Незараженные бессмертием

– Ты не боишься, что можешь попросту не успеть родить? – в свойственной ей беспардонной манере спросила молодая женщина со слегка уставшим лицом.

– Такой вариант не исключен, но универсального сценария жизни для всех женщин не существует, – пожала плечами Ира.

– Ты что чайлдфри? – на лице Лены появилась гримаса презрения

– Нет. Плод любви не может быть нежеланным. Но вот того, кого я полюблю и с кем я дам начало новой жизни я не встретила, – пояснила девушка с невозмутимым лицом, делая это не первый раз, из-за чего ответы казались механическими. Бесчувственными.

– Странно так говорить, когда тебе уже 35, – лицо собеседницы выдавало то, что она не смела сказать вслух.

– У каждого человека свой путь и невозможно заставить всех делать одно и тоже одновременно. Возраст на каждого человека влияет по-разному, – беседа заставляла Иру скучать. Тоном, лишенным эмоций она заставляла Лену нервничать, не смотря на попытки той вывести из себя собеседницу.

– Особенно, если не вылезать из кабинета пластического хирурга, – усмехнулась Лена.

– Я обращалась к данному специалисту, но по несколько иному вопросу, – спокойно продолжала отвечать Ира. Внутри неё немного подрагивали нервы, но она успела научиться толерантному отношению к людям, норовящим создать конфликт.

– Ты хочешь дальше врать? – немного повысила голос собеседница.

– Что тебя заставляет так думать? – Ира знала ответ на этот вопрос, но решила подразнить напористую особу.

– Твоя внешность, – лицо собеседницы сжималось настолько сильно, что Ира едва сдерживала смех. Последнее время ей нравилось отвечать наглым особам не грубо, а оставляя недосказанность, которая превращалась для оппонента в яд.

– А вот я спокойно отношусь к своей внешности и к чужой, – обвиняемая в молодости продолжала отвечать спокойно, не изменяя интонации.

Подошедшая официантка заставила Лену переключиться на неё.

– Что вы бегаете туда-сюда? – швырнув на стол смятую тканевую салфетку, прикрикнула брюнетка.

– Это моя работа, чтобы предоставить вам комфортные условия, – девушка была искренне удивлена.

– Ага, пыль бы со стола вытерли, – клиентка провела пальцем по столу и отвернулась от официантки.

Ира старалась не слушать брюзжащую особу. Телефонный звонок, поступивший на телефон Лены спас от дальнейшего общения.

– Я поехала, у меня все-таки дети дома, – женщина резко поднялась, не желая продолжать начатый ею самой разговор.

– Приятного дня, – также ровно ответила остававшаяся в одиночестве шатенка.

Она продолжила наслаждаться дуновениями ветерка. Он несся с реки и не утратил особого шарма: свежего, прохладного и пахнущего каплями воды. Произошедший разговор не озадачил и не расстроил: привыкла. Мало кто мог воспринимать её существование без мужчины с пониманием. Сама же Ира корила себя за то, что допустила к себе своих немногочисленных, но, к сожалению не единичных любовников. Её тело откликалось на прикосновение мужчины, а душа немного позже проявляла негодование. Она не любила ни одного из тех, с кем по совершенно банальной причине оказалась близка.

Любовь. Она знала, как проявляется это поистине великое чувство, но к мужчинам оно отсутствовало. Переступив рубеж тридцати лет, её тело лишилось потребительского отношения к чувственной сфере. Сближение с мужчиной стало казаться чем-то унизительным и пустым. Занятие, в котором нет ни смысла, ни результата. Только мерзкое послевкусие. То кратковременное удовольствие, которое давал секс, было недостаточным, чтобы затмить вкус сожаления. Этот вкус стал покидать область сердца, но для этого потребовалось много лет. Тело смирилось, что его обладательница избрала для себя безучастное отношение к плотской любви. «Когда-нибудь меня заключат в объятия руки мужчины, но только тогда, когда одобрение даст душа»: так она думала все чаще, стараясь отметать желание ответить согласием на знакомство мужчинам, частенько проявлявшим к ней интерес.

Единственно, что ставило Иру в размышлениях на распутье, так это тема рождения ребенка. С одной стороны, хотелось стать матерью и растить нового человека, вкладывая в него опыт, формируя здоровую и гармоничную личность, насколько это могли позволить имевшиеся знания. С другой стороны, превращение ребенка в единственную цель собственной жизни было бы ошибочным, ведь по достижении относительной взрослости ребенок становился самостоятельным, и мама ему становилась не нужна, что вполне естественно, ведь человек должен реализовывать свой потенциал.

Ира чувствовала, что тянуть с решением столь важного вопроса, как рождение ребенка с каждым годом чревато несбыточностью оного. Но стать матерью без участия мужчины, способного быть мужем и отцом было бы рискованным действом. Совершать его не хотелось.

Допив травяной чай, она подошла к юной девушке, обслуживающей столик и без слов положила ей в кармашек немного больше, чем полагалось оставить в знак благодарности. Когда-то и она в студенческие годы так подрабатывала. Взамен она всегда получала от слишком молодых продавцов и официанток особый взгляд: удивленный, наполненный нерастраченной на серую повседневность наивностью. Легкой. Детской. Той, которая безвозвратно улетучится по мере соприкосновения с реальностью.

Вернувшись домой, она устроилась за компьютером, на автомате заполняя в админке сайт новыми материалами. Тишина и уют окружали, создавая ту самую зону комфорта, которую психологи и любители новых впечатлений советовали покидать. Только не она. Она не желала вливаться в бурлящий поток занятых людей. Каждый был наполнен собственным багажом проблем и неотложными заданиями. Человек, нагруженный множеством дел, лишался размеренности и начинал злиться. На окружающих. На транспорт. На политику. На современный мир. Зона комфорта позволяла остаться один на один с той частью жизни, которая принадлежала конкретному человеку, а не социуму и наладить с ней личный контакт. Такой подход помогал отыскать причины испытывать удовольствие от существования.

Глава 10

Вернувшись с Каймановых островов, де Буар наслаждался комфортом одного из своих европейских домов. За несколько лет, проведенных в ограничениях, он истосковался по ласке шикарной жизни. Лоэн растянулся на шелковых простынях. Он уже больше часа лежал, устремив взгляд в потолок. За дверьми стараясь не шуметь, передвигалась прислуга. Милая женщина лет сорока пяти провела в его доме свыше семи лет и не без зависти отметила нестареющую внешность господина. Лоэн понимал, что ей замученной работой и заботами о шестерых детишках, хотелось побаловать себя хоть чем-то приятным. Он прислушивался к передвижениям Софи. Её комната располагалась не далеко от его покоев. Наконец-то он услышал возглас, сотканный из удивления и восхищения.

Открыв коробку довольно внушительных размеров, Софи замерла. Она приложила ладони к щекам. Не сдержав эмоций, она ахнула. Под крышкой, украшенной огромным бантом лежала гора шелка и кружев, оказавшаяся пышной ночной рубашкой и масса бутылочек, о содержании которых она даже не догадывалась. В самых смелых мечтах она не давала себе права на женские слабости. Софи доставала баночки и флаконы, принюхиваясь к их содержимому. Одни резко пахли, и женщина догадалась, что это духи, а другие в более широких емкостях содержали какую-то густую мягкую массу. Это были крема. Те самые, изготовлением которых прославился де Буар.

Софи замерла. Она коснулась роскошного платья, которое на самом деле являлось всего лишь ночной рубашкой, и на глаза навернулись слезы. Такую роскошь не поймут ни её муж, ни взрослые дети. В их семье каждая монета была на строгом счету, который вел Гастон. Супруг был человеком немногословным и со сведенными в кучку бровями. Софи забыла, когда видела Гастона улыбающимся и хоть чему-нибудь радующимся.

Выйдя из своей комнатки, хоть и маленькой, но обставленной так, словно здесь должна была жить госпожа, она отправилась к дверям Лоэна.

Присутствие за дверями растерянной Софи Лоэн почувствовал сразу. Он не хотел выслушивать скомканные слова благодарности и видеть застрявший вопрос, который она никогда бы не посмела задать господину. Ему было больно, что женщины, которых он видел на протяжение чуть меньше ста лет, страдают от нищеты, грубости мужей и жестокости общества, подавляемого высокопоставленными мужами. Де Буара знали, как бунтаря, способного в пух и прах разнести навязываемые вельможами правила. Ему прощалось многое только из-за таланта создавать целебные мази, настойки, и давать женам и любовницам знатных персон духи и крема. Сам де Буар поражался, почему его не обвинили в колдовстве в те времена, когда это было модно. Тело Лоэна вполне могли счесть наделенным нечеловеческими качествами. Он был мускулист, не нуждался в многоразовом питании каждый день, был вынослив. Но самое страшное, что могло сыграть против него, так это отсутствие старения. И хоть его лицо не было обликом юноши, но и мужчина, застрявший в 44 годах, мог быть запросто заподозрен в сговоре с темными силами.

Встав с постели, он надел роскошный халат и вышел к Софи. Он просто приобнял её за плечи и пожелал приятного дня, который она может провести в его купальне и посвятить время исключительно себе.

Он отправился в сад. Софи минут десять топталась в коридоре, прежде чем набралась смелости и поступила так, как посоветовал де Буар.

Конец весны отдал бразды правления лету. Небольшой, но уютный сад, принадлежавший Лоэну, был похож на сказочный лабиринт. Каждый из входов вел к центру, где красовалась статуя девушки. Она была создана самим де Буаром. С особой тщательностью он оттачивал каждую линию её тела, её волос и её лица. Это была она. Безымянная. Незнакомая. Желанная. И каменная. Для того, чтобы создать скульптуру собственноручно ему пришлось брать уроки у именитого мастера. Гийом Кусту* посвятил своему ученику де Буару несколько месяцев.

Софи отправилась в купальню. Она отнесла коробку, полученную в подарок, и разместила её на роскошном столике. Наносив воды, женщина заполнила ванну. Под емкостью для купания располагался оригинальный агрегат, созданный де Буаром, позволявший длительное время удерживать тепло. Вода, которой Софи заполнила емкость, нагрелась достаточно быстро. Женщина не без тени сомнений разделась и перешагнула борт ванны. Словно переступила черту между прошлой жизнью и новой, в которой ей пришлось оказаться по милости богатого господина, которого она ненавидела из-за его денег и возможности наслаждаться роскошью. Софи с горечью посмотрела на груду одежды, которую оставила на полу. Простецкая ткань, слишком грубая, что в некоторых частях тела натирала и оставляла ссадины. Мрачный цвет платья освежал белый фартук, но он быстро пачкался. Но, самое страшное – запах. Её тело не подчинялось желаниям и издавало пускай природные, но мерзкие даже для собственной обладательницы ароматы. Софи с жадностью намылила кожу мылом. О том, что существует такое средство Софи не знала, ведь в Европе мыловарение было редкостью. В доме Лоэна она открыла для себя новинки, которых не видела в других богатых домах. Она провела свыше часа в воде. Она впервые нанесла на кожу маслянистую жижу. Пахла она непередаваемо. Софи удивилась, как быстро кожа стала словно бархатной на ощупь. Коснувшийся её кожи шелк вызвал мурашки по всему телу. Такой нежности она не испытывала никогда. Завершив свой образ каплями душистой жидкости, она отправилась в свою комнату, где примерила ещё один подарок, обнаруженный в коробке. Новое скромное платье. Но его простоты было недостаточно.

Вечером Софи отправилась домой. Она собиралась порадовать супруга своим новым нарядом, приобретшей шелковистостью кожей и чистыми волосами с обворожительным запахом. Зайдя в покосившуюся от времени и отсутствия денег на ремонт избушку, она поморщила нос от вони, обосновавшейся внутри. Гастон пытался починить кровать, на которой супругам приходилось ютиться долгие 28 лет.

– Дорогой, – тихо позвала его Софи, задержавшись на пороге.

– В чем это ты? – заорал Гастон

Не дождавшись её ответа, он заорал ещё громче.

– Чем от тебя несет?

– Но …., – Софи онемела.

Гастон раскраснелся. Тяжело дыша, он подошел ближе к Софи и ударил её кулаком в челюсть. Упав на пропитанный грязью пол, она пожелала больше никогда не подниматься. Гастон осуществил её желание, орудуя ногами по телу женщины, родившей ему детей и не смевшей его ни о чем просить.

Лоэну сообщил о смерти прислуги конюх. Бенуа жил неподалеку от супругов Петиш. О том, что Гастон убил Софи, знали и соседи, и стражи порядка, но тюрьма ему не грозила, ведь на его попечении было шесть ртов.

Де Буар опустился в кресло. Обхватив голову руками, он понял, что допустил роковую ошибку, открыв нищенке дверь в мир очарования и женской неги, когда неотесанный супруг привык источать пот и роптать на жизнь.

Мерилом супружеской жизни для Лоэна был пример его родителей. Он не считал, что в отношениях отца и матери господствовали взаимная любовь и страсть, но там было уважение.

Молбер де Буар был богатым человеком. Его дом нельзя было назвать утопающим в роскоши, но обстановка создавала атмосферу изысканности. Супруга и сын не испытывали нужды не только в самом необходимом, но имели возможность осуществлять смелые мечты. У Элизабет таковых не имелось. Иногда Лоэн ловил себя на мысли, что не мог понять причину, по которой сочетались узами брака его родители. Элизабет была красива, насколько помнил Лоэн. Её аккуратное высокомерие никого не унижало, но не позволяло даже близким относиться к ней без должного почтения. Она проводила время либо в музыкальной гостиной, наслаждаясь игрой камеристки, либо читала. Чтение для Элизабет стало спасением. Она не осуждала вслух, но явно испытывала недовольство относительно образа жизни Молбера. За годы, проведенные вместе с ним, она приняла выгодную для себя тактику поведения. Но был один аспект, волновавший эту порядочную и лишенную страстей женщину. Сын. Мать всегда боялась, что душа выношенного ею чада пойдет по пути, насыщенному соблазнами. Элизабет была воспитана в монастыре, что позволило ей получить отменное образование, а вот страхи и комплексы она взрастила в себе собственноручно. Казалось, что Элизабет боялась собственной тени. Молбер де Буар имел репутацию дерзкого отступника. Их тандем был схож на попытку пламени и воды найти общие точки соприкосновения. С каждым прожитым десятилетием Лоэну становилось сложнее анализировать союз де Буаров. А вот что намертво въелось в его память, так это мероприятия, которые проводил в особняке де Буар. Вечера на нижнем этаже были заявлены, как балы. Но обладали они совершенно иным характером. Маленький Лоэн желал поскорее узнать. Запретное. Манящее. Он чувствовал запах, растекавшийся по коридорам нижнего этажа. Туда могли заходить избранные гости. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, он осмелился нарушить запрет и спустился вниз. Изумительной красоты женщина подошла к нему. Она была высокой с каштановыми волосами. Кожа незнакомки отдавала бронзой, но не была чрезмерно темной. Глаза словно впивались вглубь него и ворошили внутренности. Бледно голубые. На очерченных скулах её лица играл отсвет огня. Канделябр в руках соблазнительницы находился на той высоте, чтобы пламя на безопасном расстоянии ласкало её обнаженное тело. Волнение, возникшее в теле юного парня, нарастало. Он прикоснулся к её коже. Сам от себя не ожидав, он увлек податливую особу в надежную тень свода одного из помещений, о назначении которого он ничего не ведал. Кем была женщина, позволившая ему ощутить вкус от близости, он так и не узнал, но на следующий день отец дал ему связку ключей. С ней Лоэну был открыт пропуск на территорию телесной чувственности, скрытой внизу дома благопристойного семейства. Через некоторое время Лоэн стал задаваться вопросами, а догадывалась ли его мать о том, что происходит, пока она укладывалась спать, беседовала с горничной и просто отдавала себя во власть бессонницы, не предоставлявшей ей и сотую долю неги, которую мог даровать Молбер?

Слишком рано Лоэн удовлетворил внутреннего демона, жаждавшего секса. Через пару лет исправных посещений нижнего этажа дома, он решил переключить внимание на обучение. Такой перемене обрадовался отец: он не желал сыну доли повесы. Интересы де Буара младшего перемещались от одной дисциплины к другой, но ни одну из них он не забрасывал. Эрудиция парня поражала даже его требовательного и не склонного к восхищениям отца. Родитель обеспечил сына лучшими учителями. Он стал вкладывать капитал не в тайные балы, а в единственного чада. Лоэн оттянул на себя все внимание Молбера. Элизабет, лишенная внимания близких, стала уязвима. Её организм поддался неизученной на тот период болезни. Спустя века от менингита продолжат умирать люди, невзирая на продвинутые методы обследования и множество медицинских препаратов. После ухода супруги Молбер превратился в отшельника. Дом из скрытой обители порока стал храмом одиночества. Молбер холил свою тоску. Он карал себя за недосказанность слов любви, за неоцененную жизнь женщины, так тихо находившуюся рядом с ним и не смевшую его потревожить.

Лоэн ощутил момент, когда ему стоило покинуть отца и позволить тому вдоволь себя истязать. Молодой де Буар и сам чувствовал себя виноватым в смерти матери. Он с таким упоением увлекся романами с красотками и поглощением книжных знаний, что не вспоминал о матери.

В знак памяти о ней он дал себе обещание никогда не ранить женщин, встречавшихся на его жизненном пути. Кем бы они ни были: простая служанка или знатная дама, прохожая на улице или любовница. Женщина в глазах Лоэна приобрела хрустальную хрупкость. При виде темных волос и изящной фигуры он замирал. Элизабет впечатала в сердце сына свой облик. Она никогда ничего не требовала. Даже учиненный ею скандал не был таковым по сути, а являлся всего лишь криком души. Той, которой не хватало любви. Которой не удалось отыскать собственный путь. Маленький портрет, написанный местным художником Лоэн забрал с собой. Он так много не додал и не досказал матери. С её лицом, отображенном красками, он будет общаться намного чаще.

Молодость Лоэна после его ухода из дома проходила в огромных, отданных во власть книг читальнях и, не менее огромных в сравнении с человеком, лекционных. Он был, словно одержим жаждой познаний. Изучив досконально одну из дисциплин, он отрабатывал на практике полученные знания, пропитываясь интересом к новой области деятельности. Юношеская увлеченность алхимией де Буара в тесном тандеме со страстью к красоте позволили ему проявить себя в ремесле, которое будет развиваться с каждым веком. Он был одним из первых, кто решил дать бой времени, создавая средства, призванные оттеснить возрастные изменения от лиц и тел красавиц. О лавке «Элизия», открытой в Марселе в 1708 году знали за пределами Прованса. Парижские дамы присылали с длинным списком своих слуг. Зависимость дам от ароматов и кремов нисколько не поражала де Буара. Создавая средства, которым вменялась функция отсрочить старение, он замечал иронию: чтобы устранить следы возраста требовалось время. То, самое, с которым средства боролись. От времени не уйти. Этот парадокс и заставлял горько улыбаться от тщетности человеческих усилий спасти не предназначенное для сохранности. Наладив производство продукции, он отыскивал надежных людей для ведения дел. Деньги исправно накапливались. Нажив солидный капитал, он был вынужден задуматься о его сохранности. С середины XVII века во Франции вошел в оборот серебряный экю. Ситуация в финансовом русле страны показала де Буару свою шаткость на примере франка. Научившись прогнозировать события, Лоэн не ошибся, полагая, что через несколько десятилетий экю ждет крутое пике. К 1775 году в стране наметился дефицит бюджета. Политическая и экономическая сферы насыщались предпосылками к Великой французской революции. Спасти свой капитал де Буару удалось благодаря знакомству с послом Российской империи во Франции в 1760 году. Ситуация с российским Дворянским банком в 1774 году складывалась на руку Лоэну. Финансовое учреждение испытывало дефицит от притока вкладов. Руководство было вынуждено дать добро на размещение частных вкладов, в том числе и от иностранных вкладчиков. Между Россией и Францией с 1755 года были восстановлены дипломатические отношения, что также благоволило французскому придворному воспользоваться услугами банковской системы. Протекция Дмитрия Михайловича Голицына* сыграла значимую роль. Деньги де Буара были на некоторое время укрыты в надежном банке. Потребность быть в курсе дел за пределами родной страны заставила Лоэна погрузиться в изучение русского языка. Поездки в Россию не были частыми, но ему приходилось вникать в суть финансового вопроса и вести переписку с Голицыным, хотя тот отлично знал французский язык, но де Буару хотелось сделать приятное своему другу, общаясь с ним на его языке. Общение не ограничивалось обменом писем. Дмитрий Михайлович частенько бывал во Франции. Русский дипломат увлекался творчеством и наукой, отчего тяготел к общению с художниками и учеными. Но, и о делах финансовых не забывал. Посему приходилось Голицину уделять внимание и экономистам, собиравшимся в клубах и обсуждавших тенденции экономического мира. Скопивший капитал де Буар вращался в тех же кругах, дабы быть в курсе дел в финансовой системе. Во время очередного пребывания в мужском клубе разговор между Голицыным и де Буаром от темы денег перешел в более масштабное поле размышлений.