Клеть. Ванька бьет Акулину всем, что попадается под руку. Хватает за волосы, толкает об стену. Она поднимается, он снова швыряет ее.
Мать (кидается между ними, хватает Ваньку за руки): – Стой, подлец, варначье твое мясо!
Ванька (пытается оттолкнуть ее): – Убью! И не смей мне теперь никто говорить! Потому меня обманом женили!
Следующая картина
Мать Ваньки стоит около калитки и вполголоса переговаривается со знакомым, пожилым мужиком. В глубине двора виден Ванька, он у конюшни смотрит подкову у лошади. Мимо с ведром проходит Акулина. Видно, что ее лицо избито и исцарапано.
Мать (тихо, оглядываясь на Ваньку): – Кажинный день бьет. Иной раз с утра до вечера. То встала неладно, то пошла нехорошо. А не побьет, так ему скучно. Как привычку взял.
Мужик (солидно-рассудительно): – Да чего ж бить-то? Руки свяжут, язык не завяжут. Бить тоже много не годится. Накажи, поучи, да и обласкай. На то жена.
Сцена 13.
Горница Ваньки. Дверь открывается. Входят Анкудим и Марья Степановна. Она кланяется, он стоит прямо, смотрит строго. Ванька валяется на кровати, как видно, с похмелья. Его мать и Акулина хлопочут по хозяйству. Родители Акулины успевают заметить, что лицо дочери в синяках. Завидев их, она быстро уходит из горницы. Мать тоже старается незаметно отодвинуться в уголок.
Ванька не встает и не приглашает садиться гостей, смотрит нахально.
Анкудим (распаляясь): – Ты что же это с дочерью нашей делаешь?
Ванька: – А тебе чего? Была твоя дочь, а теперь мне жена. Не тебе у меня отчета спрашивать.
Анкудим (дрожа): – Знаешь что… Ты еще не бог знает какой член! Я на тебя и управу найду!
В сердцах выходит и хлопает дверью. Марья Степановна устремляется было за ним, но через секунду возвращается. Ванька усмехается и садится на кровати.
Марья Степановна (слезно): – С докукой я к тебе, Иван Семеныч. Статья небольшая, а просьба велика. Вели свет видеть, батюшка! (Кланяется в ноги). Смирись, прости ты ее! Нашу дочку злые люди оговорили: сам знаешь, честную брал… (Плачет).
Ванька (ломается, куражится): – Я вас и слышать теперь не хочу! Что хочу теперь, то над всеми вами и делаю, потому что я теперь в себе не властен, а Филька Морозов мне приятель и первый друг.
Следующая картина
Сени, темно. Шепчутся мать Ваньки и заплаканная Марья Степановна. Рядом с ними щель в горницу, доносится ванькина ругань.
Марья Степановна: – Что же теперь будет-то, голубушка? Пособи уж ты! Ведь и вправду насмерть прибьет!
Мать: – Да я что ж могу, милая! Меня-то он разве слушает! Опять все это Филька Морозов, черт окаянный. А через него и наш от рук отбился.
Марья Степановна (испуганно): – Что, неужто опять вместе закурили?
Мать: – Куды! И приступу к нему нет. А Филька тот и совсем как есть опился. Слыхала – все свое порешил и в наемщики к Михайлову нанялся, в солдаты за старшого сына пошел. Так он мало, что деньги сполна получит, он теперь до того самого дня, как свезут его, у них надо всем в доме стал полный господин. Такое над хозяином настроил, так только святых вон понеси!
Марья Степановна: – Ох-ох!
Мать: – Я, дескать, за твоего сына в солдаты иду, значит, ваш благодетель, так вы все мне уважать должны, не то откажусь. Так Филька-то у Михайлова-то дым коромыслом пустил, с дочерью спит, хозяина за бороду кажинный день после обеда таскает – все в свое удовольствие делает. Кажинный день ему баня, и чтоб вином пар поддавали, а в баню его чтоб бабы на своих руках носили. Ну, понятно, опять без просыпу гуляет, опять товарищи набежали, и наш первый пристроился. И не стыдно ему, что этот самый Филька вот только перед тем бил его да ославлял. Филька только поманит, а он и рад.
Следующая картина
Вечер. Улица перед воротами дома Михайлова. Пьяный Филька, Ванька и остальная компания.
Ванька: – Пришли, поди. Твои ворота-то. Небось там тебе уже и постельку постелили!
Пьяный парень: – Небось и Наталья Матвеевна в постельке уже ждет!
Филька (покачиваясь): – А чего мне эта Наталья Матвеевна!
Голоса вокруг (смеясь): – Известно, чего!
Девичий голос за воротами: – Филипп Егорыч, что это вы на улице стоите? Пожалуйте в ворота!
Филька (приосанясь, громко): – А я может не хочу до ворот идти. Хочу прямо тут пройти. (Колотит кулаком по забору в десяти метрах от ворот).
Женский голос (удивленно-испуганно): – Да как же это так? Как же вы там пройдете?
Филька: – А вот батька твой сейчас мне заплот разберет, тогда и войду. И иначе я к вам и не пойду, надоело!
Смех вокруг. Из ворот выходит мужик, следом с боязливым любопытством выглядывают его домочадцы. Вокруг уже начинает собираться группа зевак.
Матвей Михайлов (почтительно): – Филипп Егорыч, так ведь долго это – заплот ломать! И зачем ломать, коли ворота есть? Если желаете, так мы сейчас вам дойти поможем.
Филька (сползает на землю, прислонясь к воротам): – А ты поспеши, Матвей Матвеич. Вот и недолго будет. А иначе как вот в этом самом месте, проходить не желаю!
Следующая картина
Матвей, его сыновья и работник под хохот собравшихся заканчивают разбирать забор на месте Филькиной спины. Когда из-под нее вытаскивают последнюю доску, Филька недовольно ругается.
Филька: – Эй ты, помягше! (Ложится на спину).
Матвей Михайлов (переводя дух): – Ну вот, извольте проходить.
Филька: – Не хочу, устал. Заноси давай!
Мужики переглядываются. Под крики и улюлюканье они поднимают Фильку под руки и несут через новый проход во двор. Он заводит песню. Пьяная компания Фильки хочет пройти следом, но бабы преграждают им путь.
Жена Матвея: – Куда, куда? Завтра уж увозят его. Дайте человеку последнюю ночь отоспаться!
Сцена 14.
Комната в доме Матвея. Двое мужиков силой держат над тазом голову стоящего на коленях Фильки. Один льет ему на голову воду из ведра. Вокруг много народу – вся семья Михайлова и еще какие-то любопытные.
Капли стекают с его волос. Филька поднимает голову, смотрит вокруг медленно проясняющимся взглядом. Встречается глазами с Матвеем.
Матвей (строго): – Ну все, просыпайся. Урочный день пришел. Получай деньги и поехали сдаваться.
Филька (глядя перед собой, запинаясь): – Я ч-честный человек. Раз урочный – так поехали.
Следующая картина