В дебрях Кара-Бумбы
Мне стало очень жалко маму.
Тогда я понял, что мы с отцом найдём общий язык. Он ребёнок, как сказала мама, и я ребёнок. И я стал к нему приставать:
– Пап, купи мне золотую рыбку, а? Мне уже не хочется с Козьмой Прутковичем играть. Он царапается…
Пушистый толстый кот Козьма Пруткович, как его называл отец, был игривый и хитрый. Садились завтракать – он первый вспрыгивал на стул и лапкой пытался зацепить бутерброд. На угрозы шипел, как змея, и опять тянулся. И вообще он казался мне таинственным. В тёмных углах под кроватями и шкафами у него были какие-то свои дела, он настороженно заглядывал в щёлки и мяукал, будто вызывал кого-то из-под пола.
Однажды я собственным ключиком открыл буфет и попробовал немного печенья и конфет. Но вечером мама подошла прямо ко мне:
– Слушай, ты опять съел полкило конфет? Неужели мне придётся ставить французский замок?!
– Я не лазил в буфет, – ответил я. – Кто тебе сказал?
– Ах ты лгунишка! – возмутилась мама. – И тебе не стыдно отпираться? Мне кот об этом сказал!
– Кто-о?! – удивился я.
– Твой приятель – вот кто!
И тут я вспомнил, что кот действительно тёрся около ног и даже выпросил одну половинку, когда я сосал конфеты. Как он разговаривает по-человечьи, я не слыхал ни разу, но тогда подумал: а не злой ли это колдун, превратившийся в кота? Глаза у него в темноте горели холодным зелёным пламенем, и он, не выпадая на улицу, мог часами сидеть в форточке на тоненькой перекладинке.
Кроме царапин на лице и руках, особенных неприятностей как колдун он мне не делал, и я на него не обижался. Но, попросив о рыбке, я задумал другое.
Из сказок Пушкина, которые читала мама, мне больше всего нравилась «Сказка о рыбаке и рыбке». И особенно то место, где рыбка вдруг начинает разговаривать:
Отпусти ты, старче, меня в море,Дорогой за себя дам откуп:Откуплюсь чем только пожелаешь…Я знал, что золотая рыбка – не простая рыбка. И появись она в комнате, и будь я её хозяином, мама бы каждый день получала подарки.
– Рыбку купить? Это ещё что за новости! – удивлённо спрашивал отец. – Мать просит, сын просит – куда мне деваться? А вдруг я тебе щуку или судака принесу?
– Не… – говорил я, щёлкая языком, – мне золотую надо.
– Ну что ж, как-нибудь куплю, – наконец согласился он. – Только зачем она тебе?
– Пригодится… – ответил я уклончиво. – И даже ты обрадуешься.
Отец всегда обещал мне многое: и сходить со мной в планетарий, и покатать на лодке в парке, и показать своего приятеля с пятью орденами. Наступал выходной день, отец завтракал и, ни слова мне не говоря, уходил в свою комнату. Когда я напоминал о его обещаниях, он отвечал: «Я сейчас… Мы уже идём», – и снова продолжал сидеть часов до четырёх. Потом за окном темнело, и идти куда-нибудь было уже поздно. Через щёлку дверей я видел, как он что-то писал или читал толстую книгу.
Я очень расстраивался, иногда плакал. Мама успокаивала:
– Ты бы уж лучше его не тревожил. Отец трудится над диссертацией, а ты ему можешь помешать.
Тут я думал, что и мама меня обманывает.
Я вспоминал слова одного доктора: «Три раза в день по десертной ложке…» – и мне было совсем непонятно, зачем вдруг отцу понадобилось изобретать какую-то новую ложку.
– «Трудится»! Всё сидит с утра до ночи, – недовольно говорил я маме. – Так и в планетарий никогда не сходишь.
Но из-за того, что мне нестерпимо захотелось иметь золотую рыбку, я настойчиво мешал отцу читать. И вот в один из ближайших выходных дней, захватив стеклянную банку, он пошёл со мной в зоомагазин.
Сначала мы осмотрели зоомагазин. В высоких полукруглых клетках, вделанных прямо в стену, порхали синицы, чижи, канарейки. Продавщица в синем халате, принимая чек, серьёзно спрашивала:
– Вам какой сорт птицы – второй или первый?
И сачком, как для бабочек, всунувшись наполовину в клетку, ловила покупку. Если у покупателей не было клетки, они зажимали птичку в кулак – из кулака торчала головка, очень похожая на человечью, – и, поднеся её ко рту, почему-то обязательно поили слюною. Потом засовывали птичку в карман и уходили.
Кудахтали куры… В одной из нижних клеток, будто после сытного обеда, важно крякала утка.
Мы с отцом подошли к ней. Крякать она почему-то перестала. Глядела на нас чёрными бусинками и красной лапкой, похожей на кленовый лист, почёсывала голову и молчала.
Тогда мы стали крякать, чтобы вызвать её на ответный разговор. И крякали, наверно, с полчаса, пока утка не повернулась к нам хвостом.
Рыбы в магазине почти все были золотыми. Высокая стена до самого потолка ступенями была уставлена широкими аквариумами с гранями из выпуклых ракушек. Вода в них была зелёной. От невидимых лампочек она искрилась, и со дна – так было устроено, – как жемчужины, всплывали пузырьки воздуха. Водоросли около них медленно шевелились.
Домой я торжественно нёс маленький, грубо выкрашенный аквариум. У отца в руках была стеклянная банка с золотой рыбкой. Из банки выплёскивалась вода, и отец плотно прикрыл её ладонью. Я боялся, что рыбка может задохнуться.
– Ну и представления же у тебя! – качал головой отец. – Она на воздухе жить не может, а в воде она… как рыба в воде.
Дома мы насыпали в аквариум песку и налили тёплой воды.
Целыми днями я сидел на подоконнике и наблюдал за рыбкой.
В своей стеклянной комнате, то всплывая за кормом, то плавниками взбивая песок, она чувствовала себя как в Синем море. Освещённая осенним солнцем, она казалась мне живым золотом, и, как ни тянуло похвастаться, я боялся показать её своим приятелям.
Мы дружили с рыбкой. В аквариум я спустил деревянный домик. Иногда она вплывала туда через дверь, а выплывала через окно.
Я рисовал в уме, что там уже живут рыбьи дети и за маленьким столом на крошечных тарелочках они едят то, что им приносит мать. А гулять она их не пускает, потому что на улице холодно.
Когда я стучал пальцами по стеклу, как меня научил отец, рыбка, виляя хвостом, подплывала и часто разевала рот. Казалось, что хотела открыть мне какую-то великую тайну. А что это была за тайна, я уже догадывался.
Однажды, когда дома никого не было, я осторожно вытащил рыбку из воды. Скользкая и холодненькая, она затрепетала в кулаке и начала часто-часто раскрывать ротик.
«Говорит!» – обрадовался я и поднёс её к уху. Тут я услыхал звук, будто лопались пузырьки воздуха, а за ним тихие, но разборчивые слова: «Проси у меня что хочешь! Всё тебе будет!»
– Ладно, давай! – шепнул я рыбке и отпустил её.
В воде она быстро заметалась из стороны в сторону, и я был уверен, что это она радовалась происшедшему разговору. До этого дня я ни о чём не просил её, потому что ждал, когда она перетянет из магазина всех своих волшебных помощников.
Вечером отец сидел за столом и, отхлёбывая из стакана чай, просматривал газету. Тоненькая ложечка в стакане изредка вздрагивала и звенела. Мамы дома не было. Она понесла больной соседке жареные гренки. Я подошёл к аквариуму и, осторожно постучав рыбке, тихо сказал:
– Рыбка, рыбка, подари маме настоящие духи! Только, чур, не подводить!
И лёг спать.
На следующий день шёл снег. Отец вернулся с работы весь облепленный снегом, и мама в передней помогала ему снять пальто. Она встряхнула его и, услыхав, как что-то звякнуло, засунула руку в карман.
– Что это такое? – изумлённо спросила она, извлекая маленький флакончик.
– «Крымская роза»! – торжественно улыбнулся отец. – Тебе принёс!
– Кому? – переспросила мама.
– Тебе!
– Честное слово?! А почему сразу не сказал?
– Ну что за разговоры… – чуть не обиделся отец.
– Тебе, тебе! – поддержал я отца. – Ещё и не то будет!
На мои слова она не обратила никакого внимания. Прищурившись, ещё раз посмотрела на отца, потом рассмеялась и поставила флакончик на свой столик. Духи приятно пахли, и запах чем-то напоминал мне зелёную полянку на даче. Я несколько раз с гордостью подходил их нюхать, пока не запретила мама. Видно, боялась, что разобью.
Проходя вечером мимо аквариума, я заметил, что к нему была прикреплена какая-то бумажка. На ней было что-то написано. «Письмо от рыбки!» – догадался я и, незаметно сняв его, отправился к больной соседке. Тётя Феня мне прочла:
– «Шатар-бахар-кужуй. Слушайся маму и во всём ей помогай. Трудись!» Что это значит? – спросила она, отдавая мне письмо.
– А ничего… такого… – равнодушно ответил я, боясь, чтобы тётя Феня не запомнила волшебное слово.
Я вернулся домой и стал стряхивать со стола хлебные крошки, потом отнёс на кухню две глубокие тарелки. Перед сном я сам постелил постель и впервые без маминой помощи умылся. Надев ночную рубашку, я снова постучал рыбке:
– Шатар-бахар-кужуй. Рыбка, купи мне велосипед, такой, как у Лёвки! А за маму тебе спасибо!
Просыпался я поздно, часов в десять утра. Протирал глаза, вспоминал сны и обдумывал своё будущее. Отец уже был на работе, мама на кухне варила обед.
В то утро я особенно долго тёр глаза и даже дёргал себя за волосы: возле моей кровати стоял блестящий трёхколёсный велосипед!
«И как получается здорово: не успеешь сказать, а она уже и – готово! – приносит, – раздумывал я, ощупывая никелированный звонок. – Вот так чудеса! Только, видно, надо трудиться!»
На велосипеде, отчаянно теребя звонок, я катался до полудня. А пришло время кормить рыбку, я ей высыпал почти весь корм.
– Откуда у тебя велосипед? – спрашивала мама.
– Ха-ха! – отвечал я, поглядывая на аквариум. – Ещё и не то будет!
После ужина я было опять полез на подоконник, но тут меня отозвал отец и шёпотом сказал:
– Ты опять к рыбке? Не надо, не проси у неё пока ничего. Пускай она немножко отдохнёт.
И я послушался отца. Действительно, такой маленькой рыбке, наверно, очень трудно было нести из магазина велосипед.
Я подолгу гулял на дворе: катался на лыжах, лепил снежную бабу. Рыбка без меня явно скучала, и я решил познакомить её с Козьмой Прутковичем. Кот и раньше вспрыгивал на подоконник, но, получив однажды хороший нагоняй от отца, только издали любовался сверкающей в аквариуме золотой рыбкой.
Новым знакомством, как мне показалось, кот остался доволен. Когда я посадил его около аквариума, глаза его сделались большими, как у куклы, он мяукнул и нетерпеливо переступил с лапки на лапку.
С тех пор стоило мне остаться дома одному, кот без опаски лез на подоконник.
Однажды я вернулся и не увидел в аквариуме золотой рыбки. На полу спиной ко мне сидел Козьма Пруткович и, потряхивая головой, что-то жадно жевал. Я испуганно подскочил к нему и схватил за шиворот: изо рта его торчал золотой хвостик.
Я ударил кота и, дрожа от волнения, сунул руку в аквариум. Может, там что-нибудь осталось?
Но в деревянном домике не оказалось ни маленького столика, ни рыбьих деток…
И прямо в пальто, не развязывая шарфа, не снимая шапки, я упал на пол и заплакал.
Злой колдун! Злой колдун! А я хотел попросить, чтобы рыбка свезла нас на Синее море, чтобы Лёвка не отнимал у меня лыжи… Мне хотелось ружьё, самолёт для будущих геройских подвигов. А теперь всё это было съедено!
В это время, красный с мороза, в комнату вошёл отец.
– Папа! – закричал я и показал на ладони золотой хвостик. – Рыбка моя… кот… убей колдуна! Пожалуйста!
Отбросив портфель, отец взволнованно присел около меня.
– Ну что ты, маленький? Перестань, ведь это пустяки…
– На Синее море хотел… – всхлипывал я. – Ружьё… подарков…
– Ах, ты вот о чём! – Отец закусил губу, глаза его сделались задумчивыми. – Да, братец, это, конечно, большая потеря. Сочувствую. Но, знаешь, мне думается, что и этот золотой хвостик может тебе кое в чём помочь…
Отец не ошибся. Золотой хвостик, несмотря на то что мы его выкинули, продолжал приносить мне подарки ко дню рождения и устраивать ёлки. А однажды летом мы поехали на Синее море. Там, выходя на пляж, я долго кликал золотую рыбку, но она не подплывала ко мне…
И только много-много лет спустя я понял, что золотой рыбкой был отец – его любовь, его труд.
Манная каша
В лагере в воскресенье целый день были родители, а к вечеру они уехали в заводских автобусах, и ребятам сразу стало грустно.
Но всех рассмешил дежурный по столовой Валька Курочкин. Он тащил через лужайку бачок с манной кашей. И вдруг – трах! – споткнулся и вылил всю кашу на траву.
Третий отряд сразу выскочил из столовой и подбежал к белой дымящейся луже. И тут Севка Глухов сказал:
– Ага, Валька, оставил нас без ужина, теперь корми за свой счёт! Или сухой паёк гони!
– А ко мне сегодня никто не приезжал… – жалобно сказал Валька. – Нет у меня продуктов!
– Ребята, – вдруг сказала Вера Лапшина, – а давайте принесём из тумбочек все родительские гостинцы и разделим их поровну, а? Вот и будет ужин!
– Давайте! – поддержали её ребята, и все побежали за продуктами.
Не побежал в спальню только один Валька. Но ребята его накормили очень хорошо: и пирога дали, и колбасы, и конфет…
А потом пионеры всем отрядом пошли на колхозную ферму и привели оттуда к столовой двух коров. И коровы стали лизать манную кашу со сливочным маслом. Не пропадать же добру!
Пирог с начинкой
Федя Петров торопился из школы домой: скорей бы поесть! Сегодня опять его бутерброд с колбасой съел Мишка Бутылкин.
На большой перемене Федя в буфете положил свой завтрак на стол и пошёл за чаем. Вернулся – бутерброда нет, а Мишка стоит у стола, жуёт и нагло ухмыляется.
И, кстати, не у одного только Феди этот Мишка отнимал завтраки. Он бесцеремонно заглядывал в сумки и к Свете Крюковой – Фединой соседке по парте, и к Петьке Тихонову – худенькому мальчишке с большими ушами, и к другим ребятам.
Сначала все Мишку жалели. И действительно, почему не поделиться с товарищем – ешь на здоровье! Но вскоре все заметили, что Мишка уже нахально стал требовать угощения:
– А ну-ка, Федька, покажи, что у тебя сегодня в меню? Опять колбаса? И чем тебя только дома кормят! Вот у Светки бутерброд – это да! С паштетом! И с жареным лучком да с яичком!
И странное дело, эти разговоры обычно происходили на большой перемене, после того как Мишка покупал себе в буфете сметану, винегрет или студень.
Как-то Света ему сказала:
– Не думай, Мишка, что я какая-нибудь жадина, но ведь это некрасиво – попрошайничать!
– Ух ты, комарик! – усмехнулся Миша и надавил ей пальцем нос.
Маленький Петька Тихонов, у которого Мишка как-то, роясь в сумке, раздавил яйцо всмятку, сжав кулаки, подскочил к нему:
– Ну ты, бутылка зелёная! Ты поосторожнее! Ты поосторожнее! Ты чего к девчонке пристал?
– Кто бутылка зелёная? – оторопел Мишка Бутылкин.
– Ты! – твёрдо ответил Петька. – И не думай, что если ты здоровый, так ты уж тут и бог и царь!
– Ой комедия! – делано засмеялся Мишка и поднёс к Петькиному лицу кулак. – А с товарищем Кулаковым ты знаком?
Он размахнулся, и вдруг Петька, будто сам по себе, отлетел в угол класса. А Мишка засунул руки в брюки и как ни в чём не бывало вышел в коридор.
Федя подбежал к Петьке и сказал, что надо сейчас же пойти в учительскую и рассказать обо всём Клавдии Сергеевне. Но Петька, похрамывая после падения, гордо вскинул голову. Нет, он никогда не был ябедой!
Конечно, будь Федя сильным, он бы подошёл к Мишке и так бы ему трахнул – тот три раза бы в воздухе перевернулся! Но что он мог сделать с этим человеком? И впрочем, дракой делу не поможешь.
Федя целый день ходил хмурый и задумчивый. Он строил планы мести. Ему хотелось то вылить Мишке на голову ведро чернил, то отрезать у него на пальто все пуговицы или зашить рукава, а то наложить ему в портфель сто лягушек. Он даже уроки не готовил. И только лишь к вечеру, когда мама, ожидая папиного прихода с работы, стала накрывать на стол, гениальная мысль осенила Федю…
Наутро в школе на большой перемене Федя с Петькой и Светой сели за круглый стол в буфете и стали завтракать. За соседним столом Мишка уплетал за обе щеки борщ и пшённую кашу. Потом, сытый, с красным лицом, он подошёл к ребятам и сказал:
– Ну-с, граждане, завтракаете? Приятного аппетита! А я пришёл к вам подкрепиться. Возражения будут?
И он сел на свободный стул и стал заглядывать в тарелки к ребятам.
– Ну, какой у вас сегодня ассортимент? – говорил он. – Хо, что я вижу?! Пирожки! Можно попробовать?
– Нет, – сказал Федя.
Но Мишка уже схватил самый большой пирожок и быстро запихнул его в рот.
– Ай, ай! – покачал он головой. – Нехорошо быть жадным!
И тут произошло неожиданное. Когда Мишка стал жевать пирожок, глаза у него вдруг выпучились.
– Ребя! – прошептал он. – Что это такое, ребя?!
Вид у него вдруг стал жалкий: лицо посинело, в глазах – слёзы.
– Что с тобой, Мишенька? – спросил Петя.
– Вы… вы мне перцу по… под… сыпали! – задыхаясь, проговорил Мишка.
– А ты ешь, угощайся! – улыбнувшись, сказала Света. – Нам не жалко. Сегодня у нас пирожки по-кавказски!
…В этот день Миша ушёл с уроков. «По болезни».
После этого случая он уже не лазил по ребячьим сумкам.
Железная воля
Когда Коля Евдокимов, староста третьего класса «В», на перемене при всём честном народе назвал Серёжку Филатова мямлей, тряпкой и человеком без воли за то, что он опоздал в класс и тем самым подвёл ребят, Серёжка твёрдо решил доказать Евдокимову, что все его обвинения беспочвенны. Да, он опоздал потому, что проспал, но что он человек без воли – это ещё бабушка надвое сказала.
– Ну и как ты докажешь, что у тебя есть воля? – спросил на перемене Евдокимов.
– А вот докажу, – сказал Серёжка. – Наблюдай с этой минуты за мной.
И действительно, с этой минуты Серёжка на глазах преобразился.
Перед уроком он при всём классе съел кусок мела, потом попросил принести с улицы какую-нибудь ледышку, положить ему за пазуху и посмотреть, дёрнется ли у него хоть один мускул на лице.
Мускул не дёрнулся.
Наконец, когда начался урок арифметики, он уставился на Марию Яковлевну и, не мигая, смотрел на неё все сорок пять минут.
– Ты что, Серёжа, болен? – спросила Мария Яковлевна, заметив его стеклянный взгляд.
– Да нет, спасибо, здоров, – по-прежнему не мигая, ответил Серёжа.
– Он нам волю свою доказывает, – усмехнулся Коля Евдокимов.
– А-а… – поняла учительница. – Благородное занятие. – И усмехнулась. – Только такое доказательство не серьёзное…
– А на мелочах ведь тоже можно доказывать, – сказал Серёжа.
– Ты, конечно, прав, – ответила Мария Яковлевна. – Но разве, не мигая целый урок, ты добиваешься чего-нибудь полезного?
В общем, так или иначе, а на всех переменах Серёжа в присутствии любопытных ставил над собой опыты. Он то выпивал в буфете три бутылки клюквенной воды, то брался пальцами за два оголённых электрических провода и блаженно улыбался.
Ему так понравилось проверять свою волю, что, придя домой, он не успокоился на достигнутом, а стал придумывать себе новые испытания.
Когда под вечер Коля Евдокимов, живущий по соседству, зашёл к Серёжке, маленькая Серёжина сестрёнка Люся, открыв дверь, с испуганным лицом сообщила:
– Ты знаешь, Коля, наш Серёжка, кажется, с ума сошёл. Папы и мамы дома нет, и я прямо не знаю, что с ним делать. Сегодня у нас на обед студень, и вот Серёжка как пришёл из школы, так и ест его до сих пор. И знаешь чем?
– Чем? – спросил Коля.
– Вязальной спицей!
И впрямь: Серёжка, сидя за столом, тонкой стальной вязальной спицей гонял по тарелке кусочек скользкого студня и никак не мог его подцепить.
– Ты что, уже окончательно?! – спросил Коля, покрутив указательным пальцем около виска.
– Это очень хорошо, что ты пришёл сюда, – довольный, сказал Серёжа. – Ты завтра должен в классе подтвердить, что я вязальной спицей съел тарелку студня. И если хочешь, мы сейчас с тобой будем соревноваться. Вот бери спицу!
– А давно ты этим занимаешься? – спросил Коля.
– По будильнику ровно два часа тридцать две минуты! – с гордостью сказал Серёжа. – А ты чего пришёл?
– Да у меня тут никак задачка не получается. Может, нам её вдвоём, а?
Тогда Серёжа слизнул языком кусочек студня, сказал: «Победа за нами!» – и ребята сели заниматься. Но вскоре позвонила Колина мама и позвала Колю обедать.
– А ты вот что, попробуй-ка всё-таки один её решить, – сказал Серёжа. – Посиди, подумай. Неужели у тебя воли нет? И я тоже попробую.
Коля ушёл.
Через час он позвонил Серёже. К телефону подошла Люся.
– А где Серёжка? – спросил Коля.
– Серёжа? А что?
– А он задачку решил?
– Да, – сказала Люся. – Он решил её за десять минут, а потом сказал, что в задачнике, наверно, опечатка, раз ответы не сходятся, и снова стал студень гонять. А потом он себе язык проколол… и в больницу побежал!
Хитрющий парень
Всё это случилось довольно необычно. Однажды, приблизительно дней за пять до Первого мая, председатель совета дружины Сеня Карасёв и дед Аким, школьный сторож, поехали на лошади в город.
Был базарный день. На рынке, заставленном голубыми колхозными палатками и длинными деревянными столами, шла вовсю предпраздничная торговля. То тут, то там играли баяны, тренькали балалайки. В гранёных боках никелированных самоваров отражались телеги с сеном, мешки с картофелем, медленно движущаяся людская толпа и солнце, щедрое апрельское солнце, которое, казалось, за зиму, скрытое в облаках, соскучилось по людям и теперь не жалело для них своего тепла.
Побродив с часок по базару и купив всё, что надо было для украшения школы: красную материю на лозунги, три кило мелу, разноцветной бумаги для флажков, электрических лампочек и разной мелочи, – Сеня Карасёв и дед Аким сели на телегу и медленно поехали по улице.
Над железными крышами – на некоторых из них Сеня увидел крестообразные телевизионные антенны – колебался нагретый солнцем воздух. Булыжная мостовая была уже суха, и по ней, ревя сиреной, катился жёлтый туполобый автобус «Москва – Симферополь».
Вдруг Сеня заметил какую-то странную процессию ребят, шествующую по тротуару.
Впереди шёл рослый мальчишка в кепке. Он держал на плече медную трубу. Следом шагал другой мальчик, с колыхающимся листом фанеры на голове, на котором были прикреплены какие-то фотографии. А за ними ещё четверо несли маленькие лодки с белыми парусами, прозрачные самолёты из папиросной бумаги, железный паровоз с трубой и двумя вагонами – пассажирским и товарным.
– Эй, дед, подвезите! – вдруг крикнул рослый мальчишка, что шагал с трубой. – Дадим за это в подзорную трубу посмотреть.
– А далеко ехать? – спросил Сеня, соскочив с телеги и разглядывая паровоз. – Сами делали?
– Сами. А ехать-то нам километра три – до конца города.
– Дед Аким, заберём? – спросил Сеня и, не дожидаясь ответа, скомандовал: – Ну, полезайте!
Мальчики в один миг забрались на телегу и, рассевшись по краю, свесили ноги.
– К Маю готовитесь? – ткнув пальцем в толстый свёрток с красной материей, спросил паренёк, которого ребята звали Мишей.
– К Маю, – ответил Сеня. – Уж разукрасим школу как надо! А вы куда?
– На лекцию. Наша станция юных техников сегодня в одном клубе лекцию проводит. А это наши модели, на выставку.
– На выставку? – Дед Аким недоверчиво взглянул на парусную лодку, которую бережно держал в руках один из мальчиков. – Чего ж её выставлять-то? Была бы корова-рекордистка, тогда дело другое…
– Корабли тоже можно выставлять, – вступился Сеня. – Вот жалко, наш учитель физики заболел, а то бы мы к Первому мая метеостанцию сделали.
– Вот-вот! Я и говорю, если мастерить, так надо, чтобы польза для хозяйства была. А то какие-то лодочки-колодочки.
– Вы, дедушка, на наши модели не нападайте, – сказал Миша. – Конечно, лодки наши вас не удержат на воде, но когда надо будет, мы и для хозяйства сможем что-нибудь сделать.
– Это что же? Мухоловку? – весело поглядел на Мишу дед.
Но Миша не ответил. Он закричал: «Тпру!» – и соскочил с телеги.
– Слезай, ребята, приехали! Ну, дедушка, будьте здоровы! Тут нам в переулок – и мы в клубе!
Миша протянул руку деду Акиму, Сене, потом похлопал лошадь по морде и, положив на плечо подзорную трубу, зашагал с ребятами в переулок.
Когда телега выехала из города, Сеня вдруг подумал: «Эх, жалко, я у них адреса не спросил! Может быть, они и у нас тоже какую-нибудь выставку организовали бы».
Но тут же он себя успокоил тем, что десять километров от деревни до города не такое уж большое расстояние и в любой выходной день после праздников он обязательно пойдёт в город и найдёт там станцию юных техников…