Флорин

– Вот я о чем и говорю. В то время, когда женщины только и хотят сидеть дома, рожать детей и опустошать банковские счета мужей, ты гоняешь на мотоцикле и ищешь работу. – Молли рассмеялась и тут же продолжила: – Да тебе и замуж-то выходить не надо. С деньгами завода Гранта ты можешь всю жизнь скитаться вот по таким вечеринкам, а потом спать целый день.

Александра приходила в ужас при мыслях о такой жизни. Она не могла вытерпеть и пару часов пребывания на вечеринках, редко пила алкоголь, а вставать она любила рано.

– Завод Гранта и никто из его приближенных не знают о моих намерениях. У них на мой счет свои планы.

– Бедная Птичка. Хочешь, я поговорю с Дэвидом? Может, он пристроит тебя куда-нибудь. – Молли, прищурившись от дыма, разглядывала подругу, словно хотела понять, действительно ли та приняла твердое решение. Александра кивнула, подтверждая тем самым слова подруги. Молли сделала глубокую затяжку и, прикрыв глаза от удовольствия, выпустила дым в прозрачный, безмолвный воздух. Казалось, мир поделился надвое, когда из квартиры доносились голоса и звон посуды.

Молли оказалась единственным человеком, который не стал осуждать Александру за желание найти работу вместо похода замуж и не начала отговаривать ее от задуманного.

– Почему бы и нет, – сказала Александра. – Эдвард делает вид, будто потакает желаниям моей матери. Точнее, успешно делает вид. На самом деле, такое случается, только когда ему так удобно. Типично для мужчины его статуса. Угости, пожалуй, и меня сигаретой.

– А Лорен хочет побыстрее выдать тебя удачно замуж и посадить в золотую клетку. Лишить тебя самого главного – свободы. Ты этого не заслуживаешь!

Александра неумело выдохнула дым из рта. Третья сигарета за всю жизнь горчила во рту. Ее не тянуло курить, но момент показался удачным для того, чтобы сделать пару затяжек и расслабиться.

Несколько раз кашлянув, Александра почувствовала, как дым сначала обжег горло, а потом приятной лавой обволок легкие, выскользнув назад.

– Мы так давно не виделись, – сказала Молли. – Я совсем погрязла в быту.

– По тебе не скажешь, Мо.

– Поверь мне. Быт – это серийный киллер вдохновения. Я его ненавижу. Вот нашла, куда от него сбежать. В параллельное измерение. И мне иногда не хочется оттуда возвращаться. Ты не представляешь, что я могу там наблюдать.

Александра представляла. Она не раз замечала, как глаза подруги озарялись каким-то неестественным таинственным светом, когда та говорила о своих видениях.

– Невозможно по-другому, как бы я ни старалась, Птичка. Ребенок отнимает много времени, а Дэвид – все остальное. Я ничего не успеваю. Иногда мне хочется присоединиться к цыганам, ездить в повозке с лошадью, рисовать и вести беспечную жизнь. Видишь? Я слова тебе не даю сказать. Из-за быта я превратилась в эгоистку. Хочу, чтобы слушали только меня. И верили моим безумным идеям. Наверное, и картину я написала только из-за этого. Я всего лишь миссис Дэвид Аккерман, жена своего мужа. А так хочется быть просто Молли. Или даже еще проще – Мо.

Александра обняла Молли за плечи.

– Я предпочитаю слушать, чем говорить, ты же это знаешь, поэтому смело продолжай. – И сделала акцент, отчетливо произнеся: – Мо.

Молли выдохнула дым и положила голову на плечо подруги.

– А вид отсюда действительно великолепный. Спасибо, что напомнила об этом. Я правда невыносима? Дэвид иногда говорит, я токсична, и мне самое место в психушке.

К ним на террасу вышел муж Молли, Дэвид, словно услышав свое имя. Глядя на его приятное, гладко выбритое лицо, вряд ли кто-то мог сказать, что этот джентльмен способен критиковать жену и определять ей место в психушке.

– Еще шампанского, леди? – Спросил Дэвид Аккерман, улыбаясь.

На нем был костюм темного цвета, с нарочито небрежно завязанной бабочкой. Изящные очки для зрения слегка увеличивали его выразительные добродушные глаза, окруженные пушистыми черными ресницами. Именно так выглядел типичный банкир из Сити на торжественных мероприятиях. В другие, не торжественные дни он выглядел так же, только костюм надевал другого цвета и вместо бабочки завязывал скучный галстук. Александра видела его в тот вечер во второй раз. Первый раз это случилось на их свадьбе с Молли.

– Почему бы и нет, – сказала Молли. Она залпом допила игристые пузырьки и нетерпеливо протянула бокал мужу. – До дна, мой любимый. Гулять так гулять. Твоя жена сегодня опьянена собственным успехом. Отчего разнуздана и грешна.

От Дэвида веяло уютом. Он молча налил жене шампанского. Александра по-прежнему просто держала бокал, сделав только пару глотков, смочила горло после сигареты.

– Ты помнишь мою подругу Александру Грант, дорогой? Эту звезду.

Дэвид кивнул, бросив быстрый взгляд на нее, но Александра видела, он это сделал только ради приличия. Откуда ему помнить ее. У мужчин плохая память на подруг жен, пожалуй, если только они с ними не спят или не хотят переспать.

– Не считай, что я это придумала, или вместо меня говорит шампанское, поскольку поверить в это тебе будет сложно, но мисс Грант в поисках работы, дорогой, – перешла к делу Молли. Она прислонилась спиной к перилам, притянув к себе мужа, и обвила руками его шею. – Ты же поможешь ей найти хорошо оплачиваемое место, достойное одного только ее присутствия? – Молли повернулась к Александре и подмигнула ей. – Обрати внимание, какая она статная.

Александра посмотрела на переливающийся огнями город. Ей стало тепло, несмотря на скитающийся по воздуху холодный ветер. Снова заморосил дождь.

Она задумалась о том, должна ли любовь окрылять и давать силы. Даже если ее истоки такие же, как на картине у Молли. Александра ощущала себя совершенно обесточенной, измученной, истощенной от мыслей о своей жизни. С годами ее внутреннее нежелание поступать “так, как все” не убавлялось, напротив, набирая новые обороты. Она пообещала себе не влюбляться и не выходить замуж, хоть и плыть против течения – тяжело. Сама того, не осознавая, она, скорее, отказывалась быть не такой, как все, а не такой, какой была ее легкомысленная мать. И ей пока удавалось разбрасываться отказами налево и направо самым завидным женихам. И что-то внутри, отвечающее за данное самой себе слово, к счастью, не трещало по швам, вдобавок, ее не мучило из-за этого чувство вины или ощущение одиночества. Внизу, на асфальте взвизгнули шины. Александра на мгновение очнулась, услышав приятный слуху звук.

Ветер заставил ее убрать волосы с влажных губ, с влажных глаз, и она почувствовала, как одинаково задрожала от холода и желания сесть за руль.

Выкурив вторую сигарету, Александра допила бокал шампанского, а следом еще один, затем Молли предложила ей вина и что-то покрепче. Незаметно связь с текущим моментом исчезла как луч прожектора. Реальность расплылась и превратилась в темный сгусток первородной энергии из людей и декораций.

Когда гости разошлись, Моли и Александра сидели до рассвета на террасе, закутанные в пледы. Рядом с ними стояла переполненная пепельница и пустая тарелка из-под закусок, заляпанная пеплом и каплями от вина.

Они открыто, без лишних прелюдий говорили о муках творчества, других вселенных и биороботах. Александра чувствовала желание прокатиться по рассветному Лондону, а затем погулять на природе. Одной, размышляя о любви и ее устье. Она ощущала себя невероятно романтично и, вполне возможно, смогла бы сейчас даже сама нарисовать картину, назвав ее «Когда одиночество слаще ласк». Спать ей хотелось меньше всего, но она провалилась в глубокий сон, как только оказалась в кровати и, когда Молли, не пуская утреннее солнце, задернула тяжелые шторы и вышла из комнаты, аккуратно щелкнув замком двери.

Глава II

С террасы Мэддоу Хаус открывался красивый вид на бескрайние просторы зазеленевших лугов. После коротких апрельских дождей повсюду распустились цветы, опьяняя воздух своим густым ароматом. Капризная природа начала просыпаться от долгого, монотонного сна, нетерпеливо требуя исцеляющей от бессилия весны. Солнце набирало силу, наливалось золотом, щекотало макушки деревьев, то выглядывая, то прячась за седые, бородатые тучи.

– Я помню про твое странное желание работать, но мы уезжаем в Женеву, Птичка, – потрескивал голос Молли в телефоне. – У Дэвида командировка. Это будет безнадежно скучно. Я обязательно вышлю тебе оттуда открытку, в которой сочиню, как хорошо мы проводим время! Ты предпочитаешь городские пейзажи или, учитывая твой новый образ жизни, тебе выслать вид на швейцарскую деревушку?

Александра, улыбнувшись, попрощалась с подругой и вышла на террасу дома, построенного в типичном для Англии георгианском стиле. Она любовалась на распустившиеся вокруг дома тюльпаны всевозможных розовых оттенков. Словно инкрустированные белым ониксом, они тускло сверкали после дождя и источали нежный пряный аромат. Бледно-желтые стены Мэддоу-Хаус прятались под густым плющом, мягко шуршащим под напором ветра.

Интересно, какая весна сейчас в Швейцарии? Такая же яркая и душистая, как в Англии? Александре действительно захотелось получить оттуда открытку.

«Надеюсь, Молли не шутила», – подумала она и улыбнулась.

Александра посмотрела на мирно раскинувшиеся зеленеющие холмы. За ними пряталась роща, где она полюбила гулять, ходить на пробежки и ездить на велосипеде. Недавно там рассыпались нежно-фиолетовым ковром колокольчики. Бабочки с белыми крыльями с оранжевыми кончиками невесомо садились на их нежные края и застывали в сладком моменте созерцания.

Снова начал моросить дождь, темные облака сгущались, пряча убегающее на запад солнце, и Александра поторопилась зайти обратно в дом.

Неужели ей придется в нем провести многие годы. Девушке был не по душе тяжелый, темный, словно погреб, интерьер Мэддоу-Хаус. Старинная пыльная мебель и античные мраморные колонны наводили тоску.

Из одного окна на втором этаже открывался вид на голый сад, окруженный со всех сторон выцветшими стенами дома и словно полинявшей травой. В углу сиротливо лежала пара громоздких подставок для цветов, декорированных в греческом стиле.

Длинный холл в Мэддоу-Хаус представлял собой выставку картин в позолоченных потертых рамках. Имен художников, нарисовавших эти картины, Александра не знала. На подставках стояли несколько фарфоровых высоких ваз с цветочными узорами.

Старинные вещи любили тогда многие, и, возможно, кто-то другой на ее месте оставил бы все как есть, но душа Александры требовала свежести и новизны. Она помнила, как приехала сюда первый раз, как, открывшись перед ней, грустно скрипнули высокие тяжелые двери, за которыми находился огромный холл с искусственными цветами и высокими потертыми канделябрами для свечей. Свет еле-еле добирался до темно-коричневых дубовых стен, на которых неуклюже замерли старинные часы и старинные картины.

Несколько окон скрывались за тяжелыми, некрасивого бордового цвета шторами, пропахшими пылью и лишь изредка пропускающими отблески дня. Александра словно очутилась в норе животного, не любившего солнца.

Эдвард сказал про бывших хозяев дома лишь то, что им владела старая дева из Голландии, которая решила вернуться к себе на родину, прожив в Англии большую часть жизни.

«Как символично», думала Александра, когда отчим привез ее в Мэддоу-Хаус пару недель назад и со свойственной ему важностью молча вручил ей ключи. Он как всегда выглядел озадаченным рабочими делами. И как бы он ни старался делать заинтересованный происходящим вид, Александра отлично знала: мысли Эдварда находились где-то далеко на его заводе, а рядом с ней находилось лишь его физическое тело.

Дети некоторых состоятельных семей имели собственные дома за городом, где можно было приятно проводить время – устраивать вечеринки и светские приемы. Родители Александры не хотели, чтобы дочь хоть чем-то отличалась от других и чувствовала себя обделенной. Хотя главной целью одного из самых дорогих особняков, которые только мог предложить послевоенный рынок недвижимости было привлечь достойного жениха. Александра совершенно не питала никаких чувств к излишествам, не желала светской жизни с выставлением напоказ богатства отчима и тем более не хотела выходить замуж.

– Какое огромное поместье, – скромно сказала Александра. – Оно впечатляет! Большое спасибо, Эдвард.

Она так и не смогла называть Эдварда папой, даже когда получила на это официальное разрешение. Ей казалось это ненастоящим. Но, когда она произносила его имя, то всегда вкладывала в эти несколько букв столько уважения, сколько могла.