Обскур
Глава 2
КУКЛА
Я лежу на больничной койке, скованная слепотой, и чувствую себя беспомощнее младенцев. Даже чтобы сходить в туалет, нужно прибегать к помощи, иначе я просто не найду дорогу или не нащупаю грёбаную кнопку для слива бочка унитаза.
Знаю, что ночь, что надо попытаться хотя бы задремать, но продолжаю кусать губы и всматриваться в черноту. Надежда различить хоть что-то сквозь неё тщетна. Но по крайней мере, я могу представить, как выглядит окружение в отличие от тех, кто слеп с рождения. Однако такая мысль ни капли не утешает, потому что это никак не отменяет того, что теперь всё, что мне доступно – мир абсолютной тьмы. Здесь следует полагаться только на обоняние, осязание и слух.
Обоняние.
Я глубоко вдыхаю. Помимо запахов антисептиков, бинтов и хлорки, ощущается аромат цедры, лежащей на тумбочке после последнего мандарина, съеденного на ночь. В воздухе повисло и благоухание парфюма тёти с нотами жасмина и пачули. Раньше я никогда не чувствовала запахи так чётко, но чем больше времени провожу во мраке, тем проще разобраться в том, что улавливает нос.
Осязание.
В спину мне впивается матрас, к коже прижимается стерильное постельное бельё из грубоватой ткани. Хильде сказала, что это бязь. Я никогда раньше не задумывалась о подобных вещах, а теперь невольно вожу пальцами по шероховатой простыне, запоминая ощущения.
Слух.
Даже ночью в больнице хватает звуков: где-то скрипит дверь, мимо проходят торопливые ноги дежурной медсестры, вдали ровно попискивают магические аппараты. В моей палате приоткрыто окно, впуская шёпот ветра и редкое рычание мотоциклов. А ещё Хильде уснула и теперь похрапывает.
Она нянчилась со мной до самого позднего вечера, а после договорилась, что переночует в моей палате. Хорошо, что тётя сделала это. Перспектива остаться в одиночестве в незнакомом месте и без зрения не прельщает. Тревога до сих пор таится где-то под рёбрами, а ощущение присутствия Хильде помогает хоть немного унять перманентный ужас перед собственной слепотой.
Слепая.
Проклятое слово гудит в голове, рыщет в разуме, откапывая панику. Я пытаюсь сосредоточиться на тёте и осторожно шевелю рукой, чтобы нащупать кисть Хильде. Сжав её, я стараюсь выровнять дыхание. Нужно поспать, ведь следующий день обещает быть насыщенным…
Сегодня сделали все анализы, их результаты станут известны завтра. А ещё полиция… Детективы приходили, чтобы опросить меня, однако ушли ни с чем. В тот момент я переживала истерику и была больше похожа на вопящую слизь, чем на человека, способного внятно коммуницировать. И судя по всему, им сообщили, что я ослепла, потому они уже не надеялись создать портрет нападавшего.
Доктор Штрауд предупредил, что завтра полицейские вернуться с магом из Службы, чтобы вытянуть лицо преступника из воспоминаний. С одной стороны, я рада, что есть способ увидеть маньяка хотя бы в моём сознании, а с другой… Телепатия пугает. Впрочем, она и вполовину не так плоха, как пережитое.
Лишь бы ублюдка нашли! Он обязан поплатиться за то, что сотворил!
***
Картинка настолько чёткая, что невозможно не улыбаться. Зрение вернулось! Я бегу по кулуарам родного университета. Лучи Инти9[1] пронизывают окна, свет слишком яркий для той, кто весь день провёл во мраке.
Я проношусь по коридору, наполненному студентами в красочных одеждах, и настойчиво двигаюсь к выходу, надеясь увидеть мир, по которому успела соскучиться. Увидеть газон перед корпусом, увидеть ротонду с голубой крышей, увидеть оскал дракона с университетского герба, увидеть своё отражение в ручье, увидеть башню обсерватории с куполом…
Просто увидеть.
Я толкаю стеклянную револьверную дверь, чтобы она крутилась быстрее. Однако стоит мне выскочить наружу, как краски гаснут. Всё тухнет, будто кто-то щёлкнул выключателем. Небо почти чёрное. Оно выглядит как картина неумелого художника, забывшего нанести на холст хоть какие-то детали вроде точек звёзд.
Холодок пробегает по позвоночнику, во рту пересыхает. Смутное предчувствие опасности зловещим шёпотом наполняет тишину. Сердце бьётся быстрее, ледяные пальцы страха сжимают шею, и дыхание застревает в горле. Я пристально гляжу на знакомый поворот, понимая, что за ним.
Там смерть.
У смерти багряные глаза и маска в виде птичьего черепа. У смерти голос с хрипотцой и кровь на губах. У смерти лицо молодого мужчины. Я не смогла бы его забыть, даже если бы сильно захотела. Ворон врезался в память так хорошо, будто я видела его сотни тысяч раз. Может, потому что он – последний, кого мне довелось увидеть.
Хочется уйти, проснуться, но вместо этого глупые ноги несут меня вперёд, словно телом управляет незримая рука кукловода, дёргающая за нити. Шаг. Ещё один. В сером мире вспыхивает единственная краска – алая. Цвет крови. Цвет жутких глаз.
Я дёргаюсь, резко выныривая из сна, и нервно сглатываю. Просто кошмар. Всё в порядке. Чтобы успокоиться, я жадно вдыхаю больничные запахи и снова сжимаю руку Хильде… Шипы ужаса впиваются в меня быстрее, чем мозг успевает понять, что не так.
Ладонь слишком широкая, кожа на ней грубее. Это не тётя.
Дрожа, я провожу по выступающим плетениям вен, по костяшкам и пальцам с короткими ногтями. Мужчина… Кто он?
Прежде чем я успеваю раскрыть рот, палату наполняет…
Свист.
Знакомый темп унылой мелодии прожигает пространство и вызывает мурашки.
Это он!
Ворон.
Чужое дыхание скользит по коже, а затем шёпот ласкает ухо:
– Соскучилась, Куколка?
Я боюсь пошевелиться, даже не могу заставить себя перестать сжимать ладонь маньяка. Страх вновь парализует, а тело не подчиняется, как бы сильно я ни старалась. Меня словно придавило прессом шока.
– Как хорошо тебя починили, – низкий голос звучит настолько близко, что кожа на шее ощущает каждый звук. – Но глазки…
Чужая рука сгребает мои длинные волосы и тянет их вверх, вынуждая поднять голову. Ворон явно упивается своей властью.
– Глазки как у настоящей куклы, – продолжает маньяк, – они стеклянные.
Болезненное натяжение на макушке прекращается – отпустил. Я снова опускаюсь на подушку.
– Ты создана для моих игр.
Хочется закричать, позвать на помощь, но если Ворон в чём-то и прав, так это в том, что перед ним грёбаная кукла. Абсолютно безвольная, будто марионетка, которая способна шевелиться лишь тогда, когда позволят.
– Кукла, но плоть и кровь… Всё это человеческое. Идеально!
Ворон наконец вырывает свою руку из-под моей.
– И всё же… Мы ведь не хотим, чтобы наш маленький секрет раскрыли, правда, Куколка?
Его губы почти касаются моих. Я могу поклясться, что маньяк улыбается так, как и положено маньяку – безумно и мерзко. Что он сделает с беззащитной и податливой сейчас жертвой?
Его пальцы впиваются в мою кисть, разворачивая её ладонью вверх. Я с замиранием сердца понимаю, что на запястье, там, где обычно проглядываются синеватые вены, ложится что-то ледяное и острое. Лезвие! В висках пульсирует, живот скручивает, а на коже выступает испарина. Что теперь? Смерть?
Я чувствую каждое неспешное движение стали, которая прорезает кожу, пуская кровь… Однако почти мгновенно холод сменяется жаром. Жаром чужого рта. Ворон стонет, а я абсолютно уверена, что он высасывает кровь из раны…
Грёбаный псих!
Нужно пошевелиться! Нужно закричать! Нужно сделать хоть что-то!
Я дёргаюсь, пытаясь вырвать руку. Это оказывается на удивление просто. Настолько, что моё измученное тело едва не падает, однако кто-то успевает спасти от синяков…
– Предки! Мия, что такое? – раздаётся взволнованный голос тёти. Она бережно подталкивает меня обратно на койку.
– Хильде? – я выворачиваюсь, сажусь и недоверчиво ощупываю её покатые плечи.
– Всё хорошо, Мия. Мы в больнице. Помнишь?
Я порывисто обнимаю тётю. Та тут же начинает успокаивающе поглаживать мою спину, продолжая повторять, что всё в порядке. Остаётся лишь всхлипывать и жадно вдыхать жасминовый аромат духов, въевшихся в одежду Хильде.
– Он был тут… Убийца был тут!
– Что? – тётя замирает, тело её напрягается.
– Он пил мою кровь прямо из раны на руке! – Я вытягиваю её вперёд, а Хильде отстраняется.
Она осторожно исследует многострадальную конечность. Когда её пальцы скользят по запястью, я ожидаю вспышку боли, но… Ничего. А позже тётя подтверждает, что обе руки целы и невредимы, на них ни царапины.
– У тебя стресс, дорогая, – Хильде ободряюще похлопывает меня по плечу, – плохие сны бывают. Но мы что-нибудь придумаем, хорошо?
Я рассеяно киваю. Прикосновения Ворона казались мне такими же реальными, как и прикосновения тёти. Возможно, кошмар воспринимался так из-за того, что все чувства сейчас напряжены до предела в безуспешной попытке заменить зрение.
***
Утро проходит как, наверное, и обычное больничное утро. По крайней мере, я его именно так и представляла. Уколы и таблетки, затем пресный завтрак, физиотерапия и лечебная физкультура. Как ни странно, после этого телу становится легче, а боль, которая возникала при малейшем движении, притупляется настолько, что почти незаметна. Хильде уверяет, что завтра я буду как новенькая. Сомневаюсь. Едва ли зрение вернётся волшебным образом…
Однако доктор Штрауд заходит сообщить, что мои анализы весьма неплохи, а шансы на восстановление зрения в ближайший год высоки. Это радует меня, как и болтовня с подругами по тётиному нусфону. Мой сломан, но, к счастью, у Хильде есть идентификаторы Саги и Ринды, да те и сами уже связывались с ней, чтобы узнать моё состояние.
Начало дня кажется на удивление насыщенным. Я рада, что мне не приходится умирать от скуки в ожидании вечера, когда начнутся приёмные часы, а ко мне заглянут подруги. Хильде тем временем ведёт переговоры с администрацией насчёт моей потери зрения. Она настроена чуть более воинственно, чем я…
Меня доставили в критическом состоянии, смерть была близка, как никогда. Кости собирали по частям, а позвоночник удалось восстановить настолько идеально, что спустя три дня я уже могу ходить. Промедли бы полицейские или врачи в приёмном отделении, Хильде бы готовила очередные похороны. Поэтому ругаться я не собираюсь.
Разумеется, это не мешает тёте выбить для меня лечение, которое будет оплачиваться больницей. Судя по тону администратора, он тоже доволен мирным решением дела.
В любом случае это не отменяет того, что сейчас я всё ещё незрячая девчонка, а следовательно, не смогу учиться, как раньше… На самом деле, не смогу даже просто существовать без тёти. Потому она пишет за меня заявление для университета с просьбой предоставить мне академический отпуск, а затем зачитывает его вслух, чтобы проверить. Как раз в этот момент раздаётся стук.
Когда дверь приоткрывается, сквозняк поднимает в воздух знакомый древесно-ментоловый аромат. Я слегка поворачиваю голову, хотя смотрю почти наверняка мимо. Могу предположить, что просто глупо пялюсь в стену…
– Госпожа Силдж, госпожа Варди, – произносит доктор Штрауд. – Полиция прибыла для проведения опроса. Мои рекомендации о покое их мало беспокоят, но если…
– Я готова, – приходится прервать мне. Нет сомнений в том, что целитель будет в первую очередь думать о том, как обеспечить пациентке отдых, но сейчас важнее расследование.
Хильде взбивает мне подушку, чтобы сидеть стало удобнее, а я терпеливо жду, пока внутрь заходят люди. Слух различает шаги, но сказать точное количество гостей сложно.
– Добрый день, госпожа Силдж.
Каждый слог звучит отчётливо и пугающе. Низкий хриплый мужской голос напоминает о том, другом, который до сих пор болезненно пульсирует в голове одним лишь словом…
Куколка.
Мне нужно успокоиться, ответить на приветствие, но вместо этого, я цепляюсь за одеяло с такой силой, что, кажется, вот-вот порву его. Неужели теперь меня будут пугать все мужчины? Но почему не было подобной реакции на Штрауда? Возможно, потому что его ровный и спокойный тон, звучавший иногда слишком тихо, не вызывает ассоциаций с маньяком.
«Просто похожие голоса», – успокаиваю я саму себя мысленно и повторяю это, твердя о том, что убийца не может быть полицейским, не может прийти в мою палату, не может… И всё же, пока Хильде здоровается, больше всего на свете мне хочется прервать её и спросить, как выглядит тот, кто заговорил первым.
По палате рассыпаются буквы чужих имён, которые ускользают от меня из-за волнения. Зато удалось понять, что опрашивать пришли трое: двое мужчин и одна женщина.
– Наш коллега, маг из Службы, – говорит тот самый полицейский, приветствовавший меня, – заглянет в ваши воспоминания. Не беспокойтесь, он будет искать только моменты, связанные с самим преступлением, ничего лишнего. Вы даёте на это согласие, госпожа Силдж?
– Да, – бормочу я почти сразу. Чем быстрее подробности встречи с маньяком станут известны, а его внешность увидят остальные, тем больше шансов, что преступника найдут.
Маг приближается, говоря сухим ломким голосом что-то успокаивающее. Судя по тому, что его руки, накрывшие мой лоб, кажутся морщинистыми, он стар. Учитывая, что маги стареют позже, он очень стар. Сколько ему? Сотня? Больше?
– Сто три года, – смеётся маг. – А теперь сосредоточьтесь, пожалуйста, на вечере, когда всё произошло.
Я успеваю рассеянно подумать о том, как быстро он проник в моё сознание, а ещё удивляюсь возрасту, но после спешу показать ему то, что он ищет. Воспоминания всё ещё яркие, живые настолько, что у меня кружится голова от подступающего ужаса. Злосчастный поворот, кишки и лицо…
***
Не понимаю, что произошло. Только что я пыталась через мысли показать маньяка, а теперь уже лежу на койке. Тётя недовольно шипит, на носу у меня что-то холодное, а в ноздрях неприятно свербит, и с каждым вдохом запах крови становится отчётливее.
– … воздействия! – слышится обрывок фразы Хильде.
– Такие эффекты крайне редки, – отвечает маг, – но обскурация памяти встречается при травмах или колдовстве…
– Моя племянница вам не ведьма, чтобы скрывать мысли! – злится тётя.
– О, я ни в чём её не обвиняю, не поймите неправильно, госпожа Варди. Просто перечисляю возможности.
– Так или иначе, – подаёт голос Штрауд, – дальнейшие попытки телепатического воздействия могут привести к тяжёлым последствиям, вплоть до кровоизлияния в мозг.
– Риски высоки, но…
– Вы не будете мучить мою племянницу! – осаживает Хильде.
– Тогда шанс того, что полиция отыщет преступника, мал, – спокойно произносит маг.
– При всём уважении, жизнь и здоровье пациентки мне важнее, чем расследование. – Судя по тому, как недовольно пыхтит тётя, Штрауд не дал ей резко высказаться, взяв на себя роль переговорщика. – А у полиции есть и другие инструменты. Обычный опрос через разговор, например. Да и если вы не будете пытать мою пациентку, есть шанс, что она быстрее восстановит зрение и сможет помочь с портретом нападавшего.
– Это не пытка.
– Вы поняли, о чём я. Полагаю, сотрудники полиции ожидают вашего мнения, так что будьте любезны, сообщите им, что если они не хотят закончить начатое преступником, то им придётся полагаться на улики и слова госпожи Силдж.
Маг молчит, а затем слышатся звуки закрывающейся двери. Вероятно, он ушёл, о чём свидетельствует и тётя:
– Слава предкам, ещё немного и я бы начала душить его морщинистую шею!
– Хильде, – насмешливо начинает Штрауд, – ты ведь медсестра, должна помогать людям.
– О, я бы помогла ему увидеть праотцов! – фыркает тётя и тяжело вздыхает. – Извини, Викар.
– Всё в порядке, ты можешь на меня рассчитывать…
Рассчитывать? Теплота в голосе целителя настолько очевидна, что мне становится неловко. Я негромко стенаю, шевелясь на койке. Штрауд и Хильде спешат ко мне, объясняя, что это всего лишь обморок.
– Кровь пошла носом из-за резкого повышения артериального давления, вызванного телепатическим воздействием, – целитель объясняет одновременно с тем, как давит на насос, заставляя манжету на моей руке надуваться.
Прохладная головка стетоскопа вдавливается в сгиб локтя, а манжета начинает сдуваться. В какой-то момент я ощущаю пульсацию сильнее, а затем Штрауд отстраняется, освобождая меня от оков тонометра.
– Уже в норме.
– Значит, лицо маньяка так и не увидели? – уточняю я, потирая предплечье.
– Нет. Это обскурация, возникшая, скорее всего, из-за травмы физической и психической. Магия внутри тебя концентрируется на воспоминании, а при столкновении с чужеродным воздействием затемняет или смазывает условную картинку в голове. Это своеобразный барьер, преодоление которого может закончиться плачевно. Вплоть до гибели. Поэтому тебе противопоказана телепатия в любых её проявлениях.
– А нусфон?
– Придётся ограничить его использование. Хотя он не затрагивает память, а только мысли в настоящем… Тем не менее я бы предпочёл перестраховаться. Так что используй его как можно реже.
Мечты о покупке новой модели нусфона и болтовне с подругами при скуке теперь несбыточны… А главное – лицо маньяка так и осталось внутри моей головы. Фантазия легко рисует мне его довольное выражение лица и хищную ухмылку. Мерзавец! Ему повезло! Или…
Я делаю несколько кратких вдохов и осторожно касаюсь волос, за которые Ворон в ночном кошмаре поднимал мою голову… Что, если это был не сон? Или не совсем он. Вдруг он как-то проник ко мне в разум, чтобы скрыть своё лицо от других?
– …с ними? – заканчивает Хильде.
Несмотря на то что понятия не имею, о чём она, я всё равно киваю, а затем прислушиваюсь к тому, как Штрауд выходит из палаты. После возвращаются полицейские.
– Госпожа Силдж, – начинает женщина, – к сожалению, телепатически ничего не удастся прояснить, поэтому мы с коллегой проведём опрос. Вы готовы?
Дождавшись утвердительного ответа, она просит меня рассказать всё с самого начала. Я делаю это, но запинаюсь на самом важном моменте. Моменте, когда я стала свидетельницей убийства. Хильде даёт мне стакан воды.
– Госпожа Силдж, – обращается тот самый детектив, который представлял мага, – постараетесь максимально подробно всё описать, это важно для расследования. Вы ведь хотите поймать вашего красноглазого монстра?
Всё внутри меня холодеет, я кашляю, подавившись, и отдаю тёте стакан дрожащей рукой. Невозможно контролировать свою реакцию на фразу полицейского. Его низкий голос всё ещё напоминает мне Ворона, а красные глаза… Я ещё не говорила про них!
Мне страшно что-то уточнять, потому что в палате лишь Хильде, полицейская и я… Будь тут Штрауд, было бы спокойнее. Хоть и целитель, он всё же маг, к тому же явно близок с тётей, значит, мог бы в случае чего помочь, а сейчас…
– Вы бредили, когда вас нашли, и упоминали красноглазого монстра при патрульных. Те внесли это в отчёт, – полицейский смягчается, похоже, поняв, что именно в его словах меня напугало.
Это успокаивает, однако я всё ещё хочу рассмотреть его, чтобы выяснить, как он выглядит. Зловещее ощущение, что это Ворон, не отпускает…
– Если вам некомфортно, могу выйти, – предлагает детектив.
Какая учтивость! Тем не менее я качаю головой и продолжаю рассказ, описывая ту кровавую картину. Несмотря на все свои филологические познания, мне трудно передать образ маньяка в деталях. И если его одежда и маска вопросов не вызывает, то вот черты… Этого явно недостаточно, чтобы понять что-то, потому я перехожу к «особым приметам»:
– У него была смуглая кожа и длинные волосы. Так что, очевидно, меня пытался убить какой-то вакан…
Почему-то образуется неловкая пауза. Она длится некоторое время, пока полицейская снова не спрашивает меня о том, что случилось дальше. Остаток встречи говорит только она.
После прощания с детективами я выдыхаю, расслабляясь. И всё же один вопрос терзает меня до сих пор:
– Как выглядел полицейский?
– Детектив Куана? – нехотя произносит тётя. – Он вакан.
***
Остаток дня я провожу в опасениях, мысленно возвращаясь к разговору с полицейскими. Мог ли тот Куана быть Вороном? Конечно, ваканов в Сахеме немало, и маньяк вполне мог быть кем-то ещё, но всё же…
Переживания не отпускают, особенно когда отвлечься почти не на что. К счастью, приходят Ринда и Сага. Забавно, но я никогда раньше не замечала, насколько подруги громкие: какие звонкие у них голоса, как стучат каблуки Ринды и как топает Сага с таким усилием, будто пытается проломить пол. А ещё они пахнут. Ринда – тёплым миндалём и молоком с мёдом с нотами пачули, а Сага –мускатным орехом и белым шоколадом с цветочными отголосками. Подруги заполняют собой пространство. Казалось, они повсюду в небольшой палате, что-то говорят, шуршат пакетами и нарезают яблоко.
Я улыбаюсь, как идиотка, потому что их присутствие возвращает меня в нормальность без маньяка, без полиции и без слепоты… Тем не менее сложно не заметить, что что-то не так: Сага выделяется не только топотом, но и резкими движениями. Она даже задевает что-то, что падает с глухим стуком.
– Блять, – бурчит подруга. Она никогда не стеснялась в выражениях.
– Всё нормально? – я поворачиваю голову в её сторону.
– Блять! – громче повторяет она. – Ты морочьи жуткая, когда смотришь мимо меня!
– Я не смотрю.
– И когда вернётся зрение?
Я пожимаю плечами, откусывая дольку яблока, которое нарезает Ринда, сидя на краю койки. Слышится движение ножа по мякоти плода.
– Не знаю… Точных сроков нет. Доктор сказал, около года.
– Год? – Сага, кажется, подпрыгивает на стуле, потому что его ножки скребут пол с мерзким звуком. – Так долго? Вот уроды! Сами пропустили, так ещё не спешат что-то делать с этим!
– В приоритете явно был позвоночник, – слабо заступается Ринда, вероятно, ощущая какую-то солидарность с врачами. Она и сама учится на медицинском, так что это не удивительно.
– Вот-вот, – подхватываю я, – Так что благодарите предков, что не кормите меня из ложечки. Ну и ещё мне оплатят всё лечение.
– Какая удача! – язвительно отзывается Сага.
– Ты так ругаешься, будто сама пострадала, – я наугад веду рукой по воздуху и попадаю по её плечу, а затем хлопаю по нему. – Ты всегда была злобной сукой, но сегодня ты будто заразилась бешенством… Воды не боишься?
– Иди ты! Я, между прочим, за тебя переживаю!
– Она начиталась газет, – вступает Ринда. – А я говорила просто подождать новостей от тебя лично или Хильде, но кто меня слушает?
– Прости, мамуля, виновата, – хихикает Сага. – Но только попробуй сказать, что ты тоже не читала этот словесный понос.
– Предки! Нет! Ну то есть… Слушала пересказы парня.
– И что написали? – интересуюсь я.
– Глупости в основном…
– Писали, что ты была пьяная и потому свалилась с лестницы.
Я давлюсь яблоком и наклоняюсь, чтобы откашляться. Вот же ублюдки! Нет, они правы, но лишь отчасти. Я выпила несколько бокалов сидра, но причина моего падения заключается в крутом спуске, высоте порожков и гребаном маньяке за спиной! Сами бы побегали от него, я бы на них посмотрела!
Воображение живо рисует убийцу в его маске-черепе с алыми искрами в глазницах и окровавленным ножом в руках, Ворон гонит к лестнице подлых газетчиков, а я слежу за этим с упаковкой чипсов… Идеально…
– Не переживай, – вступает Ринда, – так писали только в двух газетах, в остальных всё нормально.
– Остальных? – изумлённо восклицаю я, стыдливо выныривая из фантазий, в которых Ворон выступал едва ли не моим защитником. – И сколько газет написали об этом?
– Эээ… Все новостные газеты города…
– Морок! И что ещё меня ждёт? Что там было?
– Нападение в некогда самом тихом районе Сахема, – процитировала Сага с набитым ртом. Засранка доедала моё яблоко. – Потерпевшая ослепла, но жива и уже даёт показания… Ну или что-то в этом роде. Кстати, что полиция?
– Откуда они это взяли? – скривилась я. – Полиция была только сегодня. Опросили… Телепатия не помогла, так что… Не знаю…
– Ну, судя по тому, как газетчики за это ухватились, дело так просто не замнут.
– Я, кстати, решила разузнать, – начинает Сага, – и пошла…
– В архив, – одновременно заканчиваем мы с Риндой.
Наша подруга со школы была помешана на расследованиях, в итоге пошла учиться на юридический. Не удивительно, что она и тут отыскала повод для исследования…
– Всё-то вы знаете! Так вот! Я пошла туда не просто так! В паре газет я заметила упоминание некого старого дела и выяснила, что это не первое жуткое убийство в этом районе при странных обстоятельствах!
– Давай начнём с зим, – вздыхает Ринда, прекрасно зная, как глубоко Сага любит копать и что иногда её находки – просто интересные факты, а не полезные улики. – Когда это случилось?
– Около пятнадцати зим назад…
– Пятнадцать? Нет.
– Почему? Некоторые маньяки и дольше могут действовать. А там была убита женщина и сообщалось о красных глазах!