, – сказал он, – ты будешь здесь? Я сейчас: в булочную и через минуту обратно! А чтоб не скучно было, присобачь вот эту штуку. – И Юра пальцем указал на орла, хотя имел в виду подставку для него.

– Пожалуйста! – охотно согласился Алик и удивлённо спросил: – А он тебе уже больше не нужен?

Но Юра не обратил внимания на этот вопрос. Он выскочил на улицу, купил хлеба и минут через десять вернулся домой.

Он вошёл во двор и остолбенел. По двору бегал Бобик и, вцепившись в крыло зубами, волочил за собой орла. За ним, смеясь, носился Алик и кричал:

– Присобачил! Присобачил!

Зелёные огоньки

Таня живёт в тайге, на прииске «Петушок». А её школа находится в двух километрах от дома, в большом посёлке. Вот они вдвоём с Шуркой и ходят каждый день туда и обратно.

Как-то раз поселковый сторож им сказал, что в округе появилась волчья стая. Но ребята ему не поверили: откуда тут волки, когда кругом строительство?

Но однажды Шурка не пошёл с Таней из школы домой. Сказал, что остаётся ночевать в посёлке. Сказал и смотрит: а не побоится ли девчонка одна идти через тайгу?