В дебрях Кара-Бумбы

День птиц

Витя и Женя, один белобрысый, худощавый, со вздёрнутым носом, другой низенький, с круглым лицом и торчащими из-под ушанки чёрными вихрами, деловито засунув руки в карманы, быстро шли по улице.

– Какую возьмём? – спрашивал Женя, перескакивая через лужи. – Ту, что в углу висит, или пониже, на полке?

– Любую можно. Всё равно выпускать будем, – отвечал Витя. – Купим и при всех выпустим. Вот позавидуют!

– Ага! А то, подумаешь, Мишка скворешней расхвастался! – соглашался Женя. – Только знаешь что? Давай возьмём, которая поёт. Может, она и в классе под партой чирикнет. Вот смеху будет!

– Хорошо бы такую! – улыбнулся Витя. – Но она, наверно, дороже. А у нас и так денег мало.

Воздух был ещё холодным, но мартовские солнечные лучи, скользя по ослепительно-белым сугробам, уже выжимали из них мутные ручейки, которые, журча, текли по обочинам тротуаров. С массивных сосулек ветер сдувал кристальные капли, на лету разбивал их в водяную пыльцу и кидал в лицо. Стучали сучьями голые деревья, но серебристый безудержный щебет уже слетал с каждой ветки.

– Эх, воробьи-и!.. – мечтательно вздохнул Женя, ласково сощурив глаза.

Витя тоже хотел сказать о чём-то хорошем, но вдруг кто-то тронул его за плечо:

– Друзья, а ну-ка подождите минутку!

У дверей высокого серого дома, опираясь на палку, стоял мужчина в синем пиджаке, и носки его чёрных ботинок как-то странно торчали вверх. На правом борту пиджака у него была нашита одна жёлтая полоска. Голубые глаза его, сощуренные от солнца, хитро улыбались.

– Куда путь держите? – спросил он.

Витя насторожённо шмыгнул носом.

– По делам…

Женя поспешно отскочил в сторону.

– Да что вы испугались? – Мужчина вынул из кармана три рубля. – По делам идёте? Вот и хорошо! Заодно и мне поможете.

Зелёная бумажка хрустнула в пальцах.

– Здесь за углом магазин – два шага пройти. Если не трудно, возьмите папирос. Там продавщица – тётя Даша, она вам для меня отпустит. Скажете, дядя Серёжа прислал. А я вас здесь подожду…

Ребята вопросительно переглянулись, а потом Витя взял деньги и осведомился:

– А каких вам купить?

– «Беломору» бы лучше, конечно, но берите, какие будут, – сказал мужчина и, почему-то взглянув на свои ботинки, словно они были ему помехой, с сожалением добавил: – Я бы сам сходил, да больно скользко…

Переулок ребята пробежали быстро, а когда завернули за угол и вышли на оживлённую улицу, Витя перешёл на шаг и, оглянувшись – не идёт ли кто за ними? – сказал:

– Он, наверно, того… – Витя постучал пальцем по лбу. – Перепугался я.

– А я не испугался, – соврал Женя, – только смешно! Он ненормальный какой-то: дал трояк и не побоялся, что убежим.

Магазин действительно был в двух шагах. Ребята тщательно осмотрели прилавок. Женя даже зачем-то заглянул в зазор между стёклами.

– Нету папирос…

– Пусто! – подтвердил Витя.

У прилавка стояла какая-то женщина с кошёлкой в руках.

– А вы что тут?! – накинулась она.

– Да мы не себе. Дядька попросил.

– А сам, что ль, прийти не смог?

– Значит, не смог.

– Продавщица на склад пошла, – уже миролюбивее сказала она. – Я вот тоже её жду.

– Пойдём на улице постоим, – предложил Витя, – там лучше: солнце.

Они вышли и облокотились на толстую никелированную трубу, ограждающую высокое зеркальное окно магазина. Стояли минут пять. Потом Женя снова заглянул в магазин и вышел оттуда:

– Не пришла ещё. Вот скука ждать! А что, если нам на птиц пока посмотреть? Может, выберем…

– Совсем продрогнет тот дядька.

– Не продрогнет. Чего ему, такому здоровому, сделается за полчасика!

В зоомагазине толпились покупатели, стояла разноголосица и пахло помётом. На полках осатанело кукарекали петухи, охлопывая себя крыльями. В куполообразной клетке, просунув меж прутьев радужный хвост и зажмурив один глаз, важно сидел попугай. Тряся пушистым хохолком, он иногда раскатисто кричал: «Все, как один, на палубу!» – и медленно закрывал один глаз.

А в клетках, подвешенных к потолку, маленьких и больших, круглых и плоских, то закатываясь в трелях, то еле-еле цвенькая, порхали всевозможные птицы.

Ребята долго ходили по магазину, смотрели на кроликов, дотрагивались пальцами до колючек ежа и незаметно от продавцов дёргали за хвост попугая, который уже надменно молчал.

Наконец они остановились перед клеткой, в которой залихватски посвистывала сверху серенькая, а снизу жёлто-белая птица. Потом в горле у птицы что-то зашипело, заклокотало, и ребята услыхали мелодичный бой часов.

«Динь! Динь!» – вызванивала птица, набирая всё новые и новые звуки.

– Куранты играют! – восторженно зашептал Витя. – За такую и миллион рублей не жалко!.. Тётя, а сколько такая стоит? – робко спросил он у продавщицы.

– Три семьдесят. Покупать будете?

– Да нет, мы… – замялся Витя и, сам не зная для чего, прикинул в уме, сколько у них денег вместе с тем трояком. С чужими деньгами на покупку хватало.

Вдруг Женя, приблизив своё лицо к Витиному, тихо произнёс:

– Давай, а?

– Чего? – не понял Витя.

– Куранты эти… И выпускать не будем…

Витя почесал пальцем щёку. И вдруг, внезапно просветлев, махнул рукой:

– А и влетит же, как узнают!.. Ну, была не была – давай!

– Никто не узнает! – убеждённо прошептал Женя. – А у него, наверно, ещё деньги есть. Так бы не дал.

Но всё же, прежде чем пойти в кассу, Витя ещё долго посматривал то на зажатую в потной ладони хрустящую трёхрублёвку, то на птицу.

– Ну?! – толкнул его локтем Женя.

Витя в последний раз посмотрел на деньги и, подскакивая, побежал в кассу. Кассирша выбила чек и дала сдачи – один рубль.

Домой ребята, чтобы не растрясти дрозда, шли медленно. Клетку нёс Витя, и держал он её впереди себя на вытянутой руке. Так лучше были видны и маленькие коготки на ножках, и блестящие чёрные глазки.

– Вить, дай я понесу! Вить, дай! – заходя то справа, то слева, то забегая вперёд, плаксиво просил Женя.

– Ну чего пристал? – равнодушно отвечал Витя. – Ведь полдороги ещё нету. Вон до того переулка донесу, тогда дам. А сейчас – не проси.

Женя прибавил шагу. Витя незаметно для себя тоже пошёл быстрее.

А дрозд, почувствовав на своей спинке солнечное тепло, ретиво бился о проволочную решётку. Он ожесточённо наскакивал на неё, но, ударившись, отлетал назад и недоумённо вертел головкой, словно спрашивал: «Кругом такое голубое небо, но почему же я не взлетаю?»

Витя видел, как из клетки выпархивали пушинки и пролетали над головами прохожих.

– Ну, давай! – сказал Женя, когда подошли к переулку.

Витя неохотно протянул клетку. Женя осторожно подхватил её и вдруг, случайно глянув в переулок, упавшим голосом прошептал:

– Смотри, стоит!

Недалеко от них, всё у тех же дверей, зябко потирая руки и дыша на них, стоял мужчина в синем пиджаке.

Ребята побежали от него. Впереди с клеткой в руках нёсся Женя. А дрозд ещё сильнее, чем раньше, бился о решётку.

Заскочив в подворотню, они побежали по соседнему двору. Громыхая железом, пронеслись по крышам сараев. Остановились только минуту спустя, когда перемахнули через забор.

Дрозд недовольно свистнул. Витя вздрогнул и посмотрел на приятеля. Женя, когда перелезал через забор, болтающейся клеткой ударил себя по коленке и теперь со сморщенным от боли лицом потирал ушибленное место.

– А чего бежали? – переведя дыхание, улыбнулся Витя. – Ведь он нас не видел.

– Это ты первый побежал! – чтобы оправдать наворачивающиеся слёзы, прокряхтел Женя.

На дворе никого не было. На ребят смотрел старый облезлый кот, которого они спугнули. Запутавшись в проводах, на ветру болтался чей-то змей.

– Женя! Женя! – вдруг услыхали ребята. – Ты где гуляешь? Иди кушать!

Со второго этажа, открыв форточку, Женю звала его бабушка.

Надо было идти.

В коридоре своей квартиры, уже оправившись от испуга, ребята порешили на том, что дрозд пока будет у Женьки, потому что у него и пшено есть, и бабушка глухая – не заругается, если птица запоёт. А потом, конечно, видно будет, куда они его денут.

Порешили и разошлись.

Витя, найдя на кухне под клеёнкой ключ, отпер комнату. Хотелось есть. Он быстро снял пальто и повесил его на крючок. Пальто упало: вешалка оборвалась. Поднимая его, Витя почувствовал, как под пальцами что-то хрустнуло. Засунув руку в карман, он вытащил какую-то скомканную бумажку. Это был новенький рубль – сдача из кассы. У Вити стало нехорошо внутри. Он поспешно засунул рубль в карман.

Подставив стул к буфету, он распахнул его. На полке лежали хлеб и масло. А рядом с хлебницей белела записка от мамы: «Витенька, подогрей тушёную капусту и съешь. Она на кухне. Я приду поздно».

Разогревать капусту не хотелось.

Витя спрыгнул со стула. На нижней полке буфета под стеклянным колпачком лежал сыр. Витя отрезал кусок. Посмотрел – большой или небольшой – и отрезал ещё такой же.

Ел он так: в одной руке держал сыр, а другой, потыкав в маслёнку, подносил кусок хлеба ко рту.

За окном сгущались сумерки. Падал, налипая на стёкла, снег. Когда с зажжёнными фарами проезжали автомашины, по стенам ползли белые полосы.

«Что-то Женька долго не приходит, – думал Витя. – Наверно, бабка опять уроки заставляет учить. Завтра в школу… После уроков будем праздновать День птиц…»

И опять вспомнился мужчина, зябко потиравший руки. Он был без шапки и, видно, замёрз.

А что, если так маму кто-нибудь обманет? Она, конечно, тоже долго будет ждать, но так и придёт домой ни с чем. Витя похолодел. Ему захотелось, чтоб сейчас, сию минуту в комнату вошла мама, весёлая, как всегда. Но мама не входила. Одному стало страшно. Захотелось на улицу, к людям, но только бы не сидеть в этой полутёмной комнате!

Витя зажёг свет, походил по комнате, прислушиваясь к своим шагам. Потом пошёл в другую комнату. В углу скреблась мышь. Витя топнул ногой, и мышь умолкла.

У письменного стола он присел на корточки и выдвинул ящик: запахло табаком. Папа надолго уехал в командировку. Перед отъездом он накупил много папирос и потом половину оставил дома. Над папиросами Витя сидел минуты две, разглядывая коробки. На них была нарисована белая гора и скачущий всадник. «Возьму, а потом маме всё объясню», – подумал Витя.

Он вынул несколько коробок, душистых и лёгких, и завернул их в газету…

Снег слепил глаза. Ветер играл незавязанными тесёмками шапки. Витя шёл быстро. Наконец завернул в знакомый переулок и нашёл дом с широкой дверью.

Женщина-дворник скребком очищала тротуар. Витя несколько раз прошёл около неё, а потом спросил:

– Тёть, а в этом доме живёт, ну, такой… в синем пиджаке?

– Это кто же? – разгибая спину, взглянула на Витю дворничиха.

– Ну, такой… – сказал Витя. – Он… вроде как на пятках ходит.

– А-а… тебе Звягинцев нужен? Инвалид? – решила дворничиха. – Недавно у меня его тоже кто-то спрашивал.

– Звягинцев, – наобум сказал Витя, а про себя подумал: «Хорошо бы, это был не он!»

– Ну так третий этаж, шестнадцатая комната. Кажись, три звонка, – сказала дворничиха и снова задвигала скребком.

Поднимаясь по лестнице, Витя вспомнил о приятеле и разозлился на него. Птицу они покупали вместе, а теперь он один должен был отдуваться. И в то же время ему было приятно, что это он сам придумал вернуть папиросы. Женька бы, наверно, испугался. Он всегда трусит.

На третьем этаже Витя нащупал звонок.

«Ну, нажать или не нажать? – решал он. – А вдруг сейчас отведут в милицию! И мама узнает… Впрочем, я маме сам всё расскажу. Только бы не в милицию! А что, если этот дядька сдачу спросит?»

Витя совсем позабыл о деньгах. Он не знал, сколько стоит «Казбек», а значит, не знал, сколько денег придётся возвращать. Что же тогда делать?

Оставалось одно: идти обратно домой. Витька взялся за перила лестницы и соступил на две ступеньки.

«А чего бояться? – вдруг собрался он с духом. – Утром взял деньги, а сейчас папиросы принёс. Не мог раньше – уроки делал. А сдачу дома забыл. Извините, завтра принесу». Они, конечно, с Женькой сложатся поровну.

И Витя нажал звонок.

Когда за дверью послышались шаги, Вите захотелось броситься вниз по лестнице, но дверь открылась.

– Звягинцев здесь живёт? – заикаясь, спросил он.

– Здесь, – сказала женщина и указала на угловую по коридору дверь.

Отступать было уже нельзя. Оставалась только надежда: может быть, это не тот человек.

Затаив дыхание, Витя постучал.

– Войдите! – раздалось за дверью.

Витя толкнул дверь.

В светлой комнате на диване сидел знакомый мужчина. А за столом… за столом – у Вити задрожали колени – сидел Женя. Его приятель Женька.

«Поймали и допрашивают, наверно!» – Витя побледнел.

– А-а, заходи, заходи! – радостно воскликнул мужчина. – Наверно, рубль принёс? Мы уже о тебе тут говорили.

Витя ободрился. Значит, Женька чего-нибудь соврал неплохо, раз дяденька не ругается. Только как сюда попал Женька?

– Принёс, – сказал Витя, закрывая за собой дверь. – Я и папиросы принёс.

– Как?! – странно крякнул мужчина и посмотрел на Женю.

Тот, не замечая на себе его взгляда, два раза еле заметно подмигнул Вите: дескать, молчи!

– Очень хорошие… – тихо произнёс Витя, не зная, что говорить, – длинные…

Он подошёл к столу, развернул газету и, облегчённо вздохнув, выложил на стол синие коробки. Потом достал из кармана рубль.

– М-да! – развёл руками мужчина и потёр себе лоб. – Ничего не понимаю: Женя сказал мне, что папирос не было.

Женя, опустив голову, водил пальцем по цветку, вышитому на скатерти, и напряжённо сопел.

– Ну ладно, – видимо придя к какому-то заключению, весело тряхнул головой мужчина, – потом разберёмся. А сейчас давайте чай пить. Небось с мороза по стаканчику неплохо? А? Как ты думаешь, Вить? Иди вешай пальто.

Витя удивился, откуда мужчина знает его имя. Он нерешительно взялся за пуговицу, раздумывая, снимать ли пальто или лучше уйти. Но когда мужчина шутливо крикнул: «Ну, чего, как сыч, надулся? Сходил бы лучше на кухню за чайником!» – Витя уже спокойно расстегнул все пуговицы и, попрыгав, пока с рук не сползло пальто, пошёл к вешалке.

На столе в окружении трёх фарфоровых чашек добродушно попыхивал чайник. В плетёной хлебнице лежал нарезанный белый хлеб. На широком блюдце белели кирпичики сахара и лежали ровные, неполоманные квадратики жёлтого печенья.

Сначала ребята стеснялись, но после первой чашки осмелели и вскоре наперебой рассказывали дяде Серёже о своих играх, о школьных делах, о том, что учатся не плохо и не на «отлично», а на четвёрочки…

– А завтра День птиц. Все скворешни будут приколачивать!.. – вдруг почему-то печально вздохнул Женя. – А мы лучше хотели сделать – птицу выпустить, но не придётся, видно…

«Вот проболтался так проболтался!» – испуганно подумал Витя и толкнул под столом Женькину ногу. Тот, будто ничего не заметив, уже с азартом продолжал:

– Ух, дядя Серёжа, и поёт же она здорово! Вот сами услышите. Как свистнула у меня один раз дома, так моя глухая бабушка обрадовалась. А я думал, ругаться будет…

«Динь! Динь!» – вдруг услыхал Витя и стал искать глазами стенные часы.

Но на стенах висели только какие-то фотографии и две картинки.

«Динь! Динь!» – раздавалось откуда-то сверху.

Витя поднял глаза… На платяном шкафу стояла клетка с дроздом!

– Во как! Слыхали? – восхищённо сказал Женя и, словно его пощекотали, подскочил на стуле.

– Поёт! – улыбнулся дядя Серёжа. – Ну-ка, покроши ей хлебца. Да помельче.

Встав на стул и ещё приподнявшись на цыпочки, Женя крошил над клеткой хлеб.

– Она сейчас есть не будет, – сказал он, усаживаясь на место. – Я её дома покормил. Она и воды напилась. И как она пьёт интересно! Опустит клювик в воду, а потом его кверху задерёт и глотает, а у неё под горлышком что-то шевелится. Я сам видел! – хвастливо закончил Женя и, сияя, посмотрел на товарища.

Тому было завидно.

– Я тоже птиц люблю, – задумчиво проговорил дядя Серёжа. – У меня в детстве всегда их штук десять было. Сам ловил в силки, а весной выпускал. Откроешь клетку, а она и не вылетает, пока рукой не вынешь. Потом вспорхнёт – и поминай как звали! А ты смотришь, смотришь вслед, как будто что-то твоё, родное улетает. Да-а… Мальчишкой был.

Дядя Серёжа говорил, а сам смотрел в чашку, словно видел там своё детство. И Витя тоже заглянул в свою чашку, но она была пуста.

– Спасибо, – сказал он, собирая около себя в ладонь крошки.

– Пей ещё! – Дядя Серёжа взялся за чайник.

– Напился, хватит! – сытно выдохнул Витя и сбросил в блюдце крошки.

– А я ещё выпью, – краснея и почему-то не глядя на Витю, сказал Женя.

Дядя Серёжа наклонил чайник. Светло-коричневая струйка забулькала в чашке.

– Дядя Серёжа, вы думаете, он пить хочет? – засмеялся Витя. – Это он чтоб печенья ещё поесть.

– Ну и пускай ест, – дядя Серёжа тоже усмехнулся, но сейчас же погасил улыбку. – Ешь, Женька, и без чая ешь!

После чая дядя Серёжа достал шахматы и, дымя цигаркой, объяснил, как надо играть.

Ребята, забравшись с ногами на стулья, понимающе кивали головами.

Едкий махорочный дым сизыми клубами расплывался над столом. Витя зажмурился и вытер ладонью выступившую слезинку.

– А почему вы, дядя Серёжа, папиросы не курите? – спохватился он.

– Какие папиросы?

– А вот лежат…

– Эти не мои, – покачал головой дядя Серёжа. – Для «Казбека» не хватило бы моей трёшки. Ты признайся: наверно, дома их стянул?

– Ну вот, стянул! – покраснел Витя. – Они у нас просто так лежат. Мама не курит, а папа уехал. Мы их всем раздаём, кто ни попросит.

– Ну, тогда ладно.

Дядя Серёжа загасил цигарку и закурил толстую папиросу с золотыми буквочками…

Провожал их дядя Серёжа до самой лестницы. Он уж было собрался захлопнуть за собой дверь, как вдруг с досадой воскликнул:

– Тьфу, пропасть, чуть не позабыл! Обождите, ребятишки. Я быстренько… – И, прихрамывая, пошёл в комнату.

«Сейчас печенья на дорожку принесёт», – подумал Женя.

А Витя думал о том, что мама, наверно, уже пришла и волнуется за него. Но ему не попадёт: ведь он с Женей не по улицам гулял, а в шахматы учился играть.

Дядя Серёжа вышел из комнаты, держа в руке клетку.

– Выпускайте дрозда, пусть летит, – сказал он. – Ну, идите!

Ребята тронулись. И пока, разгорячённые и довольные, они спускались по лестнице, дверь на третьем этаже не захлопывалась.

Запал

Утром Петя проснулся от осторожного постукивания в окно. Перед домом, в саду, густо заросшем кустарником, стоял Лёвка. Босые ноги у него блестели от росы.

– Мать дома? – воровато обернувшись, спросил Лёва.

– Нету. На базар уехала, – зевнул Петя и ожесточённо стал протирать кулаками глаза. Вчера он допоздна читал книгу о войне, и теперь всё тело было тяжёлым и вялым.

– Дело есть, – сказал Лёвка. – Тут недалеко пройтись. Пойдём?

– Неохота, – отмахнулся Петя, – посплю ещё.

– Давай, давай, одевайся! – настаивал Лёва.

Лёва жил от Пети через два дома, и встречаться по своим мальчишеским делам они могли каждый день, иногда даже ночью, если уговаривались идти на рыбалку. Но на сегодня никакого уговора не было, а Лёвка пришёл чуть свет.

«Что это за дело у него?»

Село просыпалось. Был воскресный день.

Хлопая калитками, из палисадников выходили приодетые колхозницы, в белых платках, в вышитых кофточках. Шлёпая босыми ногами по пыльной дороге, они несли на базар бидоны с молоком, корзины с яблоками и помидорами, яйца, сметану. Могучие волы, запряжённые парой, безразлично тянули скрипучие повозки. На них стояли корзины с овощами.

А на том месте, где раньше была недавно сгоревшая изба, уже белел низкий сруб. На нём верхом сидел дядя Матвей и топором отваливал от бревна щепу.

За село ребята выбежали быстро и весело, с ходу слетели в овраг. Место было знакомое. Здесь они не раз пекли в золе картошку. Овраг был в рост человека. С одной стороны обрывистый, с другой – пологий. Во время войны по нему проходила оборона фашистов. Сейчас где-то в кустах свиристела пичужка. Стояла приятная тень, пахло сыростью. Лёва шёл, раздвигая заросли орешника. Петя, идя за ним, остерегался, чтобы оттянутые ветки не выхлестнули глаза. Под ногами, пробившись сквозь листву, двигались солнечные пятна. От этого рябило в глазах и казалось, что земля шатается.

– Ну чего ты меня сюда завёл? – уже несколько раз спрашивал Петя.

– Погоди, погоди, – отвечал однообразно Лёва, – увидишь – ахнешь.

Наконец над грудой свежесорванных листьев он остановился и сказал:

– Смотри!

Листья, шурша, отвалились к Петиным ногам. Два небольших снаряда с зеленоватой окисью на корпусах и позеленевший от времени запал от гранаты тускло поблёскивали на солнце.

– Ну? – вскинул сияющие глаза Лёва. – А ты не хотел идти. Это же самые настоящие снаряды.

Лёва, как маленького ребёнка, любовно подхватил снаряд и положил на руки.

– Ты смотри сюда. Вот эта часть – головка. Она как стукается об землю, так взрывается. А эта часть – гильза. В ней порох запрятан. Он такой разноцветный, как конфеты. Мне его один военный показывал. Мы их сейчас домой возьмём и там раскупорим. Головки выкинем, а порох пригодится.

Дрожащими руками Петя поднял с земли снаряд. Если бы не Лёва, он вообще бы побоялся к нему подойти – ещё, чего доброго, взорвётся! Но при Лёвке бояться нельзя. Он ребятам может рассказать, что Петя трус. А Петя не трус. Он просто не хочет баловаться со снарядом. Вот в соседней деревне мальчишки нашли мину, стали играть с ней и добаловались! Одному палец оторвало, другому осколок в бок попал…

– Пошли, потом рассматривать будем! – сказал Лёва, запихивая в карман запал от гранаты. – Да ты не бойся – снаряды в руках не взрываются. Их и кидать можно. Во как!

Лёва невысоко подкинул снаряд и поймал его. Петя, осмелев, тоже легонько подкинул свой.

Шагал Петя быстро. Ему приходили в голову всякие смелые мысли.

«Во-первых, – думал он, – снаряд можно на ходу перекидывать из рук в руки, потом можно его покатить по земле, как брёвнышко, а ещё интересно бы положить его на плечо и нести возле самого уха».