Легенды нелегальной разведки. Из истории спецслужб

Снова пример приводит М. Беликов: «Москва имела на Украине сильную тайную агентуру в лице украинского православного духовенства, снабжавшего Московское правительство ценной информацией о положении в Польше и настроениях украинской казачьей старшины. Центр русской агентурной разведки на Украине находился в Киеве, в Киево-Печерской лавре. Наиболее деятельными и энергичными русскими агентами были митрополиты Иов Борецкий и Петр Могила, архимандрит Печерский Иннокентий Гизель и протопоп Переяславский Григорий Бутович, специально следивший за гетманом Выговским и его сторонником, митрополитом Дионисием. <…> Переписка с Москвой шла через Малороссийский приказ.»

Не меньшее внимание уделялось защите информации: секретные распоряжения чаще всего отдавались в устной форме, прибегали и к шифрованной переписке. В личной переписке с послами и подьячими Приказа тайных дел государь использовал систему специальных знаков.

Доступ к секретной информации строго регламентировался: направленный царем секретный документ мог прочитать только тот, кому он предназначался. Прочитав бумагу, адресат запечатывал ее особым способом и возвращал подьячему Приказа тайных дел в соответствии с царским указанием: «Прочетчи, пришли назад с тем же, запечатав сей лист».

О выполнении распоряжения сотрудники приказа немедленно докладывали государю, причем писать о сути распоряжения категорически запрещалось. Применялась стандартная форма письменного доклада: «Что по твоему, великого государя, указу задано мне, холопу твоему, учинить, и то, государь, учинено ж».

С февраля 1665 года царь приказал Разрядному приказу ежедневно направлять в Приказ тайных дел сведения о положении дел в полках.

Приказом тайных дел в разное время руководили Ф. М. Ртищев и четыре дьяка незнатного происхождения: Томила Перфильев, Дементий Башмаков, Федор Михайлов и Данила Полянский. Все они состояли «в государевом имени» – имели право принимать самостоятельные решения и подписывать царские указы за государя.

Подьячие Приказа тайных дел нередко имели указание выдавать себя за сотрудников других приказов. Это способствовало поддержанию принципов конспиративности при выполнении конфиденциальных дел. Так, в декабре 1665 года для встречи патриархов были посланы на Терек подьячие И. Ветошкин и Е. Полянский. Им было указано «ехати <…> с Москвы на Саратов, на Царицын, на Черной Яр, на Астрахань и на Терек, а едучи дорогою, проведывати всякими людьми тайно про Паисея папу, и патриарха Александрейского, и про Макария, патриарха Антиохийского, где они ныне и которыми месты к Москве едут, а дорогою едучи, сказыватца им дворцовыми подьячими, что посланы они из дворца для садового заводу, чтоб было не прилично».

Первые подьячие в Тайный приказ набирались из других приказов: Большого дворца, Стрелецкого, Разрядного и Посольского. Количество служащих постоянно увеличивалось. Вначале было шесть человек, в 1659 году – девять, в 1669-м – двенадцать, в 1673-м – пятнадцать. Отбор кандидатов скрытно производился из наиболее способных, проверенных и грамотных людей. Будучи призванными к несению новой службы, они проходили обучение в закрытой школе, созданной при Заиконоспасском монастыре в 1665 году.

Каждый из дьяков и подьячих Тайного приказа ведал только теми делами, которые были поручены государем лично ему, полагалось также докладывать наверх о деятельности сотоварищей из других приказов.

К исполнению некоторых поручений по линии Тайного приказа привлекались стольники из числа состоящих при государе (например, Иван Дашков и Алексей Салтыков), стрелецкие командиры – головы и полуголовы (например, Артамон Матвеев), а также особо доверенные стрельцы Стремянного полка.

Таким образом, существовало четкое разделение направлений легальной и особенно нелегальной деятельности руководителей приказов. Функцию высшего контролера исполнял сам государь. Здесь четко вырисовывается старый как мир принцип «разделяй и властвуй». Доверяя важнейшие секреты государства особо приближенным лицам, правитель старался обезопасить себя от малейшей возможности измены.

Разведкой занимались и иностранцы, находившиеся на государевой службе, – как правило, они вели разведывательную деятельность за рубежом в пользу русского царя. Им было намного легче легализоваться на местах, не вызывая излишних подозрений, нелегально проникать в те или иные социальные и политические круги, организуя вокруг себя более или менее разветвленные агентурные сети. Контрразведывательный надзор за иностранными офицерами, служившими в русском войске, осуществляли сотрудники Иноземского и Рейтарского приказов.

Стратегические задачи разведки при Алексее Михайловиче разрешались в основном по линии Посольского приказа. Легальными резидентами (по современной терминологии) являлись русские послы, которые опирались на ряд подьячих посольства и завербованных иностранных подданных. Основное направление разведки той поры – оценка внутриполитической ситуации, военной мощи и намерений государств, которые рассматривались как потенциальные или явные противники или возможные союзники.

В ряде случаев в состав русских посольств включались подьячие Приказа тайных дел или особо доверенные лица из ближайшего окружения государя, выполнявшие свои нелегальные задания независимо от представителей Посольского приказа. Посольства того времени носили временный характер и фактически являлись дипломатическими миссиями, направляемыми государем с конкретными поручениями. Поэтому нелегальным представителям Приказа тайных дел необходимо было в сжатые сроки создать, укрепить и расширить нелегальные резидентуры, оставив за рубежом надежных сотрудников и агентов, а от уже включенных в «секретную государеву игру» людей получить ценную информацию.

Резюмирем: в секретных службах Алексея Михайловича успешно развивались посольская, политическая, военная, пограничная разведка, а также военная, внешняя и внутренняя контрразведка. Любой «слуга государев» в случае необходимости мог стать (и по первому слову государя становился) секретным сотрудником, тайным порученцем, а то и резидентом – в зависимости от пожеланий патрона, своих возможностей и сложившихся обстоятельств. Принцип тотальности, использовавшийся при дворе, позволял царю эффективно проводить в жизнь свою «тихую» и тайную политику.

В начале XVIII века в русском языке для обозначения человека, занимающегося нелегальной разведкой, впервые появилось слово «шпион». Как и у древних китайцев, в Петровскую эпоху оно не несло идеологической нагрузки: им в равной степени обозначали и своих, и чужих.

Основным центром сбора информации стратегического характера продолжал оставаться Посольский приказ, осуществлявший дипломатические функции и разнообразные функции внешней разведки. Направленный в 1702 году послом в Турцию стольник П. А. Толстой одновременно был и руководителем российской нелегальной разведки в этой стране. В его обязанности входили сбор политической и военной информации, а также создание нелегальных резидентур и агентуры влияния в среде турецкой знати. Последнее позволяло снизить вероятность военного противостояния России и Турции, избежать широкомасштабной войны на два фронта. Денег на это не жалели, из России прямо указывали: «Дабы Порту до зачинания войны не допустить (також бы и татарам позволения на то не давали), не жалея никаких иждивений, хотя бы превеликие оные были». В своей работе П. А. Толстой опирался на созданную им самим и его помощниками местную агентуру и использовал агентурные возможности православной (Константинопольской) церкви. После ареста в 1710 году он умудрялся отправлять нелегальные донесения в Россию даже из турецкой тюрьмы!

При исполнении как явных, так и тайных обязанностей Толстой столкнулся с проблемой, являющейся кошмарным сном для руководителя любой службы, – предательством подчиненных. Нередко ему приходилось заниматься контрразведкой, а также выполнять некоторые весьма специфические поручения, а то и действовать по собственному почину, если того требовали обстоятельства. В письме к канцлеру Гавриилу Головкину он это описывает так: «Нахожусь в большом страхе от своих дворовых людей: живу здесь три года, они познакомились с турками, выучились и языку турецкому, и так как теперь находимся в большом утеснении, то боюсь, что, не терпя заключения, поколеблются в вере, если явится какой-нибудь Иуда – великие наделает пакости, потому что люди мои присмотрелись, с кем я из христиан близок и кто великому государю служит <…> и если хотя один сделается ренегатом и скажет туркам, кто великому государю работает, то не только наши приятели пострадают, но и всем христианам будет беда. <…>

У меня уже было такое дело: молодой подьячий Тимофей, познакомившись с турками, вздумал обусурманиться. Бог мне помог об этом сведать. Я призвал его тайно и начал ему говорить, а он мне прямо объявил, что хочет обусурманиться; я его запер в своей спальне до ночи, а ночью он выпил рюмку вина и скоро умер – так Бог сохранил от беды.»

Успехи спецслужб во многом были обусловлены тем, что при реформировании государственного аппарата Петр сохранил преемственность внешнеполитического ведомства (Посольский приказ был преобразован в Коллегию иностранных дел) и преемственность кадров в области дипломатии и разведки. Например, в 1699 году послом России в Голландии был назначен А. А. Матвеев, сын погибшего в 1682 году «посольских дел оберегателя» Артамона Матвеева. За заслуги перед Отечеством Андрей Матвеев был удостоен графского титула.

Известный советский разведчик-нелегал В. Гражуль, оперативник Особой группы Якова Серебрянского и один из руководителей Школы особого назначения, так охарактеризовал состояние разведывательной работы при Петре Великом: «Отличительной ее чертой являются широкие масштабы работы. Впервые в истории русского государства разведка распространяет свое влияние не только на всю Европу, но и на Азию. <…>

Второй отличительной чертой разведки при Петре является ее активность. <…> Петр никогда не ограничивался только одной информацией. Русские дипломаты-разведчики пользовались очень широко агентурными комбинациями для оказания влияния на политику других государств и принимали агентурные контрмеры (репрессии) всегда, когда этого требовала обстановка. <…>

Агентурная сеть тогдашней разведки была сетью высокоценных агентов, а не массовой мелкой агентуры. База вербовки агентуры во всех странах была преимущественно материальная. <…> Но наряду с этим <…> русские пользуются и идеологической базой для вербовок, особенно в Турции и Польше. Надо отметить тот интерес, который проявлял лично Петр к разведке. Он понимал, что разведка помогает решать сложнейшие политические проблемы».

Расширялся технический арсенал разведки. Росло мастерство шифровальщиков. Так, одну из шифровок Петровской эпохи перехватившие ее англичане сумели прочитать только через 25 лет, уже в царствование дочери Петра – императрицы Елизаветы I! Не меньшее внимание Петр уделял средствам осуществления тайнописи и способам скрытной транспортировки донесений. Например, в апреле 1714 года он направил послу России в Швеции И. Ю. Трубецкому инструкцию по применению специальных составов. В качестве контейнеров для доставки секретных посланий использовались полости в предметах быта, одежде и даже орудийные ядра, а во время сражений петровские войска применяли сигнализацию (условные огни и выстрелы) для подтверждения получения шифровок.

В 1762 году вместо ликвидированной Канцелярии тайных розыскных дел была учреждена Тайная экспедиция. Причем одно ее отделение действовало в Санкт-Петербурге, а другое в Москве. В 1763–1764 годах Тайная экспедиция находилась в ведении Н. И. Панина, который также руководил Коллегией иностранных дел. (Правильнее сказать, что Панин курировал Тайную экспедицию, а на практике ею руководил С. И. Шешковский [до 1794 года], а после него – А. С. Макаров [до 1801 года].)

В своей работе и Панин, и Шешковский, и чиновники рангом помельче руководствовались правилами того времени: «Дипломат XVIII века <…> был вправе вербовать себе открытых сторонников и тайных осведомителей, осуществлять подкуп официальных лиц, что вообще было в порядке вещей». Денег на организацию агентурных сетей за границей (в том числе агентов влияния) тогда не жалели. Только в Польшу на специальные цели в 1763 году было направлено более одного миллиона рублей (!) – огромные по тем временам средства.

Но эти средства были оправданны. Вот пример: в сентябре 1762 года король Франции Людовик XV направил своему послу и одному из главных резидентов в Петербурге барону де Бретею инструкцию, в которой определил цель своей политики в отношении России – удалить ее от европейских дел: «Все, что может ввергнуть ее в хаос и заставить вновь погрузиться во тьму, отвечает моим интересам»[6 - Меморандум, служащий инструкцией для барона де Бретея. Версаль, 10 сентября 1762 г. // Сборник императорского русского исторического общества. Т. 140. С. 61.]. Полгода спустя эта же линия была подтверждена в инструкции маркизу де Боссе: «Нациям, придерживающимся здравой политики, не подобает безмятежно взирать на то, как Россия, едва сбросив свои прежние варварские одежды, стремительно пользуется новым своим положением, чтобы расширить свои границы и приблизиться к нам. Страна, которая может послать за свои пределы великолепные армии, чья торговля простирается до самых скрытых и отдаленных точек Азии, чьи войска нынче закалены в боях, а власть государя абсолютна и деспотична, должна с полным основанием почитаться опасной»[7 - Меморандум, служащий инструкцией для маркиза де Боссе, 18 декабря 1763 г. // Сборник императорского русского исторического общества. Т. 140. С. 287.].

Уважаемые читатели, а не напоминают ли вам эти геополитические высказывания цитаты современных политиков из числа наших заклятых друзей?

В череде непрерывных и многоплановых интриг, побед и поражений интерес всегда вызывают судьбы отдельных людей, выполнявших нелегальные миссии под тем или иным прикрытием. Расскажем одну из историй.

Граф Андрей Кириллович Разумовский, светский красавец, вхожий в круг наследника российского престола Павла Петровича, несколько суток не спал. Его любимая женщина мучилась тяжелейшими родами. За роженицей следили лучшие европейские врачи, но… ничего не предпринимали. Ребенок умер в утробе матери, а следом, 15 апреля 1776 года, в страшных мучениях покинула этот мир и сама роженица, великая княгиня Наталья Алексеевна Романова, до крещения в православии – принцесса Вильгельмина Гессен-Дармштадтская, первая супруга великого князя Павла Петровича, которому еще только предстояло стать императором.

Узнав о ее смерти, граф заперся у себя, однако его уединение прервал шевалье де Корберон, который впоследствии записал в своем дневнике (и в письме к своему брату от 26 апреля 1776 года): «Как только граф Андрей меня увидел, так зарыдал, причем и я не мог удержаться от слез. “Ах, какой ужас, какой ужас, – воскликнул он. – Мой друг, кого мы потеряли!.. Она сама всех утешала, и так как я всегда имел честь пользоваться ее вниманием, то мне последнему она сказала: “Мы с вами увидимся когда-нибудь, мы созданы для того, чтобы увидеться”».

Государыня никаких добрых чувств к невестке не испытывала и с самого начала готова была подозревать в чем угодно. «Разведка донесла», что ребенок, который должен был родиться, не обязательно от ее сына. Поэтому сердце Екатерины не дрогнуло: она предпочла избавиться от «спорного» ребенка, чем допустить появления «байстрюка». Поэтому она не разрешила помогать при родах.

Уже через несколько минут после смерти великой княгини государыня вошла в покои Вильгельмины и тщательно обыскала все ящички. Величайшая интриганка столетия, она безусловно нашла то, что искала: в одном из секретных ящичков лежала аккуратная стопка писем, перевязанная цветной лентой. Это была любовная переписка великой княгини и графа Андрея Разумовского.

Они были очень похожи друг на друга, как брат и сестра, – молодой морской офицер граф Андрей Разумовский, герой Чесменского боя, командир личного фрегата самой императрицы, и пассажирка его корабля, путешествующая в Кронштадт в сопровождении военной эскадры, – гессенская принцесса Вильгельмина, невеста сына Екатерины.

Возможно, это была страстная любовь, вспыхнувшая с первого взгляда, возможно, между молодыми людьми ничего и не было, и ребенок, который так и не родился, действительно был от Павла, но это путешествие с платоническим или плотским секретом сыграло свою роль в будущей истории Российской империи.

Переписка стала роковой для всех участников треугольника, ведь в историю Павел I вошел как человек крайне подозрительный, непоследовательный в отношениях и очень ревнивый.

Почившая великая княгиня не удостоилась положенного по статусу ритуала прощания. Тело несчастной в закрытом гробу ночью перевезли в Александро-Невскую лавру в обычной карете и похоронили в усыпальнице Благовещенской церкви. А возлюбленный Вильгельмины, граф Разумовский, тут же получил строгое предписание отбыть в Ревель и не показываться при дворе под страхом жестокого наказания. Но… Это трагическое событие стало началом карьеры графа на закулисной дипломатической арене. У него еще будут романы, однако не «сердечные», как с Вильгельминой, а «по необходимости», в осуществление интересов внешней политики России.

Разумовский никому и никогда не позволял унижать себя. Однажды, будучи вызванным на допрос с пристрастием к всесильному руководителю Тайной канцелярии Шешковскому, он исхитрился посадить на пыточное кресло самого Шешковского. Подчиненные от души пороли пятую точку хозяина, не подозревая, кого истязают, а Разумовский спокойно забрал свидетельствующие против него бумаги со стола и покинул здание. Другого бы сгноили, но Екатерина была в полном восторге от выходки молодого графа, с которым связывала одну из своих задумок: Разумовский должен был тайно договориться о размещении русского военного флота в удобных с геополитической и военно-стратегической позиций гаванях Апеннинского полуострова.

Россия в ту пору не имела постоянных дипломатических отношений с маленькими итальянскими государствами, и практичная Екатерина решила наладить их. В 1777 году она откомандировала 25-летнего графа Андрея Разумовского на должность «чрезвычайного посланника при дворе короля Неаполя Фердинанда IV в ранге министра с полной мочью». Это был высокий дипломатический статус, но и задача перед молодым графом стояла ответственная.

«Шалунишка Андрэ», как снисходительно именовала Разумовского Екатерина, по ее многоходовому плану должен был влюбить в себя королеву Неаполя Марию-Каролину, которая, к слову, была дочерью австрийской императрицы Марии-Терезии и императора Франца I, и уже через нее добиваться желаемого. Все бы ничего, но из-за сложностей с соблюдением дипломатического протокола Разумовский на целых два года застрял в Вене. Дипломатическая сложность состояла в том, что в Неаполе не могли найти подходящую кандидатуру на должность полномочного посла при дворе Санкт-Петербурга. Но граф Разумовский, продолжая свою нелегальную миссию, и в Вене прославился. Чем? Романами конечно! Романы заводились не просто так, а с далеко идущими «государственными» целями.

На одном из светских приемов Разумовский и вовсе шокировал публику. Ему задали вопрос:

– Какую роль вы намерены играть в Неаполе?

– Я буду там царствовать! – заявил граф.

О его дерзком ответе было немедленно доложено королю Неаполя Фердинанду IV, но тот лишь посмеялся, расценив это как шутку. За обедом он пересказал «шутку» своей жене Марии-Каролине, и она, еще не зная Разумовского, была заинтригована, на что, собственно, и рассчитывал молодой человек. Политический крючочек был проглочен.

Высший свет в чопорной Вене обычно не принимал в свой круг чужаков, тем более иностранцев, и тем более русских. Но Разумовский, как говорится, пришелся ко двору. Он прекрасно изъяснялся на двух языках, тонко чувствовал музыку, разбирался в поэзии и – чего не отнять – был очень хорош собой. Его личному гардеробу мог бы позавидовать любой венский щеголь. Одних только камзольных жилетов у него было с сотню, и менялись они порой по нескольку раз на дню. Молодые дамы и дамы постарше томно вздыхали о красавчике, и для него, по сути, были открыты любые политические двери.

В один из дней Разумовский был приглашен к графине фон Тун-Гогенштауфен, чей салон считался одним из самых блистательных в Вене. Здесь собирались самые известные люди Европы, люди с высоким положением и со связями. Именно благодаря связям графиня устроила Франца Йозефа Гайдна придворным капельмейстером к венгерскому графу Эстерхази, но если бы только это! Моцарт посвятил ей свою «Линцскую симфонию», а Бетховен – трио для фортепиано, скрипки и виолончели… Она была восхитительная женщина! И она никогда не отказывала себе завести мимолетный флирт с интересными для нее мужчинами. Не стал исключением и Разумовский. Они много говорили о музыке (Разумовский прекрасно играл на скрипке), графиня познакомила его со всеми именитыми композиторами того времени, но он мечтал о совсем другом знакомстве: ему нужно было выйти на Марию-Каролину, выполнив тем самым «конфиденциальное» геополитическое поручение Екатерины.

В Вене знакомство не состоялось, но почва была подготовлена. Когда наконец все формальности были улажены и неаполитанский посланник отбыл в столицу Российской империи, Разумовского уже с нетерпением ждали в Неаполе. И больше всех его ждала неаполитанская королева Мария-Каролина – не терпелось лично познакомиться с человеком, о котором она столько была наслышана.

Многоопытный женский обольститель, «шалунишка Андрэ» выбрал верную тактику: он пустил слух в среде неаполитанских придворных, что «не понимает прелестей королевы, которыми все так восторгаются». Слух дошел до прекрасных ушек, и очень быстро Разумовский оказался в монаршей постели. Мария-Каролина сама соблазнила его, ему и делать ничего не пришлось, а уже через месяц их романтических отношений у России появилось то, что ей было столь необходимо – надежные якорные стоянки для военного флота в Неаполитанском заливе, должное политическое сопровождение и благоприятствование неаполитанского двора.

В Европе об амурной связи быстро стало известно, и не без оснований ее сочли крайне опасной. Усиление позиций русских в Средиземноморье в первую очередь беспокоило Испанию и Францию. И дело не только в легкомысленной королеве – Разумовскому удалось подружиться с рогоносцем-королем, они вместе ездили на охоту, вместе проводили время в пирах, а за столом о чем хочешь можно договориться. Под целенаправленным влиянием графа Разумовского Неаполь постепенно стал отдаляться от родственных дворов и искать сближения с Австрией – тогда ближайшей союзницей России.

Но, как известно, никто не защищен от провалов. На грани провала однажды оказался и расчетливый Разумовский. Его снова, как и в случае с Вильгельминой. чуть не сгубили личные письма. Испанский министр при неаполитанском дворе, являвшийся резидентом испанской разведки, дон Лас-Казас, выкрал несколько посланий Марии-Каролины любовнику и любезно передал их королю Неаполя. О ужас? Вовсе нет! Когда письма были предъявлены Марии-Каролине, она закатила своему супругу такую театральную сцену, что Фердинанд не только не покарал Разумовского, но осыпал еще большими почестями, а «клеветника» Лас-Казаса быстро выслал из страны.