Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник)

И он развернул передо мной рулон. Рисунок, выполненный карандашом, действительно производил впечатление. Я не сразу поняла, что на нем изображено. Это была абстракция. Но какая! Одна линия плавно переходила в другую, закручивалась в спираль, разветвлялась на тысячи тонюсеньких «усиков». Казалось, она затягивает в свои глубины. Оторвать взгляд было невозможно. Я стояла, как загипнотизированная, задыхаясь от восхищения и какого-то страха, что не смогу выпутаться из этого лабиринта.

В тот же день мы купили большую, очень красивую рамку. Картину мы повесили в нашей спальне. Засыпая, я неотрывно смотрела в нее – именно «в нее», потому что она была зеркалом, а точнее – зазеркальем, тайным миром гениального художника.

Как обычно, я проспала до двенадцати. Муж никогда не будил меня, только целовал в щечку, уходя на работу. Я раскрыла глаза и тут же снова закрыла их – такой мощный поток энергии хлынул на меня с картины. Мне хотелось продлить удовольствие, и я с закрытыми глазами восстановила в памяти линии рисунка. Так дети изучают узор на ковре или причудливые трещинки на потолке, различая в них стада оленей, дикие джунгли, загадочные письмена. Я бродила взглядом по картине до тех пор, пока не научилась видеть ее целиком. В какой-то момент мне показалось, что на ней изображены изувеченные серебряной пулей внутренности реликтового животного, спустя минуту я увидела в самом центре глаз, взгляд которого пронзал насквозь, позже я поняла, что это вовсе не глаз, а эмбрион, уютно примостившийся в чьей-то утробе, опутанный тончайшим переплетением сосудов. Картины, которые я себе представляла, сменялись с невероятной скоростью, открывая новые и новые линии, и каждая вела к своему сюжету. Чаще всего он был трагичным. А что еще может рисовать непризнанный гений, который спился!

Стоит ли говорить, что когда я оторвалась от созерцания – и то благодаря телефонному звонку моего мужа! – стрелки часов приближались к пяти вечера… И все это время я пролежала, рассматривая картину!

Я поднялась так резко, что даже потемнело в глазах, начала быстро одеваться. Порвала колготки… Кое-как влезла в джинсы и впервые забыла причесаться. Сегодня на ужин я задумала приготовить особое блюдо из телячьих мозгов под экзотическим соусом: рецепт я нашла в кулинарной книге.

Перечитала рецепт. Начала мыть мозги. И ощутила, что от мертвой белой массы идут импульсы. Вздрогнула, порезала палец, и кровь стала капать на белую плотную массу. В отчаянии швырнула нож в мойку, а мозги, порозовевшие от крови, – в мусорное ведро. Оно перевернулось, со стола слетели чашки. Собирая осколки, я снова порезала руку. Все это жутко меня разозлило, голова закружилась. Кое-как доплелась до спальни и улеглась, укоряя себя: зачем нужно было валяться до вечера и отдаваться бессмысленному созерцанию. Итак, начнем все сначала! Только на этот раз… Я быстренько набросила на рамку свой пеньюар и опять прилегла. Представим себе, что утро начинается заново. Раз… два… три… Игра заладилась. Напевая, забинтовала пальцы, поставила в микроволновку куриное филе. И едва успела привести себя в порядок, как пришел муж…

Вот, видимо, в чем дело: мне надоело бездельничать. Нужно было чем-то заняться! Я накупила кучу женских журналов и стала изучать всякие статьи с интересными названиями: «Как преодолеть депрессию?», «Настоящая женщина – кто она?», «Создай свое тело!», «Домашняя кошечка или стерва?». Раньше я и не предполагала, что эти вопросы мучают миллионы моих соотечественниц, а еще больше меня удивляло то, что об этом пишут. Вплоть до субботы я изучала глубины собственного «я». Все вызывало у меня удивление. Почему мама не научила меня самому главному?! Особенно тяжелое впечатление производили статьи об изменах, ревности. Мир за окном, оказывается, был полон недовольства. Одна я была счастлива, и ничего об этом не знала. Помня о том, как полдня провалялась перед картиной, я теперь вскакивала с постели, едва раскрыв глаза, – слишком велико было искушение разобраться в линиях! – и бежала в ванную, оттуда – на кухню, а потом часами просиживала в кабинете отца.

В субботу мой любимый снова притащил картину. Не могу сказать, что меня это порадовало. Но когда он разворачивал рулон, я почувствовала странное нетерпение: что на ней?

– С этим нужно что-то делать… – говорил муж, разглядывая полотно. – Это же великолепно! Снова выменял на бутылку! Представляешь?! А он бы мог выставляться за границей. Пропащий человек, так его жаль. Живет, как собака. В следующий раз заплачу ему как следует. Хотя он много не берет – только водкой…

Вот так у нас на стене появилось пять картин. Тот же простой карандаш, те же (и всякий раз – неповторимые!) переплетения линий… Я проводила перед ними часы, и если бы меня спросили, что я вижу, назвала бы множество вещей: нож, часы, глаза, тела, купола церквей, рыбы, птицы, проращенные зерна, комки земли, мозг, внутренности, овощи, звезды, рот, зубы, клыки, копыта, шерсть, дым, апокалипсис…

Меня больше не волновало то, что я не приготовила ужин или не причесалась. Часто я до самого вечера оставалась в халате, накинутом на ночную сорочку…

…Луч лунного света похож на нож. Он проникает сквозь шторы на окне, будто распарывая их, и мне так хочется взять его в руки. Ощутить вес. Ножом можно распороть любую ткань – он не причинит боли. Нужно только незаметно пробраться на кухню, вытащить его из деревянной подставки. Тихо… Глаза можно не раскрывать – и так видно. Ладонь скользит по стене, в другой – приятная стальная тяжесть лунного луча. Им можно наполнить себя. Подумать только: одно движение – и ты, открывая себя, как ключом, видишь, что там, внутри тебя – один лишь свет…

Но почему от него так больно?

Кто-то трясет меня за плечи, голова моя раскалывается. Я вынуждена открыть глаза…

– Дорогая, дорогая! Что с тобой?!

Я вижу его испуганные глаза. Я вижу себя в ночной сорочке(!), босую(!), в коридоре(!), с ножом, мертвой хваткой зажатым в руке!!! Что со мной?

…Я заболела. Это – жар. Может быть, вирус – грипп какой-то, эпидемия. Я лежу в постели, на столике рядом со мной стоит все необходимое, чтобы не вставать. Муж старается вернуться пораньше, приготовить что-нибудь вкусненькое. Мне не хочется выползать из спальни. Теперь я лучше понимаю художника. Я ЗНАЮ, о чем он говорит со мной.

…Я еще не летала. Я прожила столько лет и ни разу не взлетела, чтобы увидеть это переплетение линий СВЕРХУ. Теперь я знаю, откуда их можно увидеть! Как это раньше не пришло мне в голову? Нужно встать. Обязательно нужно заставить себя подняться, подойти к окну. Оно втягивает меня почти так же, как и картины. И если шагнуть за рамку невозможно, то за окно – довольно легко. Я открываю окно. Мне не холодно. Мне весело. Сейчас, сейчас я пойму, что там, в центре завихрений и колец. Глаз? Эмбрион? Райский сад? Еще немного. Полшага.

…Резкий звонок вырывает меня из теплого туннеля. Линии и узоры расплываются, превращаются в бессмысленную кашу. Нужно открыть дверь.

– Ты чего в таком виде? – спрашивает соседка. – Звоню уже полчаса! И что за холодина у вас в квартире?

Старая корова! Какое она имеет право? Я морщусь, как от зубной боли. Меня охватывает новое чувство, которого прежде никогда не было, название ему – гнев. Мне хочется царапаться и кусаться…

Соседка проходит в комнату и закрывает окно. Тоже мне, воспитательница нашлась!

– Что-то ты мне не нравишься, детка! Ну-ка ложись, я тебе малину принесла – сейчас заварю.

У меня на столике есть все – «Колдрекс», «Фармацитрон», «Флюколд»… Малина – это из детства. От малины будет жарко в груди и в глазах… Я пла?чу. Соседка обнимает меня. Сегодня мне не взлететь…

– Я еду в командировку, – грустно сообщил муж. – Как я тебя такую оставлю?..

Мне не хотелось, чтобы он переживал, и я попробовала улыбнуться. Пусть едет со спокойной душой, развеется. Тем более, что ехать нужно в город, где прошло его детство. Мне уже немного лучше. Нет, правда. Я встала и даже попробовала сварить кофе.

Утром он уехал. А я снова слегла. Разве до этой счастливой встречи я не была тут одна? Несколько дней ничего не изменят. Я лягу и буду ждать его. Вообще не выйду из комнаты, ведь тут так уютно и со мной мои гениальные друзья – картины.

Но эта ночь стала дня меня сущим адом. Я почти не спала. Сердце замирало от ужаса. Так было в детстве, когда мне казалось, что черная рука тянется к выключателю. Тогда главным было лежать тихо, перетерпеть. Но сейчас терпеть было трудно. Я будто ощущала, как мягкие щупальца с рисунка тянутся ко мне, как заползают под одеяло змеи, и огромное чудище распростерло надо мной крылья. Неужели я чем-то провинилась, что они так издеваются надо мной? Ведь я их так люблю… А линии тем временем опутывали, тянули вниз, к корням, к белым червям и личинкам. Черви и личинки – вот новая деталь, которую я рассмотрела только сегодня. Еще утром они напоминали мне гроздья винограда, нежных куколок, прозрачных мотыльков… Вдруг мне показалось, что я умираю, что сердце бьется все медленнее и вот-вот остановится навсегда. Представила себе, как он приедет и испугается! Я знаю, что нужно сделать, чтобы не умереть от страха и дождаться утра. Я быстро начала набрасывать на рамы все, что попадалось под руки, – как тогда, когда накрыла картину пеньюаром…

Не знаю почему, но мне стало легче. Я даже нашла в себе силы выйти на кухню и заварить чай. Захотелось поесть. Я открыла холодильник – ни крошки! Странно, что он не оставил мне продуктов. Милый мой мальчик, я его совсем загоняла! Я достала остатки малинового варенья и кусок хлеба, покрытый плесенью. Постепенно почувствовала, как ко мне возвращается жизнь. Замечательно! Я встречу его совершенно здоровой!

Когда рассвело, я вошла в спальню. С тряпьем на стенах она выглядела немного странно, и мне захотелось поскорее навести порядок. Я уже начала снимать наброшенные вещи, как вдруг поняла: нужно продать эти картины или разорвать на мелкие кусочки – все равно. С тех пор, как они появились, все пошло кувырком. Как я раньше не догадалась? Я выпили кофе. Слабость и апатию как рукой сняло. Я вспомнила, как умирала ночью. Неужели я могла стать третьей умершей женой моего любимого или – второй сумасшедшей в его жизни? Почему у него такая судьба? Я должна спасти его, просто обязана. И тогда все будет хорошо, я уверена. Мы забудем ужасное прошлое и сможем быть счастливы.

Я стала звонить в ЖЭКи и ЗАГСы. Общаться мне было трудно – сказывалось мое добровольное домашнее заточение. Но после нескольких часов – когда трубка в моих руках едва не раскалилась – я наконец выяснила, где жили жены моего любимого. Еще час пришлось потратить, чтобы найти медзаведения, которые выдали свидетельства о смерти. Оказалось, что они находятся в разных районах города.

Я вышла на улицу и захлебнулась весной. Странно, мне казалось, что на дворе все еще зима…

Поскольку автомобиль забрал муж, пришлось вызывать такси. Уже в машине я сообразила, что за информацию придется заплатить. И не ошиблась – сотрудница регистратуры тут же радостно зашелестела карточками, а медсестра быстро сообщила имя участкового врача. Ну а врач равнодушно поведал, что женщина покончила с собой, перерезав вены кухонным ножом. Потом я поехала на квартиру и – снова-таки с помощью «зеленых» – быстро выяснила, что после смерти женщины ее жилье сразу продали.

Было около шести вечера, когда я, до смерти уставшая, добралась до больницы. Рабочий день заканчивался. Правда, дежурная сестричка позвонила врачу домой и сочинила историю с утерянной карточкой.

– Он очень недоволен, – прошептала она, прикрыв трубку рукой.

Я достала еще десятку.

– Это была очень нервная дама, – наконец сказала медсестра. – Она выбросилась из окна.

Я оторопела. Несколько раз просила ее повторить то, что она сказала. Но суть от этого не изменилась. Женщина выбросилась из окна без очевидных на то причин – у нее был хороший муж, перспективная работа и зажиточные родители во Франции. Я заставила себя посетить ее квартиру. Результат тот же: квартиру продали.

Приехав домой, я легла спать на диване в гостиной. Завтра будет трудный день – я твердо решила, что поеду в психиатрическую лечебницу. Хорошо, что она в городе одна. А имя женщины я запомнила еще во время нашей первой встречи с моим мужем. Даже не знаю почему…

Милый мой мальчик, прости, мысленно повторяла я, лежа на диване. Я делаю что-то подлое и мерзкое. Будто роюсь в твоих вещах. Но потом, когда нам будет хорошо, я вымолю у тебя прощение. Я знаю, ты меня простишь.

В клинике я соврала (впервые в жизни!), что хочу проведать сестру. Своему спокойствию и решительности удивилась сама. Меня проводили в зал для посетителей (конечно, и тут не обошлось без денег).

Минут пять спустя в комнату вошла женщина – изможденная блондинка в сером больничном халате и войлочных тапочках…

– Ты моя сестра? – спросила она.

Я кивнула.

– Цветы поливаешь?..

Я снова кивнула, потому что не представляла себе, что отвечать.

– Я хочу домой… – вдруг жалобным тоненьким голоском пропела она, не сводя с меня пронзительного взгляда.

– А где вы живете? – решилась спросить я.

Глаза женщины угрожающе сверкнули.

– Ты не моя сестра! Ты не моя сестра! – повторяла она.