И ничего не остаётся,
Не остаётся ничего.
Ты сам всего лишь, как ни странно —
Его рисунок на песке,
Лишь строчка из его романа,
Забытого на чердаке.
Он бросил на седьмой главе,
Поскольку наступает лето —
Он мальчик, он играет где-то
И ловит бабочек в траве.
«Я шёл один в пустыне каменистой…»
Я шёл один в пустыне каменистой,
Под звёздами сверкающими. Тьма
Меня не поглотила; только мысли
Росли из неусыпного ума.
Я шёл один среди остывших скал.
Я пить хотел, но влаги не искал,
Боясь в своем увидеть отраженьи
Не мысли прихотливое движенье,
Не радость сна, не горечь пораженья,
А истины зияющий оскал.
В ночи я шёл, из ночи я бежал,
Бежал от вещи, что во тьме кричала,
Бежал от сил, которым нет начала,
От совершённых мной великих дел,
И от того, что совершить хотел,
От мыслей, прорастающих на дне,
От истины, пылающей во мне.
И вот я сел на камень, чтобы всё же
Ответить на вопросы, наконец.
Я в муках вопрошал себя: «О Боже,
За что мне этот горестный венец?»
Я вопрошал: «Где истина и путь?
Достигнет ли страдающий покоя?
Возможно ли ушедшее вернуть?
И в чём ответ? И что же я такое?»
…И, не дождавшись утреннего света,
Усталый, не услышавший ответа,
Я снова встал и продолжал дорогу.
Я – знание о том, что на пути
Удастся мне и истину, и Бога,
И дом, и самого себя найти.
«Сухой цветок нам попадает в руки…»
Сухой цветок нам попадает в руки
И рассыпается; сады сжигает солнце;
Пески пустыни поглощают звуки,
Проходит всё, но что-то остается.
Не то, что застывает, холодея,
Там, на границе моря и песка,
Где Минотавр живет внутри Тесея,
Где увяданье спит в стебле цветка;
Не то, что разбивает или делит,
Не то, что чертит ось координат,
Не то, что разрушает ради цели,
Не то, что вопрошает, как Пилат.
Пал Лабиринт. К вернувшимся обратно
То, мимо пепла, выйдет, наконец,
Что в этот раз, назвавшись Ариадной,
Сплело клубок и возвело дворец.
«Ветер стал видим в осеннем просторе, и…»
Ветер стал видим в осеннем просторе, и
Время остановилось, как в сосуде вода.
Так опять заканчивается история,
Не начинавшаяся никогда.
Зачарованный путник слушает меццо
Под скрип перемалывающего Вселенную колеса,
Писатель напивается и вспоминает детство,
Потому что надо же о чём-то писать.
Сосчитав небеса, и круги, и луны,
Но не любивши ни холодно, ни горячо,
Усталый Данте уходит, сплюнув
Через какое-нибудь плечо.
И дивная мелодия играет рядом,
Нарушая законы и превращаясь в песню,
И любовь бывает – в скобках, за кадром,
Между строк, с другими, не в этой пьесе.
Но эта история – не о видах величий,
Не об истине, открывшейся Иоанну,
Не о том, что Беатриче остаётся желанной,
Пока не станет твоей Беатриче,
А о том, что через несколько
десятков вальсов
Нельзя будет вспомнить,