Рудник «Веселый»

– Так ты и спрашивай, я перед тобой прозрачен, радость моя! – попытался отшутиться, но она не собиралась сдаваться:

– Спрашиваю: мне очень любопытно, откуда на твоей груди этот шрам?

– Старая рана. Ещё в детстве располосовал. Упал с дерева, зацепился.

– И дерево выстрелило в тебя из пистолета? Неудачно. Давай сделаем ещё попытку: где ты получил огнестрельное ранение? – Нахмурившись, она отбросила в сторону одеяло и встала. – Яков, мы с тобой уже полгода вместе, а я ничего о тебе не знаю, кроме того, что написано в твоём досье в концерне. И мне это очень не нравится!

– А мне не нравится, что мы с тобой сейчас опоздаем на работу! А ну, шевелимся быстрее!

Спрыгнув с дивана – мы пока спали в просторном холле, спальня планировалась на втором этаже – понёсся в ванную, по пути поставив чайник. Наскоро позавтракав, вышли из дома. Аллочка задержалась во дворе – насыпала корма чудовищу, которого ласково называла «милым Бимочкой», я окрестил пса Пиратом, но все мои доводы, что из щенка вырастет здоровенный вислоухий крокодил, не пробивались в её сознание. Это надо ж – «Бимочка»! Ну, пожалела брошенную животину – сдали бы в приют, там бы куда-то пристроили, так нет же, привезла в дом. Предложил ей купить породистого щенка, она потом со мной два часа не разговаривала.

– Так откуда шрам? – спросила она, пристёгивая ремень безопасности, когда я уже забыл об утреннем разговоре.

Я вдавил педаль газа и едва не сбил человека – прямо на выезде из ворот своего дома! В такую рань пешеходов на Невской улице обычно немного, особенно со стороны коттеджей. И надо было старику на рассвете вылезти именно под мою машину! Мужика занесло на капот прежде, чем я успел затормозить. Какую-то секунду он прижимался к лобовому стеклу, а я, кажется, на всю жизнь запомнил его лицо – морщинистое, покрытое сетью склеротически расширенных красных сосудов. Глаз не разглядел – вязаная шапочка была натянута на самые брови, и потом – миг – и мужик слетел с капота. Но в подсознании что-то щёлкнуло, зазвенело, будто гвоздём по стеклу царапнуло – я уже видел его когда-то и, возможно, даже был знаком с этим человеком. Однако выяснить, так ли это, не получилось. Задёргал ремень безопасности, замок заклинило, но когда выскочил из машины, то пострадавший, подобрав что-то с земли, побежал прочь с такой прытью, будто это он сбил меня. Я пару раз крикнул вслед: «Мужик! Погоди!», но тот только прибавил ходу. Минута – и серая куртка мелькнула за поворотом на Малахово. Пожал плечами, не догонять же, но разозлился. Вернулся назад в машину и дальше управлял автомобилем уже аккуратнее. На душе неприятно скребло, и я не нашёл ничего лучшего, как скинуть раздражение на Аллочку.

– Алла, больше под руку чтобы никаких вопросов. Поняла? И вообще, что ты привязалась? Ну, шрам и шрам, ну мало ли откуда у мужика могут быть шрамы? Вот бы я о каждом ещё помнил! – Она нахмурилась. Я остановил машину у светофора, повернулся к ней лицом и серьёзно сказал: – Я действительно не помню!

Опять соврал, но ворошить то, что давно улеглось, не хотел. Даже ради неё… Гордиться было нечем. Вообще чудом не сел – Бог отвёл от тюрьмы. А тогда, в двадцать с небольшим, гонял по этим же улицам на новенькой «бэхе» и считал себя хозяином жизни. Нравилась машина, нравились деньги, нравилось ощущение власти, помноженной на иллюзию героизма, – я не просто бандит, а настоящий Робин Гуд, восстанавливающий справедливость. Молодой, зелёный, глупый, но тогда я себе казался верхом творения, эдакой помесью бэтмена, супермена и Майкла Карлеоне…

Аллочка надулась и молчала всю дорогу. Я тоже молчал. Ехали по Комсомольскому проспекту, там, где новая постройка сменяется частными домами. То же место – время другое, и в салоне рядом сидела не Аллочка, а Иван, друг и напарник. Иван был простым парнем, за плечами ПТУ и армия. Служил в Чечне и, вернувшись, попал тёпленьким к Сергеичу. Тот поставил нас в спарринг, и мы как-то незаметно почувствовали взаимное уважение. А потом стали вместе отрабатывать темы, которые подкидывал нам тренер…

– Три аккорда полюс надрывный сентиментализм! Яков, шансон, конечно, дело вкуса – чаще дурного, но… выключи, пожалуйста. Надоело уже, – нарушила молчание Аллочка, а я, услышав это, вздрогнул: она почти повторила Ванькину фразу…

* * *

– Слышь, Яшка, выключи уже эту тягомотину! В натуре, задолбал уже! – Иван прокашлялся и блеющим голосом передразнил: – «В Караганде родился, в Самарканде помылся, в Ашхабаде обосрался…» Терпеть не могу эту песню, и фильм тоже не люблю!

– А мне нравится «бумер», – возразил ему я, – всё чисто по жизни.

– Конец беспонтовый, – скривился Иван.

– Вот я и говорю, жизненный. Это только в сказках, Ваня, всё хорошо кончается. Ладно, не будь занудой, – усмехнулся я, но просьбу выполнил, помня, как не по себе было другу после первого просмотра фильма. – Суеверный ты стал, братишка, тюрьмы боишься?

– Братан, мне после Чечни твоя тюрьма до одного места, – Иван хохотнул и сменил тему разговора: – Блин, Яшк, мы в натуре с тобой как менты работаем!

– В смысле? – Выехав с Воровского на старый мост, я прибавил скорость, мечтая скорее завершить дела и добраться до дома – в этот день намахался на тренировке и подустал.

– Ну, это, типа добрый следователь и злой! Я в кино видал.

– Ну, вообще-то, это не только ментовской приём, просто мы на всю катушку используем методы психологического давления, – наивная непосредственность друга позабавила. Я улыбнулся. – А ты окно-то зачем разбил?

– Да это, дебил, в натуре! – ответил Макар, носовым платком стирая кровь с запястья. – Чё опять за фуфло поставил?

– «БИ-2», – ответил я, прибавляя громкость.

– Заколебал своим роком. Ты бы ещё, как они, волосы отрастил да серьгу в ухо вставил. Рокер хренов, – проворчал он, меняя кассету, салон наполнил хриплый голос Ноговицына.

Я сморщился и тоже подколол любителя шансона:

– Ну, тогда, Ванька, и тебе надо бы прикид сменить. А что, надень фуфаечку да мурочку наколи на всю грудину. – И, представив друга в таком виде, расхохотался. Тот обиженно засопел, отвернулся. – Ладно, иду на компромисс, послушаем радио.

– О, Яшка, глянь, – воскликнул Иван, ткнув пальцем в стекло, – уже третья авария! Я тут пока едем, венки на обочинах считал. Прикинь, шесть штук. А если в машине по четыре человека ехало, то двадцать с лишним трупов? Вот чё тут получается, это столько народу ласты склеило в авариях?

– Охренел, братишка. Нельзя в дороге на такие вещи даже внимание обращать.

– Яш, да ты не грузись, эт я так, к слову!

– Ты базар-то фильтруй! – Вскипел я неспроста – незадолго перед этим у меня умерла мать, так и не оправившись после аварии, но, заметив удивление на лице друга, я сказал:

– Примета плохая, Иван. Особенно в дороге.

– О… смотрю, ты у нас в приметы уже верить стал. А картишки раскидывать не пробовал? А, Яшк? – Ванька прыснул, а я в ответ беззлобно выругался:

– Да пошёл ты! Короче, я тебя одного не оставлю, что-то на душе неспокойно. Мало ли кого Федот притащит, мы сейчас к мяснику пораньше заглянем, а на стрелу позже подтянемся. Сами управимся, санинские пацаны адекватные, с ними всегда добазариться можно. А вот с мясником могут быть проблемы, да и разговор надо правильно поставить, этот гандон кое-что просечь и прочувствовать должен. Давай садись за руль, у меня уже в глазах всё сливается, и гоним в Алтайку. – Мы поменялись местами.

Скоро «бэха» летела по спящим улицам Новоалтайска, до которого от Барнаула минут двадцать езды.

– Яшка, ты помнишь, куда ехать?

– Ага. Не вижу табличку. Какая улица?

– Промышленная, – ответил он, включив дальний свет.

– Промышленная, говоришь? Дуй прямо, потом повернёшь направо, на Тюленина, оттуда в третий переулок налево. Там остановишься у дома. Большой такой, окна на дорогу выходят. Перед воротами асфальтированная площадка. Короче, домик заметный, даже в темноте мимо не проскочишь.

– Замётано. Слышь, а откуда ты так хорошо дорогу знаешь?

– Да с Шалым как-то ездили, и, прикинь, к этому же козлу. Тогда тоже по долгам накосячил. Он, падла, как пионер – всегда готов кинуть ближнего.

– Гы-гы… и дальнего тоже, типа! Слышь, Яш, а терпилу как бить – сильно или не очень?

– Сильно. Только не по морде. Надо, чтобы фейс у него чистенький был. Тормози! Вот тридцать четвёртый дом. Смотри-ка, не спит, свет горит.

Мы вышли из машины. Я постучал в окно, а Иван с хрустом размял пальцы.

Отодвинулась занавеска, в стеблях помидорной рассады появилась мятая физиономия хозяина дома.

– Какого хрена по ночам шаритесь? – рявкнул рассерженный мясник, открывая форточку.

– Ты выйди, Семён, – спокойно ответил ему Иван, – дело есть, поговорить надо.

– Приходите утром, – наглости в голосе должника поубавилось. Он попытался закрыть форточку, но Иван ударил кулаком – посыпалось стекло, мужик отшатнулся, уронив несколько ящиков с хилыми ростками.

– Сука, ты чё базаришь?! Я щас, в натуре, тебе весь дом разворочу!

– Погоди, Иван! Шипицын, разговор есть, давай по-хорошему, а то он действительно домик-то разворотит.

– А что случилось? – испуганно проблеял должник.