Приезжайте к нам на новоселье. Наш адрес: – «Ленинград. Ланское шоссе. Дом 29, кв. 47.». К нам ехать можно на трамваях: 2, 21 и 40. Автобус 33.
Выходить на остановках – «Белоостровская». Если ехать от Московского вокзала, то надо сесть на 46 автобус, и ехать до остановки – «Каменный остров», а там пересесть на трамвай 21, или 40, и ехать до остановки – «Белоостровская». Приезжайте и пишите. Будьте здоровы и дружны.
Привет родным. Целую Вас всех.
ГЕЛА
В этом году, кроме Ленинграда, Виктор съездил ещё в командировку в Свердловск.
Письмо из Свердловска.
12.10.61.
Здравствуй, дорогой, Ирок!
Доехал благополучно. В городе слякоть и грязь неимоверная. Сам город ещё не успел посмотреть. Видел только университет, в котором уже сделал доклад (с корабля прямо на бал) наш с Сашей.
Говорят, что за 3 дня до нашего приезда здесь был снег аж 3 см., был мороз до 8 градусов. А сейчас не очень хорошо. Скоро уже приеду. Скучаю.
Выеду домой, может быть, 18 числа и приеду 20-го либо утром рано в 6–00, либо в 9 вечера. Ещё точно не знаю. Если будет время, удобное для тебя, то пошлю телеграмму.
Думают нас здесь свозить на Уралмаш. Пока ничего хорошего не видел. В магазинах почти всё есть, что и у нас. Думаю, может быть, купить тебе тапочки за 2–80, красивые, домашние. Передавай всем привет. Как поживает Эллочка. Целуй её за меня.
Прошу узнать у Шемереко – как обстоят мои дела с аспирантурой? Обязательно спроси и, если что, дай мне знать. Буду ждать с нетерпением нашей встречи. Как там тётка моя? Я её так и не увидел. Ну, будь «паинькой».
Целую. Жду, скучаю, целую.
ВИТЯ
Виктор вспоминает в письме о приезде к нам в гости тёти Нины Курманаевой – родной сестры Бати. Я её встретила, и с помощью родителей мы ей устроили радушный приём. Дело немножко осложняло то, что я только что вышла из больницы после очередного выкидыша, и была слабовата для длительных прогулок по Москве. Да и холодновато было. Можно было застудиться… Тем не менее, будучи на больничном листе, я имела свободное время.
В общем, я сделала всё, что могла. Показала тёте Нине в Москве всё, что можно было посмотреть за несколько дней. Вернувшись домой, она прислала нам письмо.
Письмо из Чаувай в Дзержинку. Адрес: – "Киргизская ССР, Фрунзенский район, рудник ЧАУВАЙ.
КУРМАНАЕВОЙ НИНЕ ЕВСТАФЬЕВНЕ".
1.11.61 г.
ЗДРАВСТВУЙТЕ, МОИ РОДНЫЕ, ВИКТОР ИРА И СВАТЬЯ!
Поздравляем с праздником Великого Октября, желаем счастья, здоровья успехов в работе.
Ира, ты меня извини, что долго так не писала. Доехала хорошо. Встретил меня муж и сынишка. Вот уже с 24.09. работаю и всё некогда. Писем ещё никому не писала. Анатолий ждёт, а я молчу, днями напишу, и надо ещё писать во Фрунзе. Ира, когда приехал Виктор? Какие у Вас новости?
Вот хорошо, что я побыла в Москве до съезда, а то и Сталина не видела б. Вероятно, ждали, когда я выеду посмотреть, а потом и уберут его.
О Москве много осталось воспоминаний, много рассказывала домашним.
Дома всё хорошо. Мои домашние (муж и сыновья) хозяева хорошо меня встретили. Очень скучали, особенно меньший сынишка. И всё ещё рассказываю, что видела, какое метро, кремль. Спрашивает – а какой мавзолей, Ленин, Сталин?
У нас тепло. Пока привет всем. Как Элла? Как её успехи в учёбе? Пишите. Целуем. Ждём.
Тётя НИНА
Привет от всей моей семьи.
КУРМАНАЕВА НИНА ЕВСТАФЬЕВНА
АЛЕКСАНДРО – НЕВСКАЯ ЛАВРА
Пусть читатели мне простят то, что дальше я буду писать о грустном… Эта тема, как губка, впитавшая в себя печальные воспоминания и мысли. Душа сжимается, не желая отпускать из памяти увиденное и пережитое прошлое. Передо мной проходят тени ушедших видений и родившиеся после этого в мозгах мистические фантазии…
Странно, но я сама почему-то не желаю со всей этой мистикой расставаться и иногда подпитываю её новыми воображаемыми подробностями…
Когда я перечитывала письма Виктора из Ленинграда, мне припомнилось то, что в этом же году я сама съездила в Ленинград, в командировку. В нашей коммунальной квартире жила соседка – Шурочка. Она была тяжело больна и вот настал день, когда она умерла… Совсем недавно трагически погиб мой брат. Поскольку я ждала уже рождения дочки, меня не брали на похороны брата. Так что я не видела его лежащим в гробу, да его и хоронили-то в закрытом гробу… В моей жизни это была первая потеря и первые похороны близкого родного человека. Может быть, поэтому – чувство «не живого», связанного с неосязаемым понятием смерти, страшной потери и трагедии – осталось в душе сгустком непонятного страха.
И вот теперь предстояли похороны соседки Шурочки, с которой мы, живя рядом, неожиданно подружились. И этот непонятный страх стал в моей душе оживать вновь. Кроме того, я весной этого года прошла курс лечения в больнице после пережитого стресса и теперь боялась, что похороны Шурочки вызовут у меня повторную подобную реакцию. Мои родные, бывшие свидетелями моих нервных истерик, тоже боялись их повторений.
В общем, Виктор, посоветовавшись с Борисом Сергеевичем Юрьевым – руководителем группы, в которой я тогда работала, и меня на недельку (на время похорон Шурочки) отправили в командировку в Ленинград.
Когда я вернулась домой, все похоронные процедуры в нашей квартире уже закончились.
Как и Виктор, в Ленинграде я эту неделю жила у Юлика с Гелой.
Рядом с их жильём находилось старое, маленькое, заброшенное кладбище Александро-Невской лавры. Оно было такое старое, что ещё моя бабуся вспоминала как-то о нём. Она рассказывала, как ей запомнилась эпитафия, написанная на одном из памятников. Смысл эпитафии заключался в том, что усопший обращался к прохожим с предложением посидеть на его надгробном камне и побеседовать с ним…
Теперь я уже сама не помню, когда и как у меня возникло желание отыскать эту эпитафию на этом заброшенном кладбище.
До сих пор не понимаю – почему, чего-то испугавшись, убежав от процедуры похорон соседки – Шурочки, я не побоялась пойти на это заброшенное безлюдное кладбище? Вообще-то в том смысле, в каком мы привыкли видеть современные кладбища, этот мемориал не был таковым. Скорее он напоминал большую мастерскую давно покинутую неизвестным скульптором. Каких-то особых дорожек между могилами не было. Да и сами могилы трудно было определить, потому что кругом лежали груды развалившихся могильных памятников и надгробных плит. Мне приходилось перелезать через лежащие плиты и памятники, чтобы добраться к какой-то, меня заинтересовавшей надписи… Приходилось с трудом разбирать потускневшие и состарившиеся на памятниках буквы…
Справа от входа я отыскала захоронение, на памятнике которого были высечены такие запоминающиеся слова:
Прохожий! Ты идешь, но ляжешь, так, как я.
Присядь и отдохни на камне у меня.
Сорви былиночку и вспомни о судьбе —
Я дома – ты в гостях – подумай о себе.
Но меня потрясли слова на каком-то другом памятнике. Я не помню точно эти слова, написанные на одном из надгробий, но суть их настолько заставляет поверить, что в этот миг с тобой говорит тот, кого уже нет в живых не одно столетие, что мурашки бегут по коже…
Это обращение к прохожему, приглашающему тебя сесть и посидеть с ним рядом…
– «Сядь и посиди, поговори со мной и т. д.»…
Наверное, бабусе запомнился именно этот памятник и эпитафия на нём.
С тех пор, как здесь побывала бабуся, прошла целая жизнь ею прожитая. Да и я уже прожила четверть века. А плита могильная всё лежит на том же месте… И кто-то, находясь в потустороннем мире всё зовёт к себе прохожих и просит поговорить с ним…
Вот видите – я об этом уже говорила, что мысли мечутся временами – от прошлого к настоящему…