Обскур
«Ты справишься. Ты в знакомом доме. Ты изучила лестницу!» – уговаривает рациональная часть. Вцепившись в перила, я спускаюсь, сосредоточившись на своих ногах, а не на свисте, который уже несётся вдогонку.
Проклятый Ворон играет. Он мог бы поймать слепую девчонку мгновенно, но вместо этого лениво идёт по пятам.
Когда ступни касаются пола первого этажа, из меня вырывается выдох облегчения. Справилась! Я быстро двигаюсь по стенке к выходу, натыкаюсь пальцами на ключницу… Пусто! Чтобы открыть дверь, мне нужен ключ, которого нет! Естественно, этот урод забрал его!
Страх душит, но я бегу в зал, спотыкаясь о ковёр. Приглушённый смех рядом даёт понять, что маньяк видит меня, более того, забавляется от неловкости своей жертвы. Я боюсь и ненавижу его одновременно, но не останавливаюсь, ощупывая прохладное стекло.
– Куколка-Куколка, – цоканье языка раздаётся так близко, будто Ворон стоит прямо за спиной, – ты заперта в вольере с хищником.
Я не комментирую дурацкую метафору и дёргаю за оконную ручку. Ничего не происходит даже спустя несколько попыток. Очевидно, мерзкий убийца просто не позволит выбраться. Вероятно, он крепко держит створки, а моих сил не хватит, чтобы распахнуть их. Проклятие!
Я снова срываюсь с места, а Ворон смеётся над моими попытками спастись. Злость во мне закипает, разгоняя леденящую панику. Вбежав на кухню, я хватаю первый попавшийся нож, а затем отхожу к стене так, чтобы упереться в неё лопатками, и жду.
– Разве можно Куколке играть с заточенными лезвиями? – язвительно интересуется Ворон.
– Я зарежу тебя, если подойдёшь! – Фраза выходит более жалкой, чем я надеялась. Голос дрожит, а моего раздражения не хватает, чтобы быть достаточно храброй и игнорировать ужас, извивающийся внутри.
Ворон молчит. Я не вижу его, но ощущаю запах – сплетённые ароматы деревьев, мха и стали. Его шаги – пар над водой. Они абсолютно бесшумны. Распознать, где он находится, нельзя.
– Что я сказал, Куколка? – в воздухе вибрирует низкий баритон.
Ворон легко перехватывает мои запястья, поднимая их одной рукой, а второй без труда вырывает из пальцев нож. Он наклоняется, упираясь своим носом в мой. Его тело настолько близко, что почти вдавливает моё в стену.
– Нельзя играть с острыми предметами. А что, если ты поранишься? – продолжает Ворон. Его длинные волосы скользят по моей щеке, а шёпот щекочет ухо: – Или ты хотела пораниться? Хотела, чтобы я полакомился тобой?
Я пытаюсь вырваться, но тщетно.
– Мне понравились наши догонялки, Куколка, – говорит Ворон, и теперь его дыхание обдаёт моё лицо. – Будем считать это разминкой, да?
Было бы проще, если бы из его рта вырывалась кариозная вонь, но вместо неё я ощущаю ментол и… кровь. Ну ещё бы!
– Хорошая игрушка, сама дала мне в руки оружие, какая умница. Ты будешь послушной куклой?
К моей шее прислоняется холодное лезвие, его остриё царапает кожу над пульсирующей веной. Я застываю, лишь бы не шевелиться лишний раз и жалобно всхлипываю.
– О, ты издаёшь прелестные звуки, Куколка. – Ворон подаётся вперёд, вжимаясь в меня тазом. – Если постараешься, у меня точно встанет.
То есть, эта сволочь собирается не просто убить свидетельницу, а предварительно трахнуть? Ненавижу его! Настолько сильно, что сдерживать слёзы отчаяния становится проще и я сглатываю их, стараясь говорить ровно:
– Что тебе нужно?
Ворон касается моего лба губами, но не целует. Он делает так для того, чтобы я могла понять – сейчас он улыбается.
– Мне нужна моя Куколка. И её сладкая кровь.
– Ты что, вампир?
Ворон хохочет так, будто услышал самую смешную шутку за год. Но, по крайней мере, убирает нож в сторону.
– Ты думаешь, я холодный засранец с драматичными приторными фразочками из сопливых книжек?
– Думаю, ты просто маньяк, который хочет убить жертву.
– Маньяк? Не-ет, Куколка, я кое-что гораздо хуже. Я Ворон…
Я резко выдыхаю, получая подтверждение имени, которым сама нарекла его. Он продолжает:
– …чудовище из чащи Великого леса. – Легко представить, как разгораются его рдяные глаза, как он скалит зубы и ухмыляется, как на его лице отпечатывается зловещее выражение. – И я здесь для того, чтобы поиграть с новой игрушкой так долго, как получится. Ведь пока к тебе не вернётся зрение, ты не сможешь опознать меня. Пока к тебе не вернётся зрение, ты, Мия, будешь моей послушной Куколкой.
Собственное имя, сорвавшееся с губ убийцы, заставляет ладони вспотеть. Оно звучит угрожающе. В висках болезненно пульсирует, а в горле скручивается ком, мешающий воздуху проникать в лёгкие.
– Что насчёт твоего убийства… Я хочу забрать гораздо больше, чем только твою жизнь… – Ворон опять вдавливает нож в мою шею, требуя: – А теперь скажи, кто ты.
– Кукла, – едва слышно отвечаю я. Нельзя спорить с сумасшедшими и монстрами. А Ворон и то и другое.
– Не так… Ещё раз. Кто ты?
– Твоя послушная Куколка.
– Вот так, умница, – хвалит он и перебирает пряди моих волос. – Ты подстриглась. Я заметил сразу…
Будто меня волнует, заметил ли маньяк изменения в моей внешности. Ответ – нет! Что действительно волнует, так это нож в его руке.
– Тебе идёт новая причёска, – заключает он.
Его пальцы крепче сжимают мои запястья, поднятые над головой и прижатые к стене. Холодное лезвие распарывает кожу на одном из них, и кровь стекает вниз. Ворон делает судорожный вдох и прижимается ещё теснее, вминаясь в меня и ловя губами каждую каплю.
– Ты такая вкусная, Куколка. Тобой я делиться не стану ни с кем…
Снова нож. Теперь он царапает щёку. Язык вылизывает её, а я ощущаю шарики пирсинга на нём с каждым движением. Остриё спускается дальше, раня шею, и горячий рот втягивает новую порцию крови.
Мне хочется биться в руках Ворона, мешать, но это всё равно бесполезно. Крики и рыдания я тоже сдерживаю, кусая губу. Он не получит от меня никакой реакции. Никакой, даже самой крошечной.
Запах крови перекликается с её привкусом во рту из-за того, как сильно мои зубы впились в тонкую кожицу. Морок! Я будто помогаю добыть ещё больше того, чего Ворон так жаждет! И он явно замечает это, потому что мой жалкий контроль рушится, когда широкая рука обхватывает подбородок, вынуждая меня запрокинуть голову. Я непроизвольно стону, когда Ворон впивается поцелуем в мои губы…
Глава 5
КУКЛА
Я вздрагиваю и резко выдыхаю, пытаясь понять, что происходит. Только что меня терзал Ворон, а теперь… Первым делом я хватаюсь за свою руку, где он оставил порез, но кожа ровная, без намёка на рану или хотя бы шрам. Снова сон? Такой же натуральный, как в больнице… Обычно мне являлся образ с первой встречи, когда глаза ещё видели, но эти два раза отличались…
Голова болит так, будто её сжимает металлический обруч, который к тому же затягивается. Откинув одеяло, я поднимаюсь, потирая виски, и выхожу из комнаты. Слышится жужжание и звяканье кофемашины внизу. Очевидно, вернулась Хильде. Стоит спуститься, как предположение подтверждается.
– Рано ты, – вместо приветствия говорит тётя.
– Голова разболелась из-за кошмара, – уныло бормочу я, нащупывая графин с водой.
Хильде, судя по звукам, роется в верхнем шкафчике, а затем вручает мне блистер с таблетками. У неё частенько случаются мигрени, так что обезболивающих дома хватает. Я принимаю лекарство и соглашаюсь на чашку кофе. Состояние паршивое, так что взбодриться не помешает. А потом хорошо бы зайти в душ и надеяться, что вода смоет даже страх…
– Выглядишь ты так, будто не спала, а марафон бежала, – бурчит Хильде, явно недовольная вялым состоянием несчастной племянницы. – Что снилось-то?
– Как и в больнице. Маньяк, пьющий мою кровь.
– Возможно, реакция на стресс, твои ассоциации и… – тётя тяжело вздыхает. – Но мы могли бы…
– Не нужно, – прерываю я. – Если станет совсем плохо, обещаю, пойду к мозгоправу, а сейчас… Несколько кошмаров после пережитого – не так уж и много. Моя психика неплохо справляется, стоит выдать ей приз огромным лотком мороженого.
Хильде одобряет инициативу. Мы переходим к планам на день. Утром тётя должна выспаться, а после пойдёт по своим «подопечным» – местным, которым требуется помощь. Это её личная инициатива помогать им, потому что она знает их уже давно и иногда навещает.
Хильде уходит к себе, а я съедаю приготовленную ею яичницу и иду в душ на первом этаже. На втором есть ванная, но для меня сейчас она неудобная. Перелазить через бортики кажется настоящей пыткой. Первые пару раз я набила себе синяки, а потом чуть не упала. С тех пор предпочитаю исключительно душ внизу. Тут он застеклён, с прорезиненным бортиком высотой меньше моего мизинца. Переступить через него проще простого. Мои вещи остались на ящичке со всякой мелочью, вроде запасного мыла, туалетной бумаги и прочего.
Я быстро обмываюсь и выхожу. Капли воды холодят до мурашек, так что хочется скорее укутаться в полотенце, пока висящее на крючке. Однако нащупать удаётся только пустоту… Морок! Наверное, оно упало.
Для удобства и устойчивости я опускаюсь на колени, на мягкий пушистый коврик, впитывающий всё больше воды. Мои руки слепо шарят по полу пока вдруг не натыкаются на…
Ладони ложатся на тупые носы какой-то обуви и поднимаются, чтобы изучить высокие ботинки со шнуровкой. Размер слишком большой. Пальцы задевают грубую ткань брюк и впиваются в чью-то ногу…
Ужас мгновенно вгрызается в мои внутренности и усиливается, когда кто-то свистит… Из-за ароматов геля, шампуня и бальзама хуже ощущается другой – запах леса. Но сейчас он становится болезненно отчётливым, наполняя лёгкие ядом.
– Очаровательно, – Ворон кладёт руку на мою макушку, – ты на коленях передо мной. Абсолютно голая…
Я дрожу не столько от прохлады, сколько от паники, вновь врывающейся в сознание и разливающейся льдом по жилам. Она заставляет оцепенеть, пока чужие пальцы зарываются в мои мокрые пряди и поглаживают так, будто я любимый питомец.
– Готова к играм, Куколка?
Прозвище заставляет дёрнуться. Это простое движение избавляет от невидимых пут страха. Я отшатываюсь, задевая что-то по пути. Кажется, какие-то чистящие средства, ведь при падении они издают глухой звук пластика. Затылок случайно ударяется об дверь, создавая больше шума, а голову пронзает боль.
Маньяк резко хватает меня и легко поднимает. Я задыхаюсь и почти вишу на нём, едва касаясь пола. Ворон впечатывает меня в стену.
– Мия? – кричит тётя, похоже, с лестницы. – Всё в порядке?
Влага с обнажённого тела пропитывает одежду убийцы, пока он вдавливает свою руку в мои губы, не позволяя произнести ни слова. Вместо этого шёпот ласкает моё ухо:
– Если кто-то узнает о наших играх, я убью всех, кто тебе дорог. – После угрозы Ворон убирает ладонь, позволяя самостоятельно решать, что делать дальше…
– Мия? – зовёт Хильде и, кажется, торопливо спускается вниз.
– Всё нормально! – восклицаю я, кое-как сдерживая рыдания. – Просто задела ногой флаконы. Не беспокойся.
– Точно? – с сомнением уточняет тётя.
– Прекрати обращаться со мной, как с беспомощной! – резко отвечаю я.
Хильде явно решает не вступать в полемику и ретируется. Мне же больше не удаётся унять слёзы, и они стекают по моим щекам. Отчаяние горечью остаётся на языке.
Я превращаюсь в Куклу. И нечего нельзя с этим сделать.
Мне не удаётся сдержать тихий всхлип, когда маньяк отстраняется. Колени трясутся, словно я вот-вот рухну на пол к ногам проклятого Ворона, но его руки возвращаются… Они скользят по мне змеями. Проводят по животу, сдавливают талию, сминают грудь… Руки всего две, но кажется, будто их сотни… Они словно изучают меня, оценивают товар…
Я стараюсь успокоиться и дышу через рот, когда вдруг понимаю, что Ворон слишком близко. Его язык с пирсингом проходится по моей щеке.
– Послушная Куколка, – бормочет он хриплым голосом и снова слизывает мои слёзы, – ты такая умница. Я позабочусь о том, чтобы никто не заметил наши игры на тебе.
Вот оно что… Он как-то лечит меня? Потому ран и не осталось? Значит… Значит, ночной визит мне не приснился. Это правда… И в больнице, вероятно, тоже… Не зря маг упомянул колдовство. Возможно, тогда Ворон и правда что-то сделал, чтобы сохранить свою тайну.
– А теперь отдыхай, потому что, когда я вернусь, мы продолжим…
Я охаю, когда Ворон стискивает мою задницу, притягивая к себе. Он прижимается и прикусывает кожу на шее, а затем резко исчезает. Его тепло больше не согревает. Но вместо того, чтобы поскорее взять полотенце и накрыться, я опускаюсь на пол и рыдаю от абсолютной беспомощности перед своим мучителем…
***
Я не чувствую безопасности дома. Осмотреться нельзя, а слух и нюх не настолько остры, чтобы безошибочно угадывать точно ли вокруг никого нет. Перепуганное воображение то и дело подкидывает образы Ворона, бродящего поблизости или вообще сидящего напротив. Он ведь сраный сталкер, который всегда где-то рядом, всегда смотрит…
Пока Хильде отсыпается после смены, я сижу в гостиной на диване, поджав ноги. Она поднимается днём, и мы обедаем. Вести себя как обычно не получается. Тётя это, конечно, замечает, а я списываю на плохое настроение. В конце концов, и без визитов Ворона, у меня вполне веская причина быть недовольной – слепота.
Клянусь, если кто-то скажет, что мне пора полностью смириться, я истыкаю его глаза вилкой и предложу смириться с этим! Поморщившись от собственных мыслей и вымышленного недовольного критика, я отпиваю ягодный чай. Хильде общается по нусфону с Сагой, потому что мне нельзя. Доктор Штрауд до сих пор не разрешает пользоваться этим устройством без особой надобности…
– Она заедет вечером, завтра у неё два экзамена, – сообщает наконец тётя. Слышится негромкий стук – нусфон положили на столешницу. – Можешь побыть тут, дождаться Сагу. Ну, или мы вместе сходим к моим подопечным.
Я знаю, что погибшая соседка была из таких «подопечных», знаю, что помимо неё есть ещё старик на инвалидной коляске, которого зовут Бо, и какой-то парень Хоук с умственной отсталостью. Хильде иногда рассказывала о них. Очевидно, я теперь в каком-то смысле очередная подопечная… Повезло, что тётя – сама доброта, которая привыкла помогать.
– Нет, пойду с тобой, – настойчиво хмурюсь я.
Перспектива оставаться дома в одиночестве мне сейчас не нравится до скрежета зубов. И при условии, что я действительно буду одна… От того, что Ворон в любой момент может попасть сюда как-то не по себе…
Собравшись, мы с тётей выходим наружу. Я тут же цепляюсь за руку Хильде, а она замедляется. Это позволяет в какой-то мере насладиться прогулкой. Раннее лето выдалось достаточно тёплым, в прогретом воздухе ощущается ароматы цветущих растений и свежескошенной травы. Вероятно, облака не загораживают Инти, потому что чем дольше мы идём, тем явственнее чувствуется жар её лучей.
Не знаю, куда конкретно ведёт дорога, и не могу представить. В детстве меня больше волновал песок во дворе и маленькая лейка, с которой я важно расхаживала по тропинкам сада, поливая цветы вместе с бабушкой. Во взрослом возрасте мне хотелось отдохнуть дома или посидеть с книгой на широких качелях, а затем поболтать с тётей, ну и, конечно, съездить в центр города, чтобы погулять с подругами или посидеть в кафе. Так что мои познания данного района ограничиваются сравнительно небольшими кусками территории от двух ближайших остановок до родного дома.
Когда мы сворачиваем, я окончательно теряюсь в пространстве и стискиваю руку Хильде сильнее. Под подошвами новеньких кроссовок вместо асфальта оказывается более неровная поверхность с мелкими камешками. Каждый шаг сопровождался лёгким шорохом, а иногда хрустом. Наконец мы останавливаемся. Раздаётся скрип старой деревянной калитки, а затем тётя ведёт меня дальше.
Она громко зовёт:
– Бо! Это я!
– О! – почти сразу доносится восклицание, за которым следует хлопок. – Я же говорил, что она попозже заявится!
– И ты был прав, старик, – хмыкает голос поблизости.
От неожиданности мои ноги подкашиваются, и я почти повисаю на Хильде.
– Мия? Ты чего? – удивлённо интересуется она.
Я качаю головой, выпрямляясь. Проклятый низкий баритон! Кому он принадлежит? И почему так похож на тон Ворона?
– Здравствуйте, – звучит приветствие уже совсем рядом.
– Эйнар! А ты тут что делаешь?
Это ведь наш сосед? Вакан? Ну точно… Это его я слышала вчера, когда он говорил про… Про игрушки. По позвоночнику ползут мурашки, а я ёжусь, изо всех сил пытаясь сохранить спокойствие.
– Ну, я ведь знаю, что вы навещали мою бабулю, как и Бо с Хоуком. А вы вчера были в ночь, вот я и захотел помочь, но зайти к вам не решился, так как не знал, во сколько вы подниметесь, – объясняет тот.
Хильде тает, рассыпаясь в благодарностях. А мне хочется закатить глаза. Этот Эйнар меня раздражает. Тем не менее мы на какое-то время задерживаемся у старика Бо. Тётя долго объясняет ему, как принимать новые таблетки. Мы находимся там столько, что я, сидя на стуле у распахнутого окна, уже ощущаю прохладное дыхание вечера.
– Скоро закат, – напоминает Эйнар, – а нам нужно к Хоуку.
Нам? Я морщусь, но поднимаюсь и жду, когда Хильде подойдёт ко мне. Двигаться самостоятельно нельзя, есть вероятность задеть какой-нибудь ковёр и распластаться посреди гостиной.
Тётя прощается с Бо, общая заглянуть, как только сможет, тот лишь понимающе бубнит что-то о новых заботах Хильде, мол, ясно, что так долго не забегала. «Новые заботы» – это, разумеется, незрячая племянница… Я делаю вид, что не разобрала слов, а после наконец, ухватившись за тётю, покинуть дом Бо.
Эйнар идёт рядом с нами. Он рассказывает Хильде что-то про работу, но я слушаю его вполуха, потому что занята своими мыслями. Все они сводятся к проклятому Ворону. Мозг пытается сверить вибрирующий голос из воспоминаний и голос Эйнара. Потому и не важно, что говорит сосед, важно, как он это делает.
– У Хоука я тоже давно не была… Беспокоюсь вот, всё ли с ним хорошо. У него простенький нусфон, и пару раз я с ним связывалась, чтобы проверить всё ли в норме, но…
– Он мало что скажет, – с пониманием заканчивает Эйнар. – Ничего, теперь я живу рядом с вами и помогу. Можете на меня рассчитывать.
Разумеется, я не телепатка, но всё равно почти слышу мысли Хильде о том, какой Эйнар хороший милый юноша. Уверена, она бы ещё и посмотрела на меня с укором, мол, а ты его подозреваешь во всяком… Я тяжело вздыхаю, осторожно следуя за тётей.
– Хоук? – Хильде притормаживает и вопит так, что у меня начинает звенеть в ушах. – Хоук? Это я!
Раздаются глухие стуки, а затем хлопок.
– Тётишка! – Звучит так, будто кто-то ведёт по стеклу, извлекая этот противный скрип.
– Хоук! Ты что искупался в грязи? – причитает Хильде. Она отрывается от меня и идёт дальше.
Я же почти задыхаюсь, оставшись без неё в незнакомом месте, и едва не падаю в обморок от ужаса, когда чья-то ладонь ложится на мою поясницу, подталкивая вперёд.
– Спокойнее, Мия, это я, – говорит Эйнар, – расслабься, здесь путь прямой до самой лестницы…
Ещё чуть-чуть и меня вырвет от волнения. Либо всё это совпадение, либо грёбаный Эйнар – Ворон! Иначе какого Морока он говорит то об игрушках, то о лестницах? Однако логичная часть меня всё ещё ищет оправдания и напоминает, что это просто слова, а у большинства домов есть крыльцо и ступеньки. К тому же всё нормально, ведь совсем рядом звучит голос Хильде и невнятная речь Хоука.
Я отказываюсь от руки Эйнара, пытающегося меня поддержать, и поднимаюсь, ухватившись за перила. Сосед же идёт позади… Если он пялится на мою задницу, обтянутую джинсами, я выколю ему глаза! Однако любые мысли о мести за взгляд исчезают, когда я захожу под крышу дома…
В нос мне бьёт вонь гнили, и тошнота подкатывает к горлу. Полы скрипят под ногами, а под подошвами чувствуется что-то липкое – возможно, остатки еды или грязи. Следующий шаг даётся с трудом, слышится негромкий хруст…
– Кажется, ты только что убила какого-то таракана, – насмешливо комментирует Эйнар.
– Фу! – не выдерживаю я.
– Мия! Стой там, – кричит Хильде. – Эйнар, помоги-ка мне. Предки милостивые, Хоук! Нельзя таскать в дом мёртвых животных! Они не оживут, даже если ты будешь пытаться кормить их кукурузными хлопьями!
Я уже жалею, что не осталась дома. Там хотя бы не воняет и не ползают тараканы. Уже начинает казаться, что они забираются под мою одежду… Мерзость! К счастью, тётя уводит меня, а основная вонь исчезает вместе с Эйнаром. Вероятно, он вынес тушу. Не хочется даже уточнять такое, но я почти уверена, что в гниющей плоти копошатся личинки…
Всё ещё думаешь, что встреча с Вороном хуже?
Я не отвечаю на собственные дурацкие мысли и с благодарностью принимаю поручение от Хильде. Приятно, что из-за моей слепоты меня всё же не считают совсем никчёмной. Так что теперь я увлечённо тру столешницы кухонных тумб губкой со средством, пахнущим мыльной сиренью. На мне тётины перчатки, а результат увидеть не удастся, но можно ощутить липкие места, по которым поверхность губки проходит с трудом. Наверное, это жир или масло, или и то и другое.
– Тут всегда так? – уточняю я.
– Нет, если сюда кто-то заходит. Хоук вполне может пожить самостоятельно какое-то время, но всё равно ему необходима помощь… Ума не приложу, почему его не забирают в специализированное место! – сердится Хильде. – Хотя, кто знает, вдруг там ещё хуже…
До меня доносится плеск воды – то ли тётя отжимает тряпку, продолжая мыть полы, то ли это отголоски из ванной, где Эйнар помогает смыть грязь с головы Хоука.
– Он родился таким. Потом ему поставили диагноз дебильности.
Я прыскаю, но тут же смолкаю:
– Ты серьёзно?
Хильде хмыкает:
– А ты думала? Это одна из степеней умственной отсталости. Дебильность, имбецильность и идиотия.
– Оу… Что ж, буду осторожнее подбирать ругательства, – бормочу я. – Так и что это значит?
– Поражение мозга плода, вследствие чего появилась задержка в развитии. Считается, что у Хоука лёгкая отсталость и он самостоятельный, но…
– Очевидно, это не так.
– Не так. Он добрый мальчик, но многое пережил, – тяжело вздыхает тётя и охает. Я почти уверена, что она разогнулась и трёт спину. – После того как мать убили, Хоук совсем плох стал, так ещё и отец его запил. И в угаре бил мальчонку почём зря… А я… Я ведь его совсем младенцем помню… Мы с его матерью дружили, а с его дядей …
Хильде резко обрывает слова и шипит:
– Мигрень разыгралась что-то…
– Таблетку?
– Потом приму. Давай закончим с уборкой. Я пока схожу, воду сменю, и ещё раз тут пройдусь…
Я остаюсь наедине с поверхностью, которая с трудом, но оттирается. А размышления о том, что рассказала тётя, не отпускают. Разум хватается за слово «убили». Но кто? Мне интересны подробности, так что, когда раздаются шаги, я осторожно уточняю:
– А как погибла мать Хоука?
– О, жуткая история, – заявляет Эйнар.
Тело мгновенно начинает дрожать, а ещё приходится сдерживать своё желание запустить в него грязной губкой. У меня все шансы попасть, если тот заговорит снова…
– Ты только не упоминай красные глаза, – насмешливо просит он.
Я цепенею от ужаса. Догадки о Вороне бомбардируют сознание, и мне хочется сбежать от подозрительного соседа. Но затем я слышу ещё один голос. Мужской, ломкий и трясущийся с неправильным произношением букв:
– Карсные гваза. Карсные гваза. Карсные гваза.
– Ох, блять, ты был тут? – удивился Эйнар. – Нет, Хоук, ничего такого. Ну же, иди, сядь на диван. Тебя скоро расчешут.
– Карсные гваза, – повторяет тот настойчиво, но всё же уходит.
– Что это, мать твою, значит? – не выдерживаю я.
– Ты не в курсе? Громкая история была… Его мать убили у него на глазах, как и его дядю. Хоуку было десять зим отроду, и он стал единственным свидетелем. Полицейским он смог сказать лишь про красные глаза, и всё. Его мать была обескровлена, а дядя растерзан, но мальчик всё твердил про чудовище и красные глаза… Бу!
Я дёрнулась, выронив губку, а Эйнар рассмеялся:
– Извини, у тебя было такое перепуганное лицо, не удержался. Но это на самом деле жутко. Каждый раз, когда я приезжал к бабушке на лето, мы с ребятами рассказывали эту историю, собираясь у костра. Эту и ещё ту, когда ослаб щит между нами и оравой духов из Великого леса. Тогда куча людей умерли… В Сахеме много зловещих историй, превращённых в страшилки.
– Я о таких не слышала…
– Скучное же у тебя было детство!
Я морщусь и наконец расслабляюсь, когда тётя приходит на кухню. Закончив все дела, мы прощаемся с Хоуком, а по дороге обсуждаем странного парня.
– Он с нами никогда не играл, но мы хоть и были олухами, даже нам было жалко этого нелепого человечка. Отец бил его нещадно, Хоук вечно ходил в синяках и ссадинах, с кровью из носа или разбитой губой… – рассказывает Эйнар. – Когда Хильде приезжала к родителям, мы его к ней водили лечиться…