Мессалина. Трагедия императрицы

Чуть наклонившись, мужчина подхватил девушку на руки и понес к раскрытой постели.

– Я научу тебя, как подчинить себе любого мужчину, – пообещал он Мессалине перед тем, как опустить ее на мягкое ложе, на котором еженощно ублажал ее мать. – Ты будешь царить в римских спальнях, и сама Венера будет брать у тебя уроки любви. Я тебе это обещаю.

Квинт действительно оказался умелым любовником, и когда на следующий день Лепида вместе с дочерью отправились во дворец Сеяна, щеки девушки были покрыты легким румянцем, глаза сияли умиротворенным светом, а движения приобрели грацию сытой кошки.

Мерно покачиваясь на носилках, которые несли восемь мускулистых рабов, Лепида задумчиво посматривала на мечтательно глядящую на мир Мессалину. Похоже, что у ее дочери есть все шансы сделать прекрасную партию, если, конечно, она не окажется гусыней и не влюбится в какого-нибудь нищего проходимца или вольноотпущенника неизвестного роду-племени. Но что-то говорило повидавшей многое римлянке, что ее дитя не рождено для сидения за прялкой и бесед с поваром о расходе сельдерея. Отнюдь! Как с утра доложил измученный Квинт, это весьма страстная натура, с которой будет еще много проблем… Жаль, конечно, что теперь придется продать красавца куда-нибудь в подальше, чтобы избежать нечаянной огласки…

Лепида тяжело вздохнула, вспомнив, как быстро пролетали ночи в объятиях Квинта. А Мессалине надо будет присмотреть подходящего мужа из достойной семьи, а то как бы она, действительно, чего не натворила.

– Ой, мам, смотри, гладиаторы идут! – Оживилась вдруг девушка, указывая тонким пальчиком на группу мужчин, которую сопровождала большая толпа поклонников гладиаторского искусства. – Я совсем забыла, что завтра в Септе пройдут бои. Посмотри, какой красавчик ретиарий идет, с ума сойти можно! Уверена, что половина женщин, которые будут завтра смотреть на его бой, захотят потом провести с ним ночь!

Впервые в душе Лепиды шевельнулось нехорошее предчувствие, что она, кажется, перестаралась, желая с одной стороны угодить префекту претория, а с другой стороны напакостить выскочке-этруску. И Квинт тоже перестарался, разбудив в девочке дремавшую доселе женскую сущность. Или ей только так кажется?

А сопровождавшая гладиаторов толпа уже валила мимо, расталкивая попадавшихся навстречу прохожих. Хорошо еще, что привыкшие к подобным эксцессам носильщики сами, без предупреждения, уступили дорогу любимцам кровавых зрелищ, продолжившим традиционный проход по улицам Рима, случавшийся накануне боев. Несколько десятков мужчин, вопя от восторга, сопровождали своих кумиров, многим из которых было суждено погибнуть завтра на арене. Тут же в толпе шло обсуждение преимуществ мирмиллонов перед фракийцами, или надо или не надо дозволять ретиариям надевать поножи или эффектнее будет выпускать их в бой, лишив ноги всяческой защиты.

Понемногу над городом собирались тучи, предвещая ливень. Как всегда, перед грозой было душно, и мать с дочерью боялись, что от выступившего на лице пота потечет краска, но им повезло: они успели сойти с носилок и спрятаться под портиком дворца Сеяна прежде, чем упали первые крупные капли дождя.

Не успел раб-именователь сообщить об их прибытии, как навстречу гостьям вышел сам префект в сопровождении красавицы Ливиллы, или, официально – Ливии Юлии, чей наряд мало походил на вдовье одеяние по случаю кончины ее мужа Друза, единственного сына императора Тиберия, которого принцепс прочил себе в наследники. В городе ходили упорные слухи, что она сама отравила своего супруга, чтобы расчистить любовнику путь к трону. Так или иначе, но теперь Сеян, специально для этого разведшийся с женой Апикатой, тщетно просил у Тиберия разрешения жениться на вдове его сына. Сидевший на Капри хитрый старик не говорил ни да, ни нет, чем изрядно раздражал властного префекта претория.

За отцом, не поднимая от пола глаз, тихо семенила дочь. Девочка была чуть младше Мессалины и смотрела на гостей с робким выражением лица, ясно говорившим о том, что она побаивается и отца, и капризную Ливиллу, чувствовавшую себя уже хозяйкой великолепного дворца.

Закутанный в роскошную тогу императорский любимец протянул Лепиде унизанные перстнями руки:

– А вот и долгожданная гостья! Клянусь Аполлоном, я уже не чаял, что ты почтишь нас своим визитом. Боялся, что дождь в очередной раз помешает тебе добраться до моего скромного жилища. – Приподняв брови, он выдержал небольшую паузу, значительно посмотрев на Лепиду. – Только что прибежал гонец от городского префекта: тот пишет, что у него вот-вот родит жена, и он не может покинуть ее в столь важный момент. Впрочем, мы будем не одни. Здесь еще наш милый Гай со своими сестрами. Девицы сегодня, как обычно резвы и, как всегда, обожают своего брата. С Ливиллой вы знакомы. Моя дочь, Прима… Обычно я ее не выпускаю к гостям – мала еще, но сегодня она так просила позволения познакомиться с Мессалиной, которая обещает стать первой красавицей Рима, что я не смог ей отказать…

– Как же я могла не принять столь любезное приглашение от самого Луция Элия Сеяна? Как поживает Тиберий, да продлят боги его жизнь! надеюсь, он скоро покинет свое уединение на Капри? Рим соскучился без своего принцепса.

– Слава Юпитеру, у него все хорошо. От него только вчера пришло письмо. Я собираюсь зачитать выдержки из него, как только наступит подходящий момент… А теперь прошу к столу! Мой повар уже поседел от ужаса, боясь, что приготовленные им с таким старанием блюда остынут, и гости не смогут в полной мере насладиться их дивным вкусом. Я вам не говорил, что взял к себе на работу одного вольноотпущенника, который учился благородному искусству кулинарии у повара самого Лукулла? Недавно этот искусник побаловал нас пирогом из соловьиных язычков, а сегодня приготовил фаршированную раками мурену, цукаты из апельсинов и… Не буду раскрывать все тайны, иначе будет не интересно.

Они перешли в просторный триклиний, где их уже ждали, привольно расположившись на ложах вокруг стола, Калигула, красивое лицо которого портило насторожено-злое выражение, и три его рыжие сестры Агриппина Младшая, Юлия Друзилла и ровесница Мессалины Юлия Ливилла. Судя по тому, как отпрянула от брата Друзилла, молодые люди не скучали в отсутствии хозяев.

Мессалина недолюбливала будущего преемника ныне здравствующего принцепса. При всей кажущейся доброте и открытости в поступках и словах у Гая проскальзывало нечто трудно объяснимое, но вызывающее подозрение в искренности его намерений и слов. Может быть, это было связано с тем, что, будучи еще совсем юным мальчишкой, он, копируя поведение взрослых мужчин, не раз задирал ей юбку, заливаясь громким смехом? Или девушку шокировали его отношения с сестрами, а, может, ей просто был неприятен его смех – громкий, резко начинающийся и так же резко обрывающийся, словно не человек смеялся, а лаяла злая собака?

При виде Мессалины девушки громко защебетали и, вскочив на ноги, подбежали к юной гостье, тормоша и расспрашивая о последних новостях. Мессалине показался странным такой прием: она не очень хорошо знала детей Германика и Агриппины Старшей, да и не жаждала знакомиться с ними поближе. После того, как Тиберий отправил их мать и двух братьев практически на смерть, знакомство с этой четверкой было небезопасно, а, кроме того, потомки Цезаря всегда недолюбливали потомков Августа, которые платили им той же монетой.

Но, наконец, все успокоились и, расположившись вокруг стола, приготовились к трапезе. По знаку хозяина слуги начали выносить блюда, на которых громоздились деликатесы как местного производства, так и привезенные издалека. Самое большое впечатление на Мессалину произвела запеченная страусятина. Незадолго до этого дня она видела на арене выступление венаторов, убивавших мечущихся в ужасе огромных птиц, чьи великолепные перья, напоминавшие плывущие по небу легкие облака, привели девушку в восторг. На следующий день она выпросила у матери сделанный из них веер и демонстрировала подарок всем желающим, гордясь его красотой. И вот теперь, поедая мясо страусов, напоминавшее обыкновенную курятину, Мессалина чувствовала, как меркнет окружавший их ореол экзотической красоты.

Правда, в остальном дворец всесильного временщика оказался даже роскошнее, чем она ожидала: везде золото, серебро, драгоценные камни, слоновая кость, каррарский мрамор и великолепная мозаика. Изысканные фрески местных мастеров соседствовали с вывезенными из Греции бронзовыми фигурами атлетов и богинь, а легкие занавеси были сделаны из тончайшего виссона, один локоть которого стоил баснословные деньги. Даже обстановка императорского дворца уступала по великолепию дому префекта претория, не говоря уже о ее родном доме, хотя родители Мессалины были далеко не бедными людьми.

Особенно понравилась девушке фреска на дальней стене триклиния, изображавшая буйство вакханок, возглавляемых вечно юным богом, шествующим во главе процессии в окружении сатиров. Вакх сильно напоминал хозяина дома, и Мессалине вдруг пришло в голову, что неизвестный художник изобразил не пьяную свиту жуликоватого бога виноделия и пьянства, а жителей Рима, следующих за этрусским выскочкой, которого они принимают в пьяном угаре за самого бога. Мессалина внутренне усмехнулась дерзкой идее, но тут же попыталась выкинуть ее из головы – вдруг Сеян умеет читать мысли? Не зря же в народе шепчутся, что этруск якшается с магами и чародеями.

Как всегда в подобных случаях, присутствующие вели ничего не значащий разговор, обсуждая последние римские сплетни: кто из матрон завел роман с гладиатором или актером, кто женился, кто развелся, кто умер и какую сумму завещал императору. Мессалина вполуха слушала светскую болтовню, от которой сводило скулы от скуки. Из-под ресниц она внимательно изучала Сеяна, сравнивая его с Квинтом. Преимуществом первого были невероятные деньги и безграничная власть. Второй был молод, красив и силен. Венера Родоначальница, что это была за дивная ночь! Она ни на мгновение не сомкнула глаз, наслаждаясь каждой секундой, проведенной в объятиях херуска. Его губы и руки ласкали ее так, что, казалось, она не выдержит наслаждения и умрет прямо в его объятиях, а последняя близость заставила девушку кричать от восторга, так что Квинту пришлось заткнуть ей рот рукой, чтобы не сбежались все домочадцы. Мессалина чувствовала, что ее сердце тает, при воспоминании о красавце из неведомых ей германских земель. Если это была не любовь, то что-то очень на нее похожее. Лицо юной красавицы приняло мечтательное выражение, но она быстро очнулась, вспомнив, через что ей предстояло пройти. Если она будет и дальше так думать о Квинте, то вряд ли выдержит свидание с хозяином этих хором.

Мессалина совсем другими глазами осмотрела зал, который, в отличие от скромно обставленных римских жилищ, был заставлен роскошной резной мебелью из черного и красного дерева, а пол украшали привезенные с Востока роскошные ковры. Оставь свои глупости, девочка, что такое нищий раб по сравнению с всесильным префектом претория? Меньше, чем ничто. Ну, когда же префект попытается сделать то, ради чего он ее пригласил?

Словно прочитав ее мысли, Сеян лениво поднялся с пиршественного ложа, вытирая о платок испачканные в жире руки.

– Предлагаю сделать в трапезе небольшой перерыв, чтобы, так сказать, освободить немного места для продолжения застолья. Дорогая (это он Ливилле), проводи, пожалуйста, гостей в сад, и скажи Марку, что мы там продолжим трапезу… Калигула, разбавь, пожалуйста, дамское общество своим присутствием… А тебе, Мессалина, я хочу показать великолепный образчик греческой скульптуры, который по случаю купил у одного знакомого легата. Тот клялся и божился, что это работа самого Фидия.

Внезапно застеснявшись, девушка склонила голову, соглашаясь с каждым его словом. Вот оно, то, о чем предупреждала ее мать! Она послушно поднялась и, расправляя складки одежды, услышала позади себя громкий шепот Калигулы:

– Можешь сегодня идти с этим жирным боровом, но когда я стану императором, то ты будешь ублажать меня и только меня.

Следуя за хозяином дома, порозовевшая от смущения девушка покосилась на Ливиллу – такое пренебрежительное отношение Сеяна к чувствам невесты было слишком даже для Рима, жители которого не отличались сентиментальностью – и была потрясена, насколько равнодушно восприняла та вызывающее поведение жениха. Проводив глазами вставшего из-за стола любовника, она потянулась за вареными в меду орехами, продолжая рассказывать Лепиде о последней моде на прически.

Разумеется, ни для кого не было тайной, что Сеян не отличался добродетельным поведением в роли мужа. История его женитьбы и развода с Апикатой ясно показали, чего стоит этруск. Но до недавнего времени он всячески пытался доказать окружающим, и Тиберию в особенности, что их с Ливиллой связывает великая любовь, основанная на общем горе по дорогому Друзу. Или он решил, что мнение принцепса ему уже не важно?

И почему только она не родилась где-нибудь подальше от Рима, среди засеянных пшеницей равнин, виноградников или лесных полян, в стороне от всей этой мерзости?

Мессалина не раз слышала дома обрывки разговоров, которые могли навлечь на ее семью большие неприятности. Лепида не выносила Сеяна, стараясь, по возможности, избегать с ним общения, а если уж приходилось вести с префектом разговор, то мать становилась подчеркнуто вежливой, что было не менее оскорбительно, чем откровенная дерзость. И вот теперь дочери приходится расплачиваться за материнский снобизм. Веселенькое дело, ничего не скажешь.

Лепида оказалась как всегда права. Не успела следовавшая за хозяином дома Мессалина скрыться в глубине коридора, как сильные мужские руки рванули с нее платье с такой силой, что сломали фибулу, скреплявшую на плече ткань, так что когда, спустя почти час они вернулись в пиршественный зал, вместо красивой застежки левое плечо девушки украшал грубый узел. Увидев его сестры Калигулы захихикали и принялись шушукаться между собой, а он сам с таким выражением лица облизнул свои узкие губы, что Мессалину начало подташнивать от омерзения. Славившаяся злоязычием Агриппина что-то прошептала, склонившись к уху брата, и тот расхохотался лающим смехом, бесцеремонно разглядывая жертву Сеяновского сладострастия. «Ну, погоди, Агриппина, я тебе еще отомщу!», – мелькнуло в голове Мессалины. С тех пор непримиримая вражда разделила этих двух незаурядных женщин, повлияв на судьбу Рима.

Посидев для приличия еще несколько минут, Лепида величественно поднялась, поманив за собой дочь.

– Благодарю тебя за приглашение, префект. Вечер был просто чудесный. Надеюсь теперь видеть тебя с Ливиллой и дочерью у себя в гостях. Мой дом, конечно, не столь роскошен, как твой, но я постараюсь, чтобы ваш визит тоже запомнился всем надолго. – Она чуть склонила голову, не обращая внимания на бесцеремонный смех Калигулы.

Никто не стал их задерживать, и скоро мать с дочерью, облегченно вздохнув, забрались в родные носилки. Рабы привычно вскинули брусья себе на плечи и бодро зашагали домой, унося хозяек подальше от Палатинского холма.

– Ну и как все прошло? – Поинтересовалась Лепида, едва успев опустить легкие занавески, чтобы загородиться от взглядов случайных прохожих. – В подробности можешь не вдаваться.

– Все как ты говорила, – Мессалина утомленно закрыла глаза и откинулась на подушки.

– И..? – В материнском голосе послышалось нетерпение. – Я думала, вы вернетесь быстрее.

– Префекту так понравилась беседовать со мной о скульптуре Фидия, что мы дважды возвращались к этой важной теме, – хмыкнула Мессалина, приоткрыв один глаз, чтобы видеть выражение лица матери.

– И его ничего не удивило? – В голосе Лепиды послышалось легкое разочарование.

– Боюсь, матушка, что твои усилия вчера пропали втуне. Он был настолько нетерпелив, что даже не дал мне снять платье, и, похоже сам толком не понял, что произошло. А когда второй раз принялся за дело, то я имела полное право сказать, что он сам лишил меня девственности. Не уверена, что мой довод был слишком веским, но, похоже, что он предпочел мне поверить – так приятнее его самолюбию. Во всяком случае, он был так любезен, что вместо сломанной застежки он подарил мне вот это, – и девушка достала из-за пазухи тяжелое золотое ожерелье с тремя огромными изумрудами.

– Юнона Монета! – Охнула Лепида, изумленно разглядывая драгоценный дар. – Он тебе это подарил?! Этот известный сквалыга так расщедрился? Чем ты его так обворожила?

Мессалина замялась с притворной скромностью.

– Ну-у-у, Квинт вчера показал мне несколько ласк, способных доставить удовольствие мужчине.

– Его никто не просил этого делать! – Вспыхнула матрона, нахмурив брови. – Завтра же продам его в Тингитанскую Мавретанию или еще куда подальше. Слишком много воли забрал!

– Не стоит, матушка, – лучезарно улыбнулась Мессалина, играя с ожерельем, – его опытность может мне пригодиться. Похоже, что Калигула тоже оказался неравнодушен к моим чарам. Он будущий принцепс и, говорят, большой любитель женского тела. Мне надо еще многому научиться, чтобы он, став императором, захотел, чтобы его постель согревала я, а не облезлая кошка Агриппина.

Услышав такое из уст собственной дочери, Лепида пришла в ужас: боги свидетели, она хотела, чтобы ее девочка стала благовоспитанной матроной, удачно вышедшей замуж и нарожавшей кучу детей, а не искательницей приключений на свою голову. Квинт вчера не просто перестарался в обучении его дочери премудростям любви, но вложил в ее голову мысли, недостойные не то, что родственницы императора, но даже вчерашней вольноотпущенницы.

– Чтобы я больше не слышала подобных глупостей! – Рявкнула разъяренная мать, отвесив дочери звонкую оплеуху.

На щеке девушки проступил красный отпечаток материнской руки, но Мессалина даже бровью не повела.

– Ты можешь ругать меня сколько захочешь, – отчеканила она, глядя в родное и, одновременно, чужое лицо матери огромными синими глазами, – можешь даже выгнать из дома. Но если ты еще раз тронешь меня хотя бы пальцем, я расскажу префекту претория все, что ты говорила в его адрес. Подумай, матушка. Мне кажется, он вряд ли будет в восторге, если узнает, каким образом я лишилась главного украшения любой добропорядочной римлянки.