Снайпер Великой Отечественной

– Что пишет жена? Как она без тебя живет?

– Очень волнуется за нас…

– Да, тяжело. И моя волнуется. И не знаешь, как успокоить.

Васильев подал Круглову приказ комбата. Командир роты несколько раз перечитал приказ, потом недоверчиво посмотрел в лицо политруку:

– Это правда?

– Да…

– Значит, отступаем?

– Немцы овладели Кингисеппом, нас могут окружить.

Круглов порывисто встал, подошел к пулемету. Среди отдельных винтовочных выстрелов резко выделилась его длинная очередь. Она как бы передавала ярость, кипевшую в груди человека, который, не щадя жизни, отстаивал здесь каждый метр родной земли.

Но приказ остается приказом. Мы покинули рубежи на реке Нарве, обагренные кровью наших товарищей.

Солдатский разговор

Ночью наш полк форсированным маршем подошел к реке Луге и на рассвете переправился на восточный берег в районе Александровской Горки, прикрыв шоссейную дорогу Кингисепп – Крикково.

После восьмидневного боя и утомительного ночного перехода многие бойцы, как только добирались до траншеи, падали на еще покрытую росой землю и сразу же засыпали. Мы с Сидоровым сидели на краю канавы, недалеко от шоссейной дороги. Рядом с нами, возле старой березы, прислонясь плечом к шершавому стволу, стоял Романов. Лицо Петра, густо обросшее бородой, было злым. Ночью он у связистов, настраивавших рацию, слышал радиопередачи немцев. Немецкое радио сообщало: «До Москвы остался трехдневный марш, а до Ленинграда меньше того. Сегодня наши войска взяли город Кингисепп, вступили в предместья Ленинграда». Теперь Романов, прищурив глаза, смотрел в сторону города Нарвы, где всю ночь не утихал бой.

Ершов и Гриша Стрельцов, устанавливая станковый пулемет на открытой позиции вблизи дороги, тоже настороженно посматривали на ту сторону реки Луги, откуда мы ждали подхода противника. Мимо нас, лязгая гусеницами, проходили тягачи, тащившие длинноствольные пушки. С глухим рокотом, выбрасывая облака синего дыма, шли одна за другой машины, груженные ящиками и бочками. Почти без шума проносились легковые автомобили. В кузовах, на прицепах, на орудийных лафетах, даже на стволах пушек сидели артиллеристы. Лица у всех были хмурые, одежда испачкана маслом и покрыта дорожной пылью. Наши артиллеристы отходили из Кингисеппа на новые позиции.

Красноармейцы с тревогой смотрели в сторону покинутого ими города, откуда то и дело доносились глухие взрывы и высоко в небо взлетали огненные шары.

– Жгут, гады, город, – зло прошипел сквозь сжатые зубы Сидоров.

Романов взглянул туда, где бушевало пламя пожара.

– Родные для меня места… – сказал он глухо.

Небо порозовело. Со стороны Нарвского залива потянуло холодным ветерком. Кругом, насколько хватал глаз, не было ни одного строения: все сожжено, сметено, будто здесь пронесся ураган. Но как же дорога была мне и моим товарищам эта опаленная родная земля! Как близки нашему сердцу каждый увядший кустик, каждый почерневший камень, каждая обгорелая кирпичная труба! И я знал, что вот эти утомленные люди, которые уснули перед боем на какой-нибудь час, а может на считаные минуты, будут защищать свою землю с мужеством.

Майор Чистяков с начальником штаба полка проверяли расположение наших огневых рубежей. Осторожно шагая возле спящих бойцов, командиры внимательно осматривали каждый блиндаж, каждую огневую точку.

С утра к нам начали подходить бойцы, защищавшие Кингисепп. Вот из лесу вышла большая группа красноармейцев, и в нашу траншею прыгнуло несколько шагавших впереди бойцов. Затем в траншее появились и остальные. Среди них один командир – на его запыленных петлицах виднелись два вишневых кубика[6 - До введения в 1943 г. в Советских Вооруженных силах погон два квадрата («кубика») на петлицах соответствовали званию лейтенанта. (Прим. ред.)]. Четким шагом лейтенант подошел к командиру батальона майору Чистякову и, чеканя каждое слово, доложил:

– Командир роты Хмелев. Мы защищали Кингисепп до последней возможности…

Хмелев умолк и опустил голову. Рядом с лейтенантом стояли по стойке «смирно» его боевые друзья. Лица рядовых бойцов и младших командиров посуровели, почернели от порохового дыма, глаза воспалились.

Хмелеву лет тридцать, он хорошо сложен. На его мужественном лице не было и следа робости. Серые глаза смотрели открыто, в них сквозили проницательность и решимость. На груди лейтенанта красовался орден Красного Знамени, в руках он держал немецкий автомат, а за плечами висела наша «трехлинейная»[7 - То есть калибра 7,62 мм. Линия – 1/10 дюйма (устар.). (Прим. ред.)] винтовка.

– Прошу вас, товарищ майор, разрешить нам вместе с вами драться с немцами… Я не знаю, где наш штаб.

– Я свяжусь с командиром полка, если он разрешит – пожалуйста.

Комбат и начальник штаба скрылись за поворотом траншеи. Мы окружили Хмелева и его друзей. Чей-то кисет пошел по рукам.

– Вот это рубеж обороны! – крутя козью ножку, воскликнул низенький боец, с интересом осматривая окружающую местность.

– Эти рубежи нам подготовили ленинградские девушки, – сказал Романов.

– Ленинградские девушки! – повторил за ним низенький боец, и его глаза заулыбались. – Какой бы им подарочек послать? – задумчиво спросил он, дымя козьей ножкой.

– Зачем им наш подарок? Вот выбросим врага с нашей земли, поклонимся нашим девушкам низко и скажем: «Спасибо вам, родные, век будем помнить ваш труд!» Вот лучший подарок, – ответил Романов.

Некоторое время мы помолчали.

– Эх! Хорошо бы сейчас познакомиться с вашим поваром, – прервал молчание один из бойцов Хмелева. – Честно вам скажу, мы со вчерашнего дня ничего в рот не брали.

Сидоров погрозил ему кулаком:

– Нет, браток, ты сначала расскажи, как вы немцам Кингисепп отдали!

– Отдали? Да ты что, с ума сошел? – И боец обратился к стоящему рядом с ним сержанту: – Товарищ командир, объясните ему, пожалуйста, а то он не дело говорит.

Сержант Рогов, рослый мужчина средних лет с широким скуластым лицом, хмуро взглянул на Сидорова.

– Да знаешь ли ты, что мы в районе Сапска и Кингисеппа по 10–12 танковых атак в день отбивали и, если бы не вражеская авиация, не отступили бы! Фашистские стервятники нам жизни не давали. Вот прикрыли бы нас понадежнее с воздуха, тогда другое дело…

– По-твоему выходит, что наши летчики бездействуют? – возразил ему Сидоров.

– Действовать-то они действуют, да мало пока самолетов у нас. Жалко их, на глазах гибнут… – Рогов с досады махнул рукой. – Эх, да что говорить! Побольше бы самолетов – показали бы немцам… Ни танки, ни самоходная артиллерия так не страшны, как авиация. Танку или самоходке ты можешь под гусеницы гранаты сунуть, а попробуй забросить гранату в небо!.. В районе Ивановского, – продолжал он, помолчав, – я повстречал самого командующего нашей дивизией генерала Духанова[8 - Генерал-майор М.П. Духанов командовал 10-й стрелковой дивизией лишь несколько дней (19–26 сентября 1941 г.), сменив командира дивизии И.И. Фадеева. (Прим. ред.)] и спросил его: «Товарищ генерал, где же наша авиация?»

– Ну и что он тебе ответил? – быстро спросил Ульянов.

– Да что он мог ответить?.. Прищурил глаз и посмотрел в небо…

Сержант сделал глубокую затяжку.

– Ты говоришь – отступили, фашистам город отдали. Мол, на, Гитлер, наш советский город, он нам не нужен. Так, что ли, по-твоему?

Сидоров дружески положил руку на плечо сержанту:

– А город-то все-таки, братцы, отдали?

Лицо Рогова налилось кровью, карие глаза сверкнули недобрым огоньком. Он в упор посмотрел в глаза Сидорову и окрепшим голосом сказал:

– А сам-то ты как воюешь? Наверное, первым с Нарвы драпал?..

– Нам приказали…

– Ага! А нас силой вышибли… Вот и разберись, кто прав, а кто виноват.