Последний бриллиант миледи

– С удовольствием!

Они громко расхохотались и начали обсуждать фасон будущего свадебного платья. Простота бытия – вот что всегда удивляло Жанну в людях, заставляло ее сто раз пересматривать собственное отношение к жизни. Она порой ненавидела себя за постоянные внутренние монологи, за картины, которые она могла вызвать в своем воображении. Ей казалось, что она бы не загрустила и не пала бы духом даже в тюрьме: к ней «в гости» приходили бы все, кого бы она пожелала увидеть. Они пришли бы из небытия, из книг, живописных полотен, из звуков музыки (особенно ее любимых Грига и Моцарта), из всех времен… Они давно жили в ее воображении, она поселяла их в своей голове, предоставляя каждому персонажу отдельную чистенькую комнатку. Она была хозяйкой своего воображаемого отеля и имела полное право на непринужденный разговор с гениями и героями о погоде или свежести утренних булочек.

В одной из таких комнаток всегда жил Макс. Только сейчас, с течением времени, она могла пожертвовать беседой с ним ради собственных мыслей. Иногда бывало такое, что она (мысленно, конечно же!) запрещала себе даже приближаться к той двери в своем воображаемом «отеле мира», за которой поселила Макса, много раз даже пыталась выселить оттуда докучливого квартиранта со скандалом и обвинением в краже «отельного имущества». Напрасно! Он возвращался. И она понимала, что он здесь навсегда.

Простота бытия привлекала только как альтернативный, неприемлемый для ее психики образ жизни – легкий и необременительный, в котором нет места размышлениям о старости, страхе и смерти. Встреча с Максом сделала невозможным простоту ее бытия. Когда она впервые увидела его – не обрадовалась, как радуются все девушки настоящей (или притворно настоящей) любви с перспективой женитьбы.

* * *

Она никогда не мечтала о браке! Мысли о том, что один человек может принадлежать другому, вызывали у нее отвращение. Жанна сама не знала, откуда порой берется эта необузданность, эти безумные приступы яростного сопротивления всему, что окружало ее с детства. Ее согревала мысль о том, что отец (которого она всегда про себя называла не иначе как Оливером) – потомок какого-то древнего рода. Лучше было бы – чтоб цыганского! Это многое бы что объяснило и в характере самой Жанны. Дорога, высокие костры, ветер, свист кнутов, трубка с крепким табаком и водоворот шальной страсти, когда разрешается все, – вот какая сущность скрывалась за ее напускной сдержанностью. Она представляла себя всадницей в черной кожаной шляпе с широкими полями, белокурой ведьмой перед судом инквизиции, уличной циркачкой, танцующей босиком на раскаленных углях… О, надо было видеть ее в такие минуты! И Макс увидел ее именно такой.

…«Таких нет…» – подумал он, заприметив ее впервые на одной из студенческих вечеринок – тех нелепых ночных посиделок в общежитии, когда теряется реальность времени, хлопают двери и «на огонек» (а точнее – на запах незамысловатой еды) слетаются все, кто способен выставить на стол очередную бутылку «чернил». Он пришел уже на хорошем подпитии, в компании друзей из художественного института. В маленькую комнатку набилось душ тридцать, рваные облака табачного дыма висели в воздухе, как паутина в подвале, от музыки «Пинк Флойд», слишком широкой для узких стен этой студенческой кельи, содрогались окна, в полумраке светились красные огоньки сигарет, будто глаза тайных сыщиков.

Девушка сидела на подоконнике. Полная луна, которая, как огромное блюдо, висела за ее спиной, золотой полосой освещала только контур. Но что это был за контур! На ней, видимо, была длинная широкая юбка с красным отливом, короткие рукава-фонарики белой блузки были похожи в темноте на маленькие крылья, высокая прическа придавала всему образу средневековый вид. На ее руке позвякивала гроздь медных колец-браслетов.

– Привет вам, обитатели преисподней! – крикнул Макс и выставил на стол бутылку коньяка. Компания радостно загудела, зашевелилась, освобождая места новым гостям. Макс время от времени поглядывал на неподвижный силуэт на подоконнике. Девушка казалась ему мраморной статуей. Макс плеснул в стакан коньяку и протянул его в темноту:

– Ваш бокал, миледи!

Потом все закрутилось в его голове, как колесо. Когда он вспоминал хронологию событий того вечера, они казались ему сном или… рассказом. Возможно, это и был рассказ, плод его больного воображения? Но рассказ этого вечера в устах Макса звучал бы так: «Тридцать сумасбродных, горячих, растрепанных голов гоготали, сталкивались, как бильярдные шары, перекатываясь с туловища на туловище. От духоты и спиртного плавились пластилиновые лица, теряя индивидуальные черты. Облака тяжелого дыма и мощной музыки поднимались к потолку и, отяжелев, плотной, душной и липкой сетью спускались вниз, вызывая тошноту.

– Воды! – приказала она низким хрипловатым голосом, отбрасывая с лица прядь медных волос. – Ты! – указала на одного из тридцати.

Тот напряг шею, как бык перед бандерильей тореадора, и в его глазах желтым огоньком засветилась ненависть. Он тяжело поднялся и, сопровождаемый взглядом ее расширенных черных зрачков, покорно вышел из комнаты. Двадцать девять других взглядов вскипели той же опасной желтизной, впиваясь в ее тело, как пираньи, с наслаждением вырывая из него самые вкусные куски. Она смеялась под выстрелами этих взглядов, как от щекотки. Длинные кудри, будто клубок сплетенных змей, дрожали на ее плечах.

Тот, кто пошел за водой, вернулся со стаканом в руках. Он поставил его на маленькое блюдце и протянул ей. Она улыбнулась. Ей хотелось развлечений. Или – опасности.

– Пей! – сказала она и больше не смотрела на него, а уже смеялась с кем-то другим, наверняка зная, что стакан опустеет через мгновение. Ее поза, взгляд, смех, каждое движение – все, что было в ней страстно-обольстительного, – разжигало в глазах других массу смешанных чувств: от отчаянного восторга до экстатической ярости. Тот, кто принес воду, продемонстрировал пустой стакан и посмотрел на нее тяжелым взглядом.

– Еще! – сказала она. И это короткое слово было для него хуже выстрела. Он вышел снова.

Тишина обрушилась с потолка и раздавила под собою остальных псов-рыцарей. Тишина длилась до тех пор, пока тот, что принес воду, вернулся во второй раз… Было слышно, как стучало его сердце. Он так же протянул ей стакан. И так же, как в прошлый раз, сам выпил воду, стараясь не смотреть на лица остальных. Он знал, что так поступил бы на его месте каждый из присутствующих. Но лучше бы он выпил расплавленное олово!

В третий раз она выплеснула воду на стекло за своей спиной, и по нему поплыли размытые ночные звезды…

– Ха! – затаили дыхание двадцать девять грудей.

– Ха! – подскочила дьяволица, метким ударом ноги в стол упредила быстрое движение нападающего – стол перевернулся и сделал ее недосягаемой. А тот уже не мог контролировать себя. Мутным взглядом обвел он присутствующих, в его руке блеснуло лезвие.

Легкой походкой подошла она на расстояние удара к ножу, который, как рыбка, плыл в сумерках, и поймала лезвие маленькой ладонью. Рыбка ныряла и сопротивлялась в ее на удивление крепкой руке. И наконец замерла. Тот, что принес воду, отступил, выпуская из пальцев рукоятку.

Она медленно раскрыла ладонь и стерла с нее кровь белоснежным носовым платком. Укрощенный нож упал на пол. Представление закончилось… И только где-то в глубине, на самом донышке ее пульсирующего зрачка вздрогнула и на мгновение пронзила мозг молния боли.

О, если бы было возможным сейчас запрячь черных коней и промчаться по ночному городу круша все на своем пути! Слушать у себя за спиной рев увешанного колокольчиками и лентами медведя, перекличку цыган, веселый звон бубнов и бус, от которого разлетаются на осколки окна обывателей, и звяканье тусклых бутылок со старым вином в тяжелых, плетенных из лозы корзинах!

Вот шальной кортеж влетает во двор старинного замка. И цветистая стая во главе с созданием, которое одновременно похоже и на ангела и на черта – женщиной в кожаной шляпе с широкими полями, – вмиг нарушает тихую заводь бала. Хрупкие блондинки прикрывают лицо пушистыми веерами, чтобы… скрыть зависть к той, которая может ВСЕ! Кавалеры, оберегая нравственность своих подруг, немедленно спроваживают их домой, чтобы… вернуться сюда уже без острых крахмальных воротничков.

Ха!

Прочь все, кто живет россказнями о крепости вина и поцелуев! Кто способен променять миг свободы на сто лет сытости!»

…Макс не помнил, как проводил Жанну домой, все смешалось в его голове – фантасмагория и реальность. Они целовались на лестнице как безумные и тогда же выжгли надпись на подоконнике «Макс + Жанна…»