Муж-озеро

– Вот на Круглом озере – помнишь, мы там раньше на майские праздники все время с детьми стояли? – так там все, к берегу не подойти, – с каким-то затаенным наслаждением нудел Костик. – Коттеджи распупыженные стоят. Охрана, блин, собаки. Один тут – Гена такой, ну ты помнишь, из институтских – пошел по берегу, так ему такие в камуфляже дорогу перегородили, карабин к горлу приставили и говорят: «Еще раз увидим здесь, трупом будешь». Вот так-то, да…

– И ничего ведь не сделаешь. У них там все куплено, и в полиции, и в администрации… Рука руку моет!

– А на Медной? А на Хрустальном? Везде все одинаково.

«Молчи, молчи, не надо ничего говорить, – упрямо глядя в землю, твердила себе Танюша. – Ты ничего в них не исправишь, а себе сделаешь хуже».

– А вот на Орлинском… помните, мы там еще грибы собирать ездили? Лес такой красивый, сосновый бор, черничники… Так там теперь все трехметровым забором огорожено, всюду камеры понатыканы. И пол-озера огородили. Говорят, депутат какой-то московский живет. Или прокурор, не помню. – Майя с наслаждением смаковала подробности, не ведая, что один за другим забивает гвозди в сердце Танюши.

«Нет, придется сказать. Только очень быстро». Танюша набрала в грудь побольше воздуха и открыла рот.

– Все так и есть. Законы повсеместно не работают. Но есть поговорка: если ничего не делать, то гарантированно ничего не получится, а если делать хоть что-то, то, возможно, получится хоть что-то. Короче, есть примеры по стране, когда люди объединялись, боролись, и у них получалось… где-то забор береговой подвинули, где-то коттедж незаконный не дали построить…

– Ой, девушка, вы в это верите? Чтобы в нашей стране у кого-то просто так получилось?

– А-ха-ха, наверное, этим «людям» другая какая-то шишка проплатила, чтобы то место занять!

– Танечка, вы такая наивная!

«Нет, я не наивная. Просто я не могу думать об этом спокойно. И завидую вам, что вы можете».

– А вот всякие там гринписы, «зеленые»… Вот и занялись бы…

– Какие гринписы? Они же все проплаченные. Они на Запад работают.

Танюша вспыхнула.

– Почему проплаченные? Разве у вас есть доказательства? И вообще… почему кто-то должен спасать нашу родину за нас? Это наша работа.

– Девушка, вы точно уникальный человек. Таких, как вы, больше не осталось. – Влад самодовольно усмехнулся.

– Так вы верите, что я не проплаченная? Вот я же убираю мусор за другими. А раз я – не проплаченная, и вы – я надеюсь – не проплаченный, то почему же так называемые «зеленые» должны быть проплаченными?

– Танечка, это же совсем другое, – ласково-покровительственно сказала Майя. – Но что касается больших организаций… они точно не могут бесплатно работать. Уж поверьте моему опыту!

«О чем я спорю? Зачем? Мне же совсем не нужно защищать «Гринпис». Плевать на него, в общем-то. Наверное, все дело в том, что вы мне противны, вот и все. Вы так не похожи на меня, но почему-то довольны жизнью. А еще вы не желаете видеть медленной, ползучей катастрофы. Вы и другие, такие же, как вы. И оттого катастрофа становится неизбежной. А вы будете до конца дней лишь жаловаться, и переходить от одного захваченного озера к другому, пока еще не захваченному. От одной, заваленной мусором поляны – к другой, еще не заваленной. И ничего никогда не будете делать. А все потому, что вы избранные. Да! Вы, и все остальное население Земли. Все, кроме меня. Вы избраны Богом, потому что вы умеете замечать хорошее и не замечать плохое. Даже когда вы ругаете захватчиков или отдыхающих-свиней, вы получаете от этого удовольствие. Наверное, вы когда-нибудь доживете до тех времен, когда в стране не останется ни одного свободного берега и ни единого кусочка леса, который не был бы озаборен. И вы будете так же равномерно, как журчащая вода, сетовать и жаловаться, хотя сидеть вам придется уже не в лесу у озера, а на скамеечке в парке, куда вход будет по талончикам. Но вы будете радоваться этим скамеечкам, и гордиться собой, и…»

Разговор давно перешел на другую тему, Эмма опять визгливо покрикивала на детей, а Влад разлил в кружки с чаем белую прозрачную жидкость из своей фляжки, которую он (думая, что незаметно) извлек из внутреннего кармана.

– Владик, осторожно, дети увидят…

– А чё я такого сделал? – хитро ответил он, пряча фляжку.

– Танюх, а тебе налить?… Ой, ты ж у нас и без чая. Дать тебе кружку?

– Ой, нет, нет, не надо! Я вообще-то уже идти должна. Итак засиделась. Вот я вам мешочки, вот у бревна положила…

– Да ладно, ну чё ты, как неродная! Ты нас не объешь. У нас и так с плюшками перебор. Закупили целую коробку, а детям родители своего насовали, вот и не жрут. Так что давай, не стесняйся!

«Зачем я так плохо думаю о них? – с раскаянием рассуждала Танюша. – Они же самые добрые на всем Озере. Что бы я тут без них делала? Тут же одни пьяные жлобы и их наглые самки. Прости, Эммочка. Можете мусорить, сколько хотите – я вечером приду и уберу. И слова плохого про вас не скажу, честное слово».

– Эх, надо правда этих недорослей отрядить тебе помогать… Эй, шпана! Кто пойдет с Татьяной… Тебя как по отчеству? …кто пойдет с Татьяной Борисовной убирать мусор?

Танюша чуть не поперхнулась чаем и сразу густо покраснела.

– Эмма, не надо, правда…

– Чего не надо-то? …Короче! Татьяна Борисовна – волонтер, живет тут на озере с апреля по октябрь, безвозмездно следит за чистотой… Чего смешного, Михаил? За тобой, между прочим, убирает! Чего? Знаю я, как вы не мусорите. Глаза разуйте и вокруг посмотрите. Короче, по-одходим, берем по мешочку. Пока все равно обеда ждем, так хоть пользу принесете. Идете за Татьяной Борисовной… Она… – Эмма вопросительно посмотрела на Танюшу, – покажет вам, где тут свалки. Наберете каждый по полмешка и на обратном пути на станции бросите в контейнер. Все ясно?

Дети не то чтобы активно протестовали, но тут же начали расползаться по поляне, стремясь оказаться вне зоны ответственности. Не удалось уйти только указанному Михаилу – худенькому юноше в очках и с отросшими патлами, который вздумал препираться и тем обратил на себя внимание. Эмме достаточно было формального исполнения распоряжения; разве что мальчика нужно было уравновесить девочкой.

– Лепнева! Иди-ка сюда. Сюда, а не туда. Смотрю, тебе делать нечего. Есть чего? Вот сейчас и будет чего. Бери мешок и иди с Воронковым. Танюш, все нормально, это наши орлы. Вера вот делала доклад на тему экологии… Правильно, Вера? Можно сказать, лучшие кадры!

Танюша поспешно поставила кружку на землю, подобрала свой антимусорный реквизит и поднялась. «Лучшие кадры» поняли, что от внезапной повинности им не отвертеться, и покорно подошли, всем своим видом выражая уныние по поводу предстоящего мероприятия. У Веры Лепневой была розовая челка и зеленоватый затылок; краска уже успела смыться и побледнеть, но все равно в сочетании с простым, круглым, румяным лицом она смотрелась нелепо, так что даже сережка в носу не могла смягчить противоречия.

– Ну чего скисли? А говорили, делать тут нечего. Вот вам и дело нашлось, общественно-значимое. Танюш, ты их это… не щади. Им полезно!

Выходила какая-то путаница: то ли это были активисты, увлеченные экопроблематикой, то ли тунеядцы, которым нужна трудотерапия. Но Эмму данное обстоятельство не слишком заботило, она не собиралась долго задерживаться мыслью на этом сюжете. Танюша, сообразив это, решила поскорее увести подневольных тружеников из поля ее зрения.

– Ну что, пойдемте, ребята? – робко сказала она. – Не беспокойтесь, там работы на десять минут…

Она и так боялась подростков, а сейчас и вовсе вся скукожилась под гнетом вины перед ними. Ну зачем, зачем Эмме пришла в голову мысль отправить ее руководить общественными работами? Вот, теперь они ее ненавидят, особенно эта коза с розовой челкой. И она их прекрасно понимает. Приперлась тут какая-то старая пниха со своей экологией. Теперь из-за нее им еще и в говне рыться надо. Ладно-ладно, спокойно. Сейчас она отойдет в лес и сбросит балласт. А заодно постарается перед ним (балластом) реабилитироваться. Танюша бодро зашагала по тропинке и, обернувшись, помахала рукой с заговорщицким видом – мол, все будет в порядке, договоримся, надо только сбежать подальше! Лепнева и Воронков медленно побрели следом.

– Ты еще заходи, Танюх! – напутствовала издалека Эмма. – Ты вообще потом куда собиралась?

– Ой, сегодня уже не успею, Эммочка! – с облегчением крикнула Танюша. – Мне ж еще пол-озера обойти надо. Да ничего, не в последний раз!

– Давай-давай!

Лагерь остался за деревьями, и Танюша еще прибавила шагу. Она была бы не против, если бы ее паства решила взбунтоваться и вообще бы не пошла за ней, а пересидела где-нибудь в сторонке. Однако, пройдя по тропинке несколько шагов и с надеждой оглянувшись, она увидела вдали колоритную парочку. Ишь ты, не отстают. Должно быть, еще не знают, что «так можно было». Она приостановилась. Школьники подошли со скучающим видом.

– Ребята, вобщем… Эмма Георгиевна… Короче, помогать мне не надо. Я сама справлюсь. – Танюша страшно конфузилась и потому отстреливалась короткими фразами, прикрывая отступление. – Там чего. Там небольшая кучка. Я ее быстро уберу. Чего вам возиться? Вы лучше это… погуляйте у озера.

На лицах паствы изобразилось удивление. Они переглянулись, видимо не зная, как реагировать на эту новую вводную. Воронков сделал движение, чтобы повернуть назад; однако остановился, потому что Вера не двинулась с места.

– Да ладно, чего, мы поможем. Все равно не хрена не делаем.

– Типа природу беречь надо! – криво ухмыльнулся Воронков, оглядываясь на товарку.

– Давайте, ведите, показывайте, где там ваша куча. – Вера, сама не зная отчего, приободрилась. Может, она почувствовала застенчивость Танюши и инстинктивно взялась рулить ситуацией. – Перчатки-то есть?

– Есть…

Значит, предстоит еще пятнадцать минут мучений. Ну ладно, надо взять себя в руки. Сейчас школьники увидят помойку за кустами, дружно скажут «бе-е-е» и уйдут. И она, наконец, останется одна.

Ближайшая свалка, куда Танюша решила отвести своих незваных соратников, находилась в небольшой яме чуть правее от тропинки. Сейчас, летом, ее выходящее из берегов содержимое скрывалось пышными зарослями рябины и ивняка. Но весной и осенью, когда ветви оголялись, гора разноцветного мусора бесстыдно просвечивала сквозь них, как позорная изнанка цивилизации. Танюша в прошлые годы пару раз полностью выгребала и выносила ее – мешок за мешком, сгибаясь и кряхтя от тяжести – в контейнер на станцию. Однако закамуфлировать «свято место» она так и не смогла. Пустая яма являла для отдыхающих неодолимый соблазн бросить туда свой мусор – либо разрозненный, либо уже аккуратно связанный в пакет – и потому за летний сезон упрямо наполнялась. Во время фазы активного роста свалки единственное, на что хватало танюшиных сил – это не дать ей выплеснуться на дорожку. Пока она была ограничена пространством ямы, ветер хотя бы не поддевал и не рассеивал мусор по окрестностям. Правда, с его работой справлялись и птицы: лежащие сверху увязанные пакеты обычно бывали расклеваны, и нелицеприятные сегменты антропогенного происхождения разбросаны на три метра вокруг. Эти «приливные волны» мусорного моря Танюша убирала после каждых выходных, а плюс к тому снимала верхнюю горку над ямой, чтобы нечему было разлетаться. На буднях она успевала перетаскать наполненные мешки в контейнер. С учетом того, что на другом берегу Озера была еще одна, точно такая же яма, плюс каждая из стоянок давала устойчивый «урожай», да и разрозненный мусор по берегам никуда не девался – то времени у Танюши только-только и хватало на то, чтобы поддерживать хрупкую санитарную стабильность. Убрать все начисто, выгрести обе ямы до дна удавалось только в ноябре, когда на Озеро переставали ездить люди. В эту пору стоянки были пустыми, и только шум ветра нарушал тишину и зыбил водную гладь, отражающую хмурое серое небо. Тогда Танюша «закрывала гештальт» и производила «зондер-зачистку» (она почему-то любила такие выражения), а потом, дождавшись первых морозов, сворачивала лагерь и уезжала с чувством выполненного долга, втайне радуясь, что хоть какое-то время не будет видеть разрушения результата своего труда. Зимой она не жила на Озере; как бы ей того не хотелось, но здоровье отчаянно сопротивлялось. После пары ночей в холодной палатке без печки ей пришлось эвакуироваться в город чуть ли не ползком, волоча за собой начинающийся грипп. Больше таких попыток она не делала. Она приходила на Озеро раз в три дня на лыжах, и вечером уходила на обратно станцию. Зимой даже не требовалось особенно собирать мусор: то, что оставляли немногочисленные посетители (рыбаки, лыжники и снегоходчики), быстро заметало свежим снегом, и Танюша получала право не думать о нем до весны. В этих двух-трехдневных перерывах была своя польза: не видя Озера и не боясь каждую минуту появления стрессогенных отдыхающих, она хоть немного, но успокаивала нервы. Правда, была опасность, что люди могли появиться в ее отсутствие. Но она говорила себе, что зимой «богатые-наглые-жлобы и их самки-с-накладными-ресницами-и-вэйпами-в-ботоксных-губах» все-таки вряд ли поедут отдыхать в лес. Они же любят комфорт. Им надо, чтоб все было по первому сорту. Один раз, правда, она встретила большую компанию на снегоходах (самки с накладными ресницами и в дорогих лыжных костюмах тоже присутствовали). Стоял огромный праздничный шатер с фонариками, и на весь лес из динамиков орало дикое тунц-тунц. Должно быть, это был богатый корпоратив с претензией на «экстрим» (одетые в дорогие лыжные костюмы самцы и самки очень любят козырять этим словом, усмехнулась про себя она). Но такие наезды, к счастью, были редки. Весной, когда сходил снег, Танюша быстро собирала оттаявший мусор, а потом, уже с палаткой и во всеоружии, начинала ждать «страды» – ждать с тоской, тревогой, но в то же время с какой-то странной надеждой. Потому что Озеро – это была вся ее жизнь, и забота о Нем – ее единственный смысл. Наконец, возвращалось тепло, приходили майские праздники. Берега окутывались первыми дымами шашлычниц и неопрятными звуками автомагнитол. Танюше снова становилось страшно, «что она не справиться с этими ордами». Щеки заранее горели от предвкушения грядущих унижений. Но она преувеличивала: орды появлялись, и она справлялась – в том смысле, что продолжала, подавляя слезы, упорно делать свое дело. И страх, и тоска, и унижения были привычными. Она не могла избегнуть их, как не могли птицы весной не вернуться на берега Озера – они прилетали и вновь пытались петь, с трудом перекрикивая музыку. Это была ее повинность, ее долг, но и ее счастье. Снова начинал, как грибы и цветы, прирастать на стоянках мусор; словно плесень, набухал он на дне ям. И Танюша с головой окуналась в работу. Неизбежное при этом общение с отдыхающими – хотя и не всегда приятное – спасало от одиночества. Регулярные спортивные занятия в виде обходов озера, гимнастики нагибаний и переноски тяжестей помогало забыть о грусти. «Бог назначил меня на эту должность», – шутила про себя она, хотя и не была уверена на все сто процентов, что это просто шутка.

– Ни хрена ж себе!… – Вера замерла на полшаге, ошеломленная масштабами мусорной кучи. – Это ж кто так насрал?