В дебрях Кара-Бумбы

Глава IV

Дела житейские

Наутро мы с Лёшкой с восторгом рассматривали всё хозяйство, которое было привезено из Москвы. На землю из рюкзаков выкладывались мешочки с манной крупой и гречкой, картонные коробки с макаронами, банки с топлёным маслом, чай, соль, ложки, чашки, колбаса, печенье, алюминиевые миски и т. д. Оказывается, Владимир Сергеевич, познакомив наших мам со своим геологическим дипломом, сумел убедить их в том, что дети в шалаше отдыхают великолепно, и единственно, что им нужно, – это продукты. И тут уж мамы постарались!

Заодно они снабдили Владимира Сергеевича и кухонным ножом с деревянной ручкой, и огромной кастрюлей, и двумя одеялами с подушкой. В один из рюкзаков были воткнуты короткая сапёрная лопатка и топорик.

Сколько всё-таки нужно вещей для того, чтобы прожить человеку!

Для продуктов мы с Лёшкой начали рыть погреб. Но Владимир Сергеевич сказал, что погреб без кирпичной обкладки – это чепуха. Он скоро обвалится, и в нём появятся мыши.

Тогда на ёлке мы выбрали здоровый сук и начали на нём подвешивать на шпагате кульки и свёртки. Получалось что-то вроде новогодней ёлки.

Под этой же толстой ёлкой из ровных стволов молоденьких осин мы без единого гвоздя соорудили четырёхугольный стол с плетёной крышкой и три скамейки. Рядом с шалашом над костром на случай дождя был поставлен густой навес из еловых веток.

Через день-другой о нашем шалаше, видно не без участия Сашки Косого, прослышали в двух соседних деревнях, и к нам, поглядеть на наше житьё-бытьё, стали приходить совершенно незнакомые люди. Молоденькие воспитательницы деревенского детского сада приводили по утрам своих малышей, и те, заглядывая к нам в шалаш, будили нас словами: «Дяденьки, вставайте!»

Пришёл как-то раз лесник, здоровенный мужчина в сиреневой заплатанной рубахе, с бородой и ружьём. Мы ему налили кружку кофе, дали сахару и стали расспрашивать, а не водятся ли в его лесу медведи.

– Медведи, буде? – переспросил он. – Отродясь не видывал! Что касаемо лосей, то это, буде, водятся. Я сам стою на реке, гляжу, буде, переплывает какое-то дерево да против течения прёт! Удивительно, какая новая физика, буде, думаю. Дерево, а против течения! А потом гляжу, буде, это дерево на берег на четырёх ногах вылазит…

– Вот фольклор! – восхищённо шепнул мне Лёшка. – «Буде» да «буде». – И обратился к леснику: – А вы какие-нибудь народные причеты знаете?

– Чего, буде, сказываете?

– Я говорю, ну, вы какие-нибудь сказки знаете или причитания?

– Сказками, буде, не балуюсь, – ответил лесник, – причитания не знаю. А вот бабка Кузьминична на том берегу, буде, километров за десять, – она, как хор Пятницкого, про что хошь, буде, проголосит. Она и в клубу выступала…

Лесник ещё выпил кружку кофе, церемонно поклонился и, сказав: «Ну, радуйтесь тут, люди!» – ушёл. Однако вскоре он вернулся и добавил: «Вы с огнём, буде, не того! А то я вас, буде, того!» И опять скрылся в кустах.

Зашла к нам как-то тётя Груня и, увидев, как мы уплетали за обе щеки картошку в мундире, сказала:

– А может, вам в готовке пособить, а? Вы, ребята, меня не стесняйтесь. Хотите, я вам буду готовить и вы ко мне будете приходить? Тут можно и мясца достать говяжьего али курочки. А вы небось всё всухомячку да всухомячку?

– Спасибо, тётя Груня, – сказал я, – но мы не всухомячку… У нас всё бывает: и первое, и второе, и третье.

– Ну?! – улыбнулась тётя Груня. – Как в чайной?

Наше первое приключение с «медведем», вернее, с непонятным существом, каким-то образом очутившимся вблизи нашего шалаша, забылось не скоро. Мы сделали вокруг шалаша плотную изгородь из заострённых осиновых кольев и вырезали два дубовых дрына для самообороны.

И вот наступил долгожданный отдых. Наш шалаш стал теперь крепостью, неуязвимой со всех точек зрения: продукты у нас есть, безопасность жилья гарантирована.

Первый свободный от работ день мы с утра до вечера купались, на второй день мы ходили за ягодами, на третий – делали себе луки и стрелы и стреляли, как индейцы, в цель, в Лёшкину тюбетейку.

А на четвёртый я задумался: ну ладно, вот мы едим, спим, отдыхаем в лесу, а дальше что? Неужели и всё лето так пройдёт?

– А хотя бы и так, – глубокомысленно сказал мне Лёшка. – Чем плохо? Тут пташки поют, там разные букашки чирикают.

– Но ведь так же скучно – только жрать и спать!

– Ну не жри и не спи, а по мне это в самый раз… Дети должны наслаждаться своим золотым детством. Так сам Толстой сказал.

– Значит, надо баклуши бить?

– Во-первых, ты мне объясни, что такое… «баклуши», а во-вторых, если кто и бьёт их, то всё равно, значит, работает… – У Лёшки был иронический тон.

– Слушай! – сказал я. – Ну зачем мы сюда приехали? Я считаю, что мы приехали сюда для того, чтобы закалять и вырабатывать характер. Так? А характер вырабатывается в борьбе с жизненными трудностями. Теперь дальше: сейчас у нас нет жизненных трудностей, но мы их можем сразу добыть.

– А как? – спросил Лёшка.

– Очень просто. Мне сейчас в голову пришла великолепная идея: надо отказаться от всех денег, которые у нас есть, от помощи пап и мам, и надо начать самостоятельную жизнь!

– Что?! Самостоятельную? – удивился Лёшка.

– Да.

– Без пап и мам?

– Да.

– Не выдержим! – сказал Лёшка.

Этот Лёшка был настоящим маменькиным сынком! В школе все ребята собирают металлолом: таскают на плечах водопроводные трубы, приносят невесть откуда битую чугунную фасонину от канализации, а Лёшка стоит в сторонке и наблюдает. Ему-де нельзя таскать, у него аппендицит! Мы в школьном дворе начинаем сажать яблони: роем ямки, заливаем их навозной жижей, а Лёшка ходит вокруг нас и бормочет: «Вы, ребята, с землёй поосторожней. Проткнёте чем-нибудь палец, и будет у вас столбняк!»

«Столбняк», «аппендицит»! Вот и сейчас: «Не выдержим»… Что за странный человек!

Владимир Сергеевич при этом разговоре не присутствовал. Он ходил на станцию за свежей газетой. Но когда вернулся, вдруг спросил нас:

– Друзья, а вы знаете, что самое плохое на свете?

Мы с Лёшкой умолкли.

– Самое плохое на свете, – продолжал Владимир Сергеевич, – это безыдейное существование. Понятно?..

– А мы тут при чём? – перебил его Лёшка.

– При том, что мы с вами уже четвёртый день зазря небо коптим. Мы ничего не делаем: ни хорошего, ни плохого. А посему совещание по вопросу о смысле жизни в нашем шалаше считаю открытым. Кто хочет слова?

В предвечерней тишине леса было отчётливо слышно далёкое «ку-ку». За оврагом в пионерский горн дудел пастух. Оттуда слышались мычание, хлопанье хлыста и крики подпасков: «Э-эй, комолая! Куда понесло?» Вероятно, стадо уже потихоньку шло к деревне. До нашего слуха долетал приятный церковный звон. Дилинь-дон! Дилинь-дон! Дилинь-дон!.. – захлёбывались многочисленные колокольчики.

– А мы с Юркой уже говорили на эту тему, – сказал Лёшка. – И он знаете что предлагает? Вот чудак! Чтобы мы отказались от всех папо-маминых продуктов и начали бы самостоятельную жизнь!

При слове «самостоятельную» Лёшка поднял указательный палец и засмеялся.

– Ого! Интересный разговор. Прямо в яблочко попали, – улыбнулся Владимир Сергеевич. – Ну и на чём же вы порешили?

– А ни на чём. Не выдержим!

– А сколько дней будут продолжаться ваши, то есть наши, испытания? – спросил Владимир Сергеевич.

– Я предлагаю весь шалашный период.

– Весёленькая затейка! – пробурчал Лёшка. – Обалдел!

– А я стою за это испытание, – вдруг обрадованно сказал Владимир Сергеевич. – Это любопытно придумано. Итак, голосуем. Кто за самостоятельную жизнь? Кто против? Кто воздержался?

Лёшка поднял руку.

– Против нет. Воздержался один, – сказал Владимир Сергеевич. – Но так как меньшинство подчиняется большинству, то завтра мы все начинаем трудовую жизнь. На имеющиеся у нас продукты накладывается вето, что означает запрет. Кто не работает – тот не ест! Ура, товарищи!

– Подождите, а у меня вопрос, – сказал Лёшка. – А как быть с одеждой, кастрюлями, топором и другими вещами? Их что, придётся сдавать?

– Нет, сдавать не будем, – ответил Владимир Сергеевич.

– Но ведь эти вещи не наши, а пап и мам!

– А мы предположим, что мы их взяли в долг или нам, так сказать, их подарили.

– Ладно, – вдруг торжественно сказал Лёшка. – А давайте также и продукты и деньги возьмём будто в долг или предположим, что нам их подарили. Вот и весь выход из положения!

– Товарищи, – будто стоя на трибуне, официальным голосом сказал Владимир Сергеевич, – мы, кажется, этот вопрос решили, и вновь к нему возвращаться уже нет смысла.

– Но что мы будем есть на ужин? – закричал Лёшка.

– Ни-че-го, – по складам разъяснил Владимир Сергеевич. – Это даже полезно. Один врач говорил: завтрак съедай сам, обед подели с другом, а ужин отдай врагу. В общем, теперь мы с вами несчастные сироты! Но у нас есть голова, руки и ноги.

И, словно для того, чтобы лишний раз показать свои ноги, Владимир Сергеевич стал затаптывать костёр.

Но в этот вечер мы всё-таки поужинали. Мы съели колбасу, привезённую из Москвы. И не оттого, что у нас не было воли отказаться от неё, а лишь для того, чтобы её не выбрасывать: к утру она могла протухнуть.

Глава V

Да здравствуют пампушки!

Наша самостоятельная жизнь началась ранним дождливым утром, когда мы, промокшие до нитки, вылезли после ночи из шалаша и пытались разжечь костёр.

Спички и дрова были мокрыми. Единственная надежда была у нас – найти в золе хоть одну маленькую искорку.

Осторожно тоненькой палочкой мы стали разгребать глиноподобную золу, и вскоре под толстым пластом на конце обгоревшего сучка мы обнаружили маленький розовый огонёчек. Под нашими губами он то ярко разгорался, то мерк и никак не хотел переходить на сухой мох, найденный в шалаше. Мы с трепетом смотрели на огонёк, и наши сердца замирали, когда он потихоньку начинал покрываться матовым налётом.

Наконец микроскопическая искорка поползла по одной из ниточек мха и перескочила на соседнюю.

– Теперь я… один! – вдруг еле слышно скомандовал Владимир Сергеевич и, вытянув губы, стал дуть на мох.

Розовые ниточки всё больше и больше расползались по сторонам, и в руках у Владимира Сергеевича вскоре очутилось огненное гнёздышко с выгоревшей серединкой.

– Ух, спасены! – вздохнул он и, положив «гнездо» на землю, прикрыл его новым мхом, иголками и листьями. И вдруг над всей кучкой, словно над маленьким чумом, заколебался едкий дымок.

Вскоре мы разложили большой костёр, для того чтобы обогреться, и маленький – для кастрюли с водой.

Умывшись на роднике, мы сели завтракать, то есть выпили по стакану горячей воды с брусничным листом.

У меня и у Лёшки вода в желудке свободно переливалась, и эти переливы были очень хорошо слышны Владимиру Сергеевичу.

– Ну-с, товарищи романтики, – наконец спросил он, – надо завтракать, а чем? Денег и хлеба нет. Но есть желание стать полезными людьми.

– Я предлагаю на завтрак варить топор, – оптимистически сказал Лёшка. – Помните, как в одной сказочке солдат топор варил? У нас будет суп из топора, а на второе мы его обсосём, как будто сахарную косточку. Вот проблема и решена!

– Уж лучше тогда ботинки взять, – сказал я, – они из кожи. Это очень вкусно – навар из подмёток! А каблуки у нас на жаркое пойдут. С хреном съедим…

– Ну вы, дети! Развеселились! – сказал Владимир Сергеевич. – Я у вас серьёзно спрашиваю, а вы хиханьки да хаханьки!

– А знаете, – вдруг осветился Лёшка, – деньги на хлеб будут! Я думал об этом всю ночь.

– Значит, ты хлеб берёшь на себя? – спросил я.

– Беру.

– Чудесно! – сказал Владимир Сергеевич. – А мы с Юркой берём на себя другое съестное. Только, чур, деньги у Зойки не добывать!

– Ну зачем мне Зойка! – улыбнулся Лёшка и, взяв кастрюлю и стакан, пошёл по направлению к станции.

– Убежит? – спросил я Владимира Сергеевича.

– В Москву? Да нет, не думаю. А убежит – бог с ним! Нам такие люди не нужны.

– А какие нужны?

– Люди дела! Раз постановили – значит, выполняй! А то куда это годится: сегодня скажешь одно, а завтра – другое. Сам себя уважать перестанешь. А это самое страшное на свете.

По серому зеркалу Оки расходились миллионы маленьких кружков; мелкий дождик шуршал в кустах ивняка, выбивал на песке рябинки. Зелёные окрестности были задёрнуты лёгким туманцем. В природе было что-то такое осеннее и печальное.

«А может быть, и мне поехать в Москву? – думал я. – А ну его… этот шалаш и «самостоятельную» жизнь!»

Сняв брюки, в рубашках – дул холодноватый ветер – мы с Владимиром Сергеевичем начали ловить рыбу… руками.

Я предлагал сбегать в деревню к Сашке Косому за удочками, но Владимир Сергеевич махнул рукой:

– Ладно, обойдёмся. На одном конце крючок, на другом дурачок! Рыбу можно по-всякому ловить…

– А правда, что и с помощью борной кислоты её можно ловить? – спросил я. – У неё вздувается пузырь, и она всплывает!

– Ей бы ты ещё на нос люминала насыпал.

Мы подходили в воде к ивовому кустарнику и осторожно шарили под его корнями. Владимир Сергеевич мне сказал, что в дождливую погоду рыба любит стоять в корнях или под корягами. И в подтверждение своих слов он вскоре выкинул на берег маленького окуня. Я выломал прутик с сучком на конце и продел его сквозь рыбьи жабры и рот.

Я несколько раз чувствовал, как в мои ладони тюкались рыбки, но схватить мне их не удавалось.

– А ты не торопись, – медленно, без шума погрузившись по горло в воду и еле заметно подбираясь к ивняку, учил меня Владимир Сергеевич, и вдруг – цоп! – в его руке опять блестит рыбка!

За час мы наловили семь рыбок. В конце концов и я поймал одну: серебряной ёлочкой висели они у нас на прутике и тянули граммов на двести пятьдесят. Как-никак, а завтрак у нас всё-таки был.

Я то и дело выскакивал из воды и, посиневший, бегал по берегу. У Владимира Сергеевича лицо было в мурашках, и он отчаянно щёлкал зубами.

– Вот бы сейчас стаканчик горячего какао да яичницу с жареной ветчиной! – говорил он, переходя по реке с места на место.

– А может быть, лучше сосиски с пюре на молоке?

– Нет, пельмени с маслом… Эх, каналья, ушла! – горько вздыхал Владимир Сергеевич. – И здоровая была, на полкило. Вот бы поели!

Мы ещё с полчаса ходили по реке, но поймать ещё какую-нибудь дурную уклейку или зазевавшегося пескаря нам не удалось.

Придя к шалашу, мы рыбу почистили, посыпали солью и уложили в кастрюлю. После чистки рыбки сделались ещё меньше, но Владимир Сергеевич не огорчался. Он то и дело подливал в кастрюлю воды.

– Одно ведро воды, – говорил он, – заменяет сто граммов мяса, а два ведра воды – два яйца. И стоит только нам вскипятить три ведра воды, как у нас будет королевский завтрак!

В кастрюле уклейка догоняла уклейку.

Наша «уха» бурлила долго, а Лёшки всё не было. Без него завтракать мы не могли.

Мы с Владимиром Сергеевичем лишь в порядке пробы съели по четыре ложки «ухи». И остались довольны. Мутно-серая эмульсия с костями была приятно солоноватой и имела далёкий запах рыбьего жира.

– А Лёшка, видимо, всё-таки удрал к своей мамочке, – сказал я, вдыхая парок над кастрюлей. – Уже к Казанскому вокзалу подъезжает.

– Ты прав, надо садиться за стол, – сказал Владимир Сергеевич. – Что ж, будем есть без хлеба.

– Слушайте, Владимир Сергеевич, – сказал я, – а может быть, взять нам какой-нибудь крупы и насыпать в кастрюлю? Всё-таки сытнее будет.

– А уговор?

– Да бог с ним, с этим уговором!

– А ты, брат, малодушный, – усмехнулся Владимир Сергеевич. – Говорил, надо воспитывать волю, надо закалять характер, а сам? Можешь, конечно, брать продукты. Там, кстати, на верёвочках висит и масло и сахар. Я их рюкзаком прикрыл – не промокли.

Он взял ложку и принялся хлебать нашу «уху».

Кастрюлю мы уничтожили в пять минут. Но не всю. Мы ещё надеялись, что придёт Лёшка и спросит свою порцию.

Дождь перестал. С неба уходили последние тучи, и лес ежеминутно менял своё освещение: то становился ярко-зелёным от солнечных лучей, то моментально темнел. И миллионы капелек на ветвях, на сосновых иголках, на цветах то вспыхивали, как алмазы, то угасали. И птичий щебет то умолкал, то раздавался с новой силой. Потом вдруг всё зазеленело, зацвенькало, засверкало, и к нам в лес пришло ослепительное, жаркое утро.

– Да здравствует шалаш – поел и шабаш! – воскликнул Владимир Сергеевич. – Начинаем трудовой день! Сегодня у нас разведка: где работа, какая работа. Мы можем пойти на подсобное хозяйство дома отдыха, в колхоз. А то и на Оку. Видел, там баржа с цементом пришла? Станем грузчиками! Лучше помогать от чистого сердца, чем болтаться без дела. «Все работы хороши, выбирай на вкус…»

Мы прикрыли наш шалаш «дверью», сплетённой из еловых ветвей, предварительно уложив в него всё походное имущество, и снова отправились на реку.

Маленькая баржа была причалена к деревянным жиденьким мосткам. Она была уже наполовину разгружена, и цемент в мешках лежал под брезентом на берегу. Около баржи нас встретила женщина-сторож.

– Скажите, тётя, – обратился к ней Владимир Сергеевич, – а чья это баржа?

– Колхозная.

– А разгружать будете?

– Конечно. Тут ребята были, Мишка да Петька, а потом ушли. Говорят, мало платят.

– А сколько платят?

– Десять копеек за мешок. Вынести из баржи и уложить. А в мешке, чай, килограммов сорок.

Владимир Сергеевич, прищурив глаз, прикинул расстояние от баржи до штабеля мешков и спросил:

– А деньги когда?

– Разгрузите и сразу получите.

– Без ведомостей? – улыбнулся Владимир Сергеевич.

– Да зачем они, волынку разводить! Мне председатель дал десятку и говорит: рассчитывайся сама.

– Отличная постановка дела! – сказал Владимир Сергеевич и, сняв с себя рубаху и штаны, бросил их на траву.

Эта работа была очень тяжёлая. Помогать Владимиру Сергеевичу я не мог. Я только стоял в барже на мешках и пытался за края подцепить их и поудобнее укладывать на его спину.

Шатающиеся мостки прогибались под ногами Владимира Сергеевича, и он ежесекундно мог свалиться в воду. Его чёрная загорелая спина покрылась цементной пылью, которая смешалась с потом и струилась по ложбинке между лопаток.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.